Все люди - враги
Шрифт:
Резкий телефонный звонок в соседней комнате прервал эти интересные откровения. То"и так поспешно бросился к аппарату, что не повернул выключателя - и сел в темноте у отцовского письменного стола, приложив трубку к уху. Луч света из окна противоположного дома падал на стол, и Тони бросился в глаза листок бумаги, исписанный мелким четким почерком отца... "Новая эпоха научного прогресса существенно увеличит сумму человеческого счастья", - мелькнуло у него перед глазами. Слышимость по телефону была очень плохая. Тони пришлось раз десять повторить свое имя, а в ответ на его просьбу позвать к телефону Скропа незнакомый голос из Нью-Корта не переставая твердил: "Что? Не слышу". Затем несколько невнятных слов, которых он не мог разобрать, заставили Тони, в свою очередь, повторить
"Мистер Скроп умер. Вы меня слышите?"
– Простите, - с трудом выговорил Тони.
– Я не знал.
– Что?
– переспросил голос.
– Что вы хотите...
кто говорит... лорд...?
– Нет, благодарю. Простите за беспокойство.
И так как голос все еще продолжал говорить чтото о похоронах, Тони тихонько положил трубку и прервал разговор. Несколько минут он сидел неподвижно, глядя на луч света. Итак, судьба ответила ему ударом в лоб. Ушел навеки добрый друг, а с ним и возможность получить паспорт и визу на въезд в Австрию. Теперь снова ждать. Мирный договор до сих пор не подписан, и демобилизованных могут в любую минуту снова призвать. Будь у него какое-нибудь дело, требующее его присутствия в Австрии.., а так Кэти теперь еще дальше от него, чем когда-либо. Его отчаяние сменилось злобой, и он в сотый раз проклял бессмысленную алчность мира, в котором уважают только собственность и собственников.
Тони вернулся в столовую, заслонив глаза от ослепившего его после темноты света и в дверях остановился как вкопанный. В кресле у камина сидела Маргарит. У нее был такой вид, как будто она расположилась надолго и чувствует себя уютно, словно заблудившаяся кошка, которая считает своим тот дом, где ей дали блюдце молока; это не понравилось Тони.
– Иди заканчивай свой обед, Тони, - сказал Генри Кларендон.
– Я велел подать Маргарит кофе. Ну, как Скрой?
– Умер, - отрезал Тони, садясь и отталкивая тарелку.
Он взял дрожащей рукой графин с бренди, налил доверху бокал и залпом выпил. Отец и Маргарит наблюдали за ним с явным неодобрением.
– Умер!
– воскликнул Генри Кларендон.
– Да, впрочем, он ведь был уже очень стар. Странно, как я не заметил сообщения в "Таймсе". Надо посмотреть.
"Высчитывает в уме разницу между возрастом Скропа и своим" - подумал Тони. Как жалка человеческая жизнь! Он закурил папиросу. Как только Генри Кларендон вышел, Маргарит сказала:
– Тони!
– Да?
– Я хочу, чтобы ты через некоторое время вышел вместе со мной. Хорошо?
– Разумеется, если ты этого хочешь. Что-нибудь случилось?
Прежде чем она успела ответить, Генри К л арендой вернулся с газетой в руках...
– Нашел, - сказал он.
– Скропу был восемьдесят один год. Интересно, будет ли его наследник продавать Нью-Корт?
Тони не ответил. Ему не хотелось говорить о своем умершем друге. Он был убежден, что эта смерть не имеет для него значения и нисколько не заденет его. В то же время он чувствовал, что глаза его наполняются слезами. Энтони крепко затянулся папиросой, сделав вид, что дым попал ему в глаза. Маргарит поболтала некоторое время с отцом, а затем заявила, что ей пора идти. Тони, разумеется, поднялся и полросил разрешения проводить ее домой. Ему чрезвычайно не понравился взгляд благожелательного соучастия, который отец бросил им вслед. Когда они спускались по лестнице, Тони спросил:
– Откуда ты узнала, что я здесь?
– Я не знала. Но тебя не было дома, и я пришла сюда, надеясь встретиться здесь.
– Я тебе зачем-нибудь нужен?
– Тони! Мы не виделись чуть ли не целую неделю, и ты еще спрашиваешь! Ты стал такой бесчувственный, что я иногда думаю, мужчина ты или нет.
– Уж тебе-то, во всяком случае, можно было бы в этом не сомневаться, с раздражением пробормотал Тони.
– Как ты груб и циничен!
Тони остановился посреди грязной улицы и сказал:
– Ну, знаешь, сегодня мы, по-видимому,
не оченьто поладим. Посадить тебя в такси?Он видел перед собой длинный ряд уличных фонарей, все еще затемненных на случай воздушных налетов, жалкие кусты в палисаднике противоположного дома, грязные лужи на изрытой мостовой окраины - как это все нереально, нереально! О Кэти, Кэти, где ты?
Маргарит нетерпеливо топнула ногой в изящном черном ботинке.
– Я не допущу, чтобы ты так от всего увиливал, Тони. Мне надо поговорить с тобой серьезно. Пойдем куда-нибудь, все равно куда. Только чтобы мы могли побыть одни и нам бы никто не мешал.
– В Гайд-парк?
– мрачно предложил Тони.
– Там мы непременно нарвемся на какой-нибудь скандал и нас заберут, и тебе придется выйти за меня замуж, чтобы спасти мою репутацию. Синематограф я не выношу. Кабаки единственные веселые места в Лондоне, но они сейчас переполнены. Пойдем лучше ко мне в мастерскую.
Маргарит колебалась.
– Тебе нечего бояться, - сказал, улыбаясь, Тони.
– Уотертон прекрасно вымуштровал квартирную хозяйку. У меня есть ключ от парадной двери и мне даже разрешается самому готовить утренний завтрак с настоящим чаем.
Не успев договорить, он уже понял, что Маргарит соглашается, и тут же проклял свою глупость и слабохарактерность. Ведь он поклялся больше этого не делать. Скроп был прав - нельзя продолжать эти двусмысленные отношения с Маргарит. Даже если Кэти навсегда потеряна для него, лучше жить в полном одиночестве, чем запутаться в любовной интриге.
Но, прежде чем он успел придумать какую-нибудь отговорку, Маргарит остановила возвращавшееся откуда-то из предместья такси, и они поехали. Когда они свернули на ярко освещенную улицу, Тони мельком увидел ясное лицо Маргарит, ее густые загнутые ресницы и нежный рот, который умел мгновенно менять выражение и из кроткого становился жестким и твердым. Тони показалось, что она огорчена и обижена его оборонительной позицией и молчанием, и вся его мальчишеская привязанность к ней, казалось, возродилась в инстинктивном желании защитить и утешить ее. Зачем им быть врагами? На мгновение он почувствовал глубокую нежность к этой девушке, англичанке, которая когда-то была предметом его юношеских романтических грез. А теперь, когда она тут рядом, взрослая, влюбленная в него женщина, он стремится остаться верным мечте. Пять лет прошло с тех пор, как он простился с Кэти, и в течение четырех из них он оставался ей неизменно в-ерен. Даже и теперь... Он спрашивал себя, какую долю увлечения Маргарит следует отнести за счет ревности, какую за счет светских предрассудков и какую за счет подлинной страсти. Прежде чем он успел привести в порядок свои мысли, их молчаливая поездка окончилась, и вот он уже щелкает выключателем и подносит зажженную спичку к газовой печке.
– Если тебе все равно, выключи, пожалуйста, верхний свет, - сказала Маргарит.
– Он режет мне глаза.
Маленькая, затемненная колпачком лампа у кровати оставляла большую часть комнаты в полумраке, и краснеющий асбест бросал мягкий отблеск на шелковое платье Маргарит. Тони налил воды в жестяную коробку над печкой, чтобы воздух не становился слишком сухим и спертым. Затем сел против Маргарит, глядя на нее отсутствующим взглядом и спрашивая себя, действительно ли это так бывает, что можно быть одновременно влюбленным в двух женщин. Он вздрогнул, услышав голос Маргарит:
– Почему ты так смотришь на меня, Тони?
Вопрос казался таким нелепым; сердце у Тони сжалось при мысли о том, как часто они с Маргарит проводят время в бессмысленных словопрениях, в каких-то отвратительных полусемейных перебранках. С Кэти он мог часами болтать о всяких пустяках, которые казались ему чрезвычайно важными, и никогда не было между ними этого ощущения недоговоренности и враждебности. С Маргарит неизбежно возникали раздражающие споры. Но даже и сейчас, когда она сидит здесь и, вероятно, ненавидит его за молчаливое равнодушие к ее вопросу, как она хороша, как невыразимо привлекательна! Почему она не может оставить его в покое? Пусть бы уж он в полном мраке своего одиночества боролся со всеми силами небесными!