Все люди - враги

Затем Крэнг переменил тему разговора и сказал:

– Вас, вероятно, удивляет мое теперешнее положение?

– Как естественный результат ваших личных дарований - нет, - вежливо ответил Тони, - но должен признаться, что мне было бы интересно узнать, каким образом произошла с вами эта эволюция, из революционера в высокопоставленного министерского сановника. Вы не сердитесь на мой вопрос?

– Нет, нисколько, дорогой мой, - сказал Крэнг с подчеркнутым добродушием, хотя Тони заметил, как в глазах у него сверкнул прежний огонек.
– Будь я на вашем месте, я, вероятно, задал бы такой же вопрос. Но, пожалуйста, не думайте, что я изменил своим убеждениям. Отнюдь нет. Это только перемена метода.

– Понимаю, - ответил Тони, хотя на самом деле он все еще ничего не понимал.

– А произошло это так. Вскоре после того, как вы покинули Вайн-Хауз, кстати сказать, какой это был прекрасный старый дом!

– я бросил преподавание, чтобы посвятить себя политической работе в Лондоне. Двухлетний опыт убедил меня, что резкий перелом не только неосуществим, но и нежелателен.

Требовалось постепенное преобразование, прививка новых методов, обновление старых. И я увидел, что это уже фактически происходит, совершенно незавит симо от партий. При формировании нового министерства оказалось, что министр, которому была поручена его организация, мой близкий друг. И так как он знал, что я специально занимался изучением вопросов, связанных с новыми проблемами, он пригласил меня на временную должность, которая затем стала постоянной.

– Но вы по-прежнему социалист и последователь Маркса?
– спросил Тони в упор.

Злобный огонек сверкнул в глазах Крэнга при этом бестактном вопросе, но он с преувеличенной любезностью ответил:

– Ну, знаете, по-моему, я, в сущности, никогда им и не был. Бедняга Маркс поистине удивительный человек! Но что касается практических задач управления государством, в этом он совершенно не разбирался. Самое важное здесь - это уметь охватить поставленную перед вами проблему во всем ее объеме, а он этим почти не интересовался. Улучшить условия человеческого существования можно только путем научного анализа каждой проблемы по мере ее возникновения, что позволит найти правильный подход к ее решению.

– Вот как?
– иронически сказал Тони.
– Вы напоминаете мне джентльменов, которые производят эксперименты над лягушками и кроликами. А это, в свою очередь, напоминает мне одно довольно грубоватое солдатское выражение: "Я тебе худа не желаю, но хоть бы твои кролики сдохли".

Крэнг засмеялся снисходительно, благодушно, но вместе с тем явно давая понять, что не одобряет этой недостойной, невежественной болтовни. "Сущий джентльмен", - иронически подумал Тони. Однако ничего больше не сказал: он не мог себе этого позволить - слишком уж он нуждался в паспорте. Поговорив еще немного о том о сем, они расстались, причем Тони получил довольно неопределенное приглашение "пообедать как-нибудь у меня на даче".

– Да, - сказал себе Тони, когда Крэнг, уезжая в такси, помахал - ах, так любезно помахал ему ручкой, - ну и чертовщина! Жаль, что нет тут нашего фельдфебеля, он бы нашел для этого подходящее название, ну и чертовщина!

Размышляя таким образом, он отправился домой, где его ожидал обед из ломтика холодной ветчины и пары яиц.

VIII

После стольких проволочек и унижений, стольких разочарований Энтони едва мог убедить себя, что он в самом деле сидит в вагоне поезда и едет в Вену.

Да, поезд действительно движется, все быстрее и быстрее удаляясь от Лондона, - вот это, наверное, Пэрли, окутанный, как и подобает, серой фланелью октябрьского дождя. Почти год прошел со времени перемирия. И какой год! Его ждали (этот первый год "мира"), как зарю золотого века, преддверие новой эпохи, когда старая вражда и прежние ошибки будут искуплены и забыты. На самом деле он оказался продолжением войны, гнусной войны, преисполненной все той же алчностью. По-детски нелепый и жадный передел мира, по сравнению с которым постановления Венского конгресса 1815 года могли бы считаться мудрыми и гуманными, - вот до чего низко пало политическое самосознание Европы за одно столетие. Тони чувствовал, что для него этот год был беспросветным тюремным заточением, мукой томительного ожидания и жажды вырваться на волю. Заточение в Рейнской области в ожидании демобилизации, заточение в Англии на конторской службе, дома, в сырой, лишенной окон мастерской, бесконечное ожидание, пока маньяки войны и их приспешники милостиво не соблаговолят разрешить ему проехать по небольшому клочку земной поверхности. Они поступали так, как будто вся земля и населяющее ее человечество принадлежат им; о Паллада [Паллада - один из эпитетов греческой богини войны и победы Афины], где щит твой? Тони вынул свой паспорт и поглядел на него с тем смешанным чувством облегчения и негодования, с каким невинно осужденный мог бы смотреть на свое свидетельство об освобождении. Вот он, со своей высокопарной фразеологией и гербом министра иностранных дел: "Мы, Билл Бэйли, лорд ничевок, никчемный, безмозглый слуга его величества и прочее и прочее". Да, вот он должным образом визированный для Франции, Бельгии, Италии, Швейцарии и Австрии, но не для Германии, нет, ибо Германия страна наиболее злостная из прежних врагов. Тони чувствовал, что если бы даже ему грозил расстрел, его не заставили бы поехать в Бельгию, хватит с него, и не на одну, а на несколько жизней, этой залитой кровью, растоптанной маленькой страны. Но вот он, наконец, держит в руках этот паспорт с визами трех стран, с подписями и печатями, согласно которым ему милостиво разрешается передвигаться по небольшому клочку родины всего человечества - земли. Вши на поверхности нашей планеты! За все это он заплатил деньгами, петом, временем, тысячью нравственных унижений, лицемерной учтивостью ко всевозможным Крэнгам и Картрайтам, обиванием порогов затхлых канцелярий по первому требованию наглых канцелярских крыс.

Тони засмеялся и сунул паспорт обратно в карман.

Затем, тихонько напевая, принялся ходить взад и вперед по пустому купе покачивающегося вагона. Он так радовался своему освобождению, он весь был полон такого нетерпеливого ожидания встречи с Кэти, что перестал думать о всех этих неприятностях "века прогресса". Мокрые туманные поля проносились мимо, темные призраки домов и оголенные деревья - mein Vaterland, mein Vaterland! [Родина, родина моя! (нем.)] Энтони чувствовал, что ему наплевать, увидит он снова свое отечество или нет. Кэти, Кэти, я еду к тебе! И в такт стучащим колесам он снова и снова напевал:

Wenn Ich in deine Augen seh'! [Когда в глаза твои взгляну! (нем.)] В длинной очереди нетерпеливо толкавшихся пассажиров Энтони, с саквояжем в руках, медленно, шаг за шагом, продвигался к деревянной будке хранителей прекрасной свободной земли - Франции. Наконец он добрался до окошечка и подал свой паспорт, взамен чего получил прямо в лицо волну горячего"

смрадного воздуха. У окошка сидели на табуретах два человека, по-видимому, один должен был наблюдать за другим, за ними виднелись фигуры полицейг ских и часовых с примкнутыми штыками в стальных шлемах. Стальные шлемы в Гавре - военное умопомешательство.

– Вы англичанин?
– спросил человек, которому Энтони подал свой паспорт.

Казалось бы, это и так явствовало из его паспорта, но Тони вежливо ответил:

– Да, я англичанин.

– Что вы собираетесь делать во Франции?

– Я хочу проехать в Базель.

– А, вы направляетесь в Швейцарию?

– Да.

Ему показалось излишним добавлять, что он направляется еще дальше поскольку это их не касалось, они сбудут его с рук в Базеле. Чиновник тщательно проверил в паспорте даты, сравнил фотографическую карточку (весьма неудачный образец фотографического искусства) и выразительно прочел вслух текст французской визы. Затем слегка пожал плечами, как человек с неудовольствием удостоверившийся о том, что все, к сожалению, в порядке.

– Значит, во Франции вы только проездом?
– спросил он, протягивая руку за штампом и продолжая как бы нехотя перелистывать страницы паспорта другой рукой.

– Да.

В этот момент он открыл страницу с австрийской визой. Чиновник вздрогнул, как ищейка, почуявшая добычу, и воскликнул:

– Австрия!

– Австрия!
– подхватил другой с крайним подозрением.

Головы их сблизились, когда они принялись рассматривать позорное пятно на правильно оформленном документе, безуспешно стараясь разобрать немецкие слова.

– Вы едете в Австрию?
– воскликнул чиновник с негодованием.

– Да.

– Зачем же вы тогда говорили, что едете в Швейцарию?

Тони вздохнул:

– Но я действительно еду в Швейцарию. А потом поеду дальше. Ведь я не могу попасть в Австрию иначе как через Швейцарию, не так ли?

– Зачем вы едете в Австрию?

– Ну, это уж мое дело, - твердо сказал Тони.
– Вы видите, что паспорт мой в полном порядке во всем, что касается Франции.

– Но зачем вы говорили, что едете в Швейцарию?