Все люди - враги

– Да, но, знаете ли, мне всегда казалось, что Маргарит для вас неподходящая жена. Во всей этой истории было что-то загадочное.

– Большинство братьев не понимает, что другие мужчины находят в их сестрах, - сказал Тони, стараясь говорить шутливо, - если только они не из породы братьев, у которых всегда на языке "честь моей сестры". Но вот что, Джулиан, не хотите ли вы завтра поехать со мной во Францию?

– Это еще зачем?

– Бродить, болтать, смотреть на мир. Мы можем сегодня же купить себе рюкзаки и уехать завтра с первым поездом. Мне хочется поехать в Шартр.

Джулиан скорчил гримасу.

– Терпеть не могу путешествовать пешком, - ска. зал он пренебрежительно.

– Устаешь, жарко. Кроме того, это как-то уж очень по-студенчески. Почему вы не заведете автомобиль, Тони?

– Потому что он мне не нужен. Но вы в самом деле не хотите поехать со мной, Джулиан? Мы могли бы делать небольшие переходы и изучать местные сорта вин.

– Очень жаль, но я никак не могу. Мне это не доставит никакого удовольствия, и, кроме того, я очень тяжел на подъем. А потом, - он засмеялся.
– Видите ли, это еще пока секрет, но с будущей недели мне поручено регулярно писать передовые.

– Нет, в самом деле?
– перебил его Тони.
– Но это же великолепно! Я ужасно рад за вас, Джулиан.

Я всегда думал, что это ваше настоящее призвание.

Представляю вас столпом консервативной прессы!

Ну, за ваше здоровье! Чудно, что мы с вами в одно время вступаем на новый путь.

– Только, пожалуйста, не говорите пока об этом никому. Даже Маргарит. Хорошо?

– Ну конечно. Сначала укрепитесь хорошенько, а воевать будете потом. Я поддержу вас, хотя от меня, конечно, помощь небольшая. Вряд ли мой голос будет пользоваться каким-нибудь авторитетом в вашей семье.

– Пока что это не даст мне крупного заработка, - сказал Джулиан, словно извиняясь, - но все же есть надежда зарабатывать тысячи две в год.

– Зачем всегда думать о деньгах?
– возмущенно воскликнул Тони.
– Было бы только на что прожить, главное ведь - сама работа. Как бы я хотел найти такую работу, которая была бы мне по душе. Но со мной дело обстоит иначе. Человек, которому можио в наше время позавидовать, - это художник, который зарабатывает себе на жизнь и которого никто не заставляет выполнять плохую или дешевую работу. Он вне этой злополучной машины, и его труд - это его жизнь. Но мне кажется, что и он долго не протянет.

В лучшем случае это хождение по канату, который все дергают и трясут. Но мне все-таки ужасно жаль, что вы не можете поехать со мной, Джулиан. Я уже предвкушал удовольствие побродить с вами недельки две. Ну что ж, поеду один.

– Почему бы вам не взять Маргарит?

– Боже милостивый, да вы представляете себе Маргарит, путешествующую с рюкзаком за плечами и ночующую на постоялых дворах, где, по всей вероятности, водятся клопы? Я был бы очень рад, если бы она поехала со мной и если бы это доставило ей удовольствие. Но она на будущей неделе отправляется гостить к каким-то шикарным знакомым вашей матери, а потом начинается сезон.

– Сомневаюсь, будет ли в этом году сезон, - сказал Джулиан.

– А почему бы нет?

– Вам, как бывшему дельцу, полагалось бы знать! Ожидаются осложнения с горняками, и я слышал в кабинете помощника редактора разговор о том, что если не будет достигнуто соглашение, забастовки не миновать.

– Ну, это сезону не повредит. Горняки не ездят ко двору, не посещают выставки в Королевской академии и не завтракают в ресторане "Савой".

– Не говорите глупостей, Тони. Это, во всяком случае, нанесет громадный ущерб промышленности, повлечет за со-бой колоссальные денежные потери, но, если стачечников поддержат еще и другие союзы, а к этому как будто и идет дело, все может кончиться революцией.

– Революцией!
– воскликнул Тони.
– Из-за заработной платы? Нет, нужно что-нибудь посерьезней для того, чтобы развязать силы революции! В особенности, когда вожди революционной партии поступают так же деликатно, как библейский царь Агаг, и верят в необходимость постепенности. Честное слово, меня тошнит от всей этой несусветной болтовни. Революцию пророчили еще тогда, когда мне не было пятнадцати, и с тех пор продолжают это делать вот уже двадцать лет. А ее до сих пор нет как нет, Не заражайтесь паникерством, Джулиан.

– Да, но война-то все-таки началась.

– Да, - сказал Тони грустно, - война действительно произошла. Но именно потому, что она разыгралась в таком грандиозном масштабе, все остальное кажетсл ничтожным. Люди дали выход своим звериным инстинктам.

– Ну, а если произойдет революция, что вы тогда будете делать?

– Постараюсь держаться в стороне. Ну, мне, кажется, пора домой, и там мне еще предстоит объясняться.

– Трудновато вам будет объяснить Маргарит, да и вообще кому бы то ни было, почему вы отказались от двух,тысяч в год и блестящей деловой карьеры. Но держу пари, что самое большее через год вы вернетесь.

– Я ваше пари не принимаю. Это было бы нечестно с моей стороны. Что же касается объяснений, - ну что ж, посмотрим!

Расставшись с Джулианом, Тони медленно побрел к Трафальгар-скверу, почти не замечая ни уличного движения, ни толпы прохожих, спешивших или прогуливавшихся по тротуарам. Разговор с Джулианом оставил в нем чувство какой-то неудовлетворенности, а может быть, Тони был несколько уязвлен то ли в своем тщеславии, то ли в своей привязанности к Джулиану, встретив с его стороны такое равнодушие.

Обидно, когда стараешься щадить чужие чувства, а в результате узнаешь, что никаких чувств нет. Раздумывая постоянно об одном и том же, Тони пришел к заключению, что он не просто Энтони Кларендон, отказавшийся по личным соображениям от выгодного места, а некий символ своего поколения, своего народа, отринувшего дутые ценности обанкротившейся цивилизации. Отношение Джулиана было для Тони очень важно, потому что Джулиан в его представлении был тоже символом; он не забыл внезапного взрыва чувств много лет тому назад в Корфу, когда мальчик обнаружил перед ним глубокое душевное отчаяние, под которым как будто скрывалось стремление к какому-то идеалу. Он рассчитывал найти у него отклик, сочувствие и поддержку, а встретил холодное равнодушие, превратившее весь разговор в газетную хронику fait divers [Происшествий (фр.)]. Если уж Джулиан не захотел, не потрудился понять... Тони охватило гнетущее чувство полного одиночества, ощущение постоянного malentendu [Непонимание (фр.)] между ним и всеми, кого он знал. Если бы у него был хоть один-единственный человек, который понимал бы его и не приставал к нему со злобными либо унизительными требованиями объяснить свое поведение. Это они должны объяснить свое участие в этом гнусном обмане. Или они в конце концов правы, а он просто-напросто упрямый болван.

Он зашел в Национальную галерею и, побродив по двум-трем залам, уселся против Тициановых Ариадны и Вакха. Что сказал бы Тициан, если бы его попросили объяснить свою картину? А уж, конечно, его попросили бы, живи он сейчас среди этих бесчувственных варваров. Вероятно, он послал бы их к черту! Взгляд Тони упивался сочными венецианскими тонами, поблекшими, как старинная вышивка, но еще вызывающими в представлении первоначальную живость красок: плзщ цвета пурпурного вина, похожий на императорскую мантию, голубые и белые тона одежды девушки, пятнистые леопарды, красно-рыжий цвет и кармин бородатого сатира, полуобнаженные нимфы.