Всё на свете
Шрифт:
СВЕТ МОЙ ЗЕРКАЛЬЦЕ
Прошла вечность, и неделя, наконец, закончилась. Голова у меня кружится, хотя я стараюсь сделать так, чтобы она не кружилась. Это сложнее, чем можно представить. Когда стараешься не улыбаться, улыбаешься еще больше.
Карла наблюдает, как я испытываю затруднения с выбором одежды. Обычно я об этом много не раздумывала. Правда, совсем не думала об этом. Мой шкаф полностью состоит из белых футболок и синих джинсов. Джинсы расфасованы по типу - прямые, в обтяжку, под ботинки, прямые, и глупо обозванные "мальчикового кроя". Моя обувь - кроссовки, все белые - сложена кучей
В пятый раз спрашиваю Карлу, ушла ли уже мама.
– Ты же знаешь свою маму, - говорит она.
– Она хоть когда-нибудь опаздывала?
Мама верит в пунктуальность, как другие верят в Бога. Время бесценно, говорит она, и невежливо тратить время кого-то другого. Мне даже не разрешают опаздывать на Пятничные Ужины.
Я смотрю на свое отражение в зеркале и безо всяких причин сменяю белую футболку с V-образным вырезом на белую с глубоким круглым декольте. Или не безо всяких причин. Но просто, чтобы чем-то занять себя, пока жду Олли.
Как бы мне хотелось поговорить об этом с мамой. Мне хочется спросить у нее, почему у меня перехватывает дыхание, когда я думаю о нем. Мне хочется поделиться с ней своим головокружением. Мне хочется рассказать ей все веселые шутки, которые рассказывает Олли. Мне хочется сказать ей, как я не могу перестать думать о нем, хотя пытаюсь. Мне хочется спросить у нее, чувствовала ли она в начале то же самое с папой.
Убеждаю себя, что я в порядке. Когда мы в последний раз виделись, я не заболела, и он знает правила - никаких прикосновений, полная дезинфекция, никаких посещений, если он думает, что в следующие несколько дней может заболеть.
Убеждаю себя, что нет ничего плохого в том, что лгу маме. Убеждаю себя, что не заболею. Убеждаю себя, что нет вреда в дружбе.
Что Карла права - любовь не сможет меня убить.
ПРОГНОЗ
Олли снова на стене, когда я вхожу в комнату. В этот раз он забрался на самый верх.
– Кончики твоих пальцев когда-нибудь устают?
– спрашиваю я.
– Они у меня на строгом режиме тренировок, - говорит он, улыбаясь мне. Мой желудок делает небольшое сальто, к которому мне придется привыкнуть, потому что кажется, такова побочная реакция встреч с ним.
Вчера в этой комнате я делала домашнее задание. Я знаю, что все в ней осталось таким же, как когда я ушла, но выглядит и ощущается она по-другому. Комната оживает намного больше, когда в ней Олли. Если все искусственные растения и деревья прямо сейчас качнутся, то я не удивлюсь.
Иду к дивану и устраиваюсь в самом дальнем от него углу.
Спустившись со стены, он присаживается, скрестив ноги и прислонившись к ней спиной.
Я подгибаю под себя ноги, поправляю копну волос, обнимаю себя за талию. Почему из-за нахождения с ним в одной комнате я настолько ощущаю свое тело и части его? Из-за него я даже ощущаю свою кожу.
– Сегодня ты в обуви, - говорит он. Он определенно все подмечает - такой тип парней знает, когда
ты перевесила картину или добавила новую вазочку в комнату.Я смотрю на обувь.
– У меня таких девять одинаковых пар.
– И ты жалуешься на мой выбор одежды?
– Ты носишь только черное! Из-за этого выглядишь погребально.
– Мне нужен словарь, чтобы говорить с тобой.
– Характерный или свойственный погребению.
– Не настолько полезное определение.
– Проще говоря, ты ангел смерти.
Он улыбается мне.
– Меня выдала коса, да? Я думал, что хорошо ее припрятал.
Он меняет положение. Теперь он лежит на спине, колени согнуты, руки переплетены под головой.
Я снова безо всяких причин меняю положение, прижимая ноги к груди и обвивая их руками. Наши тела общаются между собой отдельно от нас. В этом разница между дружбой и чем-то другим? В том, как я его ощущаю?
Воздушные фильтры гоняют воздух, воспроизводя тихий гул наряду с шумом вентилятора.
– Как это работает?
– Он осматривает потолок.
– Они промышленные. Окна запломбированы, поэтому воздух проходит только через фильтры на крыше. Ничто более 0,3 микрон не проникает внутрь. К тому же, система циркуляции полностью сменяет весь воздух в доме каждые четыре часа.
– Ух ты.
– Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, и я вижу, что он пытается определить, насколько я больна.
Я отворачиваюсь.
– За это заплатила администрация наследства.
– Прежде чем он успевает спросить, я добавляю: - Водитель грузовика, который убил моего папу и брата, уснул за рулем. Он работал три смены подряд. Они уладили вопрос с мамой.
Он снова смотрит на потолок.
– Извини.
– Это странно, потому что я на самом деле их не помню. Я имею в виду, вообще не помню.
– Я пытаюсь игнорировать те чувства, которые всплывают, когда я думаю о них. Это грусть, но не совсем грусть, а потом вина.
– Странно скучать по кому-то, кого никогда не было или ты не помнишь об их существовании.
– Не так странно, - говорит он. Мы оба молчим, и он закрывает глаза.
– Ты когда-нибудь задавалась вопросом, на что была бы похожа твоя жизнь, если бы ты могла изменить что-то одно?
– спрашивает он.
Как правило нет, но уже начинаю. Что, если бы я не болела? Что, если бы мои папа с братом не умерли? Не интересоваться невозможным - именно так мне удалось стать Мастером Дзен.
– Все думают, что они особенные, - говорит он.
– Мы все - снежинки, верно? Мы все уникальны и сложны. Мы никогда не сможем познать человеческое сердце и тому подобное.
Я медленно киваю, потому что уверена, что соглашаюсь со всем, что он сейчас говорит, но я в равной степени уверена, что не соглашусь с тем, что последует дальше.
– Я думаю, это чепуха. Мы не снежинки. Мы просто готовый продукт совокупности ингредиентов.
Я перестаю кивать.
– Это как формула?
– Именно как формула.
– Он опирается на локти и смотрит на меня.
– Думаю, есть только один или два ингредиента, которые очень важны. Выясни, какие, и разгадаешь человека. Сможешь предсказать в нем все.
– Правда? И что мне теперь сказать?
Он подмигивает мне.
– Ты думаешь, что я жестокий человек, еретик ...
– Безумный, - завершаю я за него.
– Ты и правда не веришь, что мы - математические уравнения?