Все пути ведут на Север
Шрифт:
— А вы как думаете?
— Я думаю, что вам стоит беспокоиться о своем друге, а не обо мне. Если только, конечно, он еще жив.
— Жив, насколько я знаю.
— Тем хуже для него, — заметил Хельмут. — Если уж он решил остаться, ему следовало позволить убить себя сразу. Он все равно умрет, только теперь смерть его будет долгой и мучительной.
— Спасибо, утешили! — возмутилась Илис.
— Я хотел бы вас утешить, но не знаю — как. Ваш друг в безнадежном положении.
Да, подумала Илис, настроен Хельмут весьма пессимистично. Что и понятно, принимая во внимание, что собственное будущее предстает перед
— Вы виделись с ним после ареста?
— Нет, — ответил Хельмут, удивленно приподняв брови.
— Странно. Я думала, Барден сразу устроит вам перекрестный допрос.
— Ах, вот вы о чем! Полагаю, это мне еще предстоит. То есть, нам предстоит.
— Будете все отрицать?
— Так ведь нет никаких свидетельств того, что именно я помог лазутчикам попасть в крепость и подсказал им явиться к коменданту. Разве только кто-нибудь видел нас вместе в таверне… Но это тоже весьма неубедительное доказательство. Что до вас, Илис, не беспокойтесь, ваше имя не будет упомянуто.
— Да при чем тут я! — отмахнулась Илис. — Что я, о себе беспокоюсь?
— А не помешало бы побеспокоиться и о себе, — сказал Хельмут. — Или вы надеетесь избежать императорского гнева, если ему станет известно о вашем участии в этом деле?
Илис благоразумно не стала сообщать, что императору и без того почти все известно, и что ей уже удалось избежать гнева Бардена. Вместо этого она сказала:
— Я уж как-нибудь выкручусь, если что. А вы, пожалуйста, будьте осторожнее в словах. Не навредите себе своими показаниями.
— Скорее, мне может навредить показаниями ваш друг. Все зависит от того, что он скажет.
— Если он признается, вас повесят, — прошептала Илис.
— Не исключено.
Вдруг Илис почувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Подняв голову, она пробежалась взглядом по выходящим во двор окнам, и запнулась. В одном из окон краем глаза она зацепила грузную фигуру Бардена, которая исчезла, стоило только сфокусировать на ней взгляд. Примерещилось или нет?
— Пойдемте отсюда, — встревожилась Илис. Хельмут возражать не стал.
Вероятно, Барден заранее дал указание не калечить пленника, виновного в похищении важнейшего заложника империи. Зачем ему нужно было, чтобы Грэм оставался в относительном здравии, знал, наверное, только он сам. Грэму же это было совершенно неинтересно. В нем вообще не осталось ни капли любопытства, после ночи — или всего пары часов? — проведенной в пыточном кресле. После этого допроса приемы Альберта Третта казались всего лишь детской забавой… Грэм думал замкнуться в гордом молчании, но это оказалось выше его сил. От нескончаемых проклятий он совершенно охрип, но, кажется, так и не сказал ничего по делу. Или сказал? Он не помнил. Чем окончился допрос, и доволен ли остался Барден, Грэм тоже не помнил, поскольку потерял сознание, и в камеру его отволоки в состоянии тряпичной куклы.
Истерзанной тряпичной куклы.
Придя в себя, он пожалел, что не умер, не возвращаясь в сознание. Болело все. Кроме боли, ничего в нем и не осталось.
Спустя какое-то время к Грэму, лежавшему ничком без движения на полу, пожаловал неожиданный гость. Это был старый, седой и очень тихий человек (Грэм, правда, ничего этого не видел, поскольку от света фонаря снова ослеп), с медальоном Перайны
на груди, и с небольшим коробом, в котором хранились разнообразные пузырьки, баночки и прочие предметы, необходимые лекарю. Этот человек мягко спросил Грэма, может ли он подняться.— Зачем? — отозвался Грэм, едва шевеля губами.
— Император распорядился оказать вам врачебную помощь…
— Зачем? — повторил Грэм. — К чему это?
— Я лекарь, — тихо проговорил старик. — Я не спрашиваю — зачем.
Грэм с трудом приподнялся.
— Не знаю, что вы тут сможете сделать.
— Позвольте посмотреть…
Старик внимательно и осторожно осмотрел его искалеченные руки и сожжженые плечи, повздыхал. Грэм молчал, ни о чем не спрашивал. Плохо его дело или нет — какая разница, раз он все равно скоро умрет. Это ведь был не последний допрос…
— Выпейте, — лекарь протянул ему какой-то пузырек.
— Что это?
— Пейте, пейте. Это облегчит боль… на какое-то время.
— Лучше бы это был яд, право, — пробормотал Грэм и залпом проглотил содержимое пузырька. — В самом деле, нет ли у вас чего-нибудь… этакого? Чтобы раз — и конец. К чему тянуть волынку, если конец все равно один…
— Я лечу людей, а не убиваю их, — роясь в своем коробе, возразил старик. — Простите…
Вскоре Грэм и в самом деле почувствовал себя лучше и даже сумел сесть. Не теряя времени, лекарь приступил к делу: обработал раны и ожоги, наложил примочки и повязки. В течение всей процедуры Грэм молчал, только покусывал губы. Никакого смысла в лечении он не видел, но не отказываться же было… Закончив свое дело, старик вдруг спохватился:
— Чуть не забыл, юноша… У меня для вас послание!
— От кого? — удивился Грэм.
— От некоей девицы… — старик извлек с самого дна своего короба, спрятанный под пузырьками и баночками, свернутый лист бумаги; протянул его Грэму. Тот качнул головой.
— Прочтите вы… Я… не смогу.
— Ах, конечно, — спохватился лекарь. — Простите. Вот. Хм… «Свет еще не видывал таких болванов, как ты! Прекращай, наконец, играть в героя и выкладывай все, что знаешь! Тебя будет гораздо приятнее видеть одним куском и в относительном здравии. Неприятностей для других не бойся.» Хм. Это все. Подписи нет.
Писала, конечно, Илис — ее слог и выражения. Никто, кроме нее, не стал бы обзывать человека болваном вместо приличиствующего приветствия… И почему ей так хочется, чтобы он заговорил? Сначала Марка прислала, теперь вот это… И что значит «не бойся»? Следует это понимать так, что неприятностей не будет, или нужно просто наплевать на последствия?.. Очень эта записка не понравилась Грэму. Взглянуть бы на почерк, да куда там, буквы так и расплываются перед глазами…
— Эта девица, которая писала записку… Она сама, лично, передала ее вам?
— Да, конечно.
— А как эта девица выглядит?
— Хм, — явно смешался лекарь. — Молоденькая… черноволосая, большеглазая… Простите, я лица не очень хорошо запомимаю.
Описание вроде подходило под внешность Илис, но… где-то глубоко все же царапалось сомнение.
— Так что мне передать девице?
— Ничего, — помедлив, ответил Грэм.
— Совсем? — удивился старик.
— Совсем.
— Вы… не доверяете мне?
— Подумайте сами, могу я тут доверять кому-нибудь? Но не в этом дело. Просто… мне нечего ей ответить.