Все ради тебя
Шрифт:
Тебя ждет точно такая же судьба, и мне нисколько не жаль. Серьезно и вообще. Меня ведь никто не пожалел. Была бы ее воля, как и многих других, они бы выкинули меня за порог без промедления. Просто он меня любит, и это была моя единственная защита. Но иначе? Охо-хо. Я самой себе не завидую.
— Думаю, тебе пора взять быка за рога, — продолжаю закручивать гайки, — Кстати, хорошо, что ты прислушалась к моему совету со своими вульгарными когтями, а то быку было бы больновато. Извините.
Ну да, возможно перегнула. Хотя чего
Что чувствую? Я бы назвала это «яростным триумфом». Нет какой-то единой эмоции — вот что это такое. Горько, больно, неприятно, но в то же время какое-то нездоровое удовлетворение что ли? А еще пинок под зад и сила пройти этот вечер до конца, ведь самое интересное, как известно, происходит на «афтер пати».
«Впервые»
Лиза; сейчас
Вечер продолжается.
Если кому интересно, Адам не решается меня преследовать, но от этого не становится легче, увы. Он стоит прямо напротив, прижавшись спиной к стене, и долбит меня глазами. Прожигает. Уничтожает.
Злится.
Я чувствую уровень его негодования и думаю, что в нем то все и дело. Он обещал, что не сдастся и прекрасно понимает, что сейчас себя контролировать просто неспособен.
Адам боится наговорить и сделать лишнего. Поэтому дистанция.
Что ж, это почти мило. Благодарю покорно за заботу о моей нежной, женской душе! Ага-ага.
Тихо усмехаюсь, про себя проговариваю все, что будет дальше, пока прессу медленно выводят по одному из зала. Совсем скоро здесь не останется никого чужого, только свои. Лица, в кругу которых вполне можно расслабиться. Быть настоящими. Насколько это возможно, полагаю? Это делается ради безопасности. Никто из великих не хочет открывать свои пороки, оголять нервы на публике, но среди «своих» это делать гораздо проще. Здесь вряд ли кто-то осудит, имея ворох собственных грехов длиною в бесконечность.
Раньше мы с Адамом уходили как только запускался «второй акт пьесы», да и Сай с Катей не задерживались. Однако все меняется. Мы втроем все еще здесь, и что-то подсказывает, что останемся здесь ровно до того момента, пока я не решу уйти.
Любопытно, что же будет дальше?
Адам не любил раскрывать эти секреты, хотя я всегда знала, что он в курсе гораздо глубже, чем готов был показать. Лишь однажды он немного открыл завесу тайны: когда пресса покидает чат, высшее общество открывает свою истинную суть.
«…Заключаются сделки…» — неохотно вздохнув, Салманов намыливает щеки и берет опасную бритву в руки, стоя перед зеркалом нашей ванны, — «…танцы, бухло, наркотики. Туалеты превращаются в филиал Кубы или какого-нибудь горнолыжного курорта, чтоб его…»
Помню, как я выгнула брови, намазывая на руки крем, а он бросил на меня взгляд и сразу его отвел.
Но я успела прочитать на дне черных, родных глаз стыд, раньше чем он успел его спрятать и беспечно пожать плечами.
«Не смотри так,
Рассвет. Это обычная, закрытая вечеринка в какой-нибудь усадьбе. Обсуждают все, начиная с бизнеса, заканчивая постелью.»«Почему мы никогда не остаемся?»
«А ты бы хотела остаться?»
Нет. Не хотела бы, если честно. Смотреть, как нажираются толстосумы и позволяют себе все больше и больше, чем обычно — не то, чего я бы хотела в действительности. Лучше провести вечер дома рядом с мужем как по мне…
Адам это считал сразу и тихо усмехнулся, кивнул.
«Вот именно. На такие вечеринки редко ходят с женами…»
«А с кем тогда ходят?»
Многозначительный взгляд. Понятно.
«С любовницей…» — киваю, опуская глаза, а Адам молчит. Да и что тут скажешь?
Комментарии излишние.
Я тогда решила забавно сгладить неловкий разговор, пошутив что-то вроде:
«Похоже, чтобы заключить контракт или перетереть какую-нибудь идею, тебе нужна любовница, а?»
Так нелепо. Наверно, я выглядела действительно нелепо в этот момент…но я хорошо помню, как он замер на мгновение, словно ему было что скрывать. Мое сердце замерло следом. Я ведь почувствовала! Почувствовала это, просто не могла поверить…и сама спрятала голову в песок, когда он тихо цыкнул и вытер остаток пены с лица.
«Не говори ерунды, Рассвет. Мне на хер не нужна любовница. Ты моя, и для другой нет места.»
Ага, а то как же.
Злюсь и ухмыляюсь еще ядовитей, глядя ему в глаза. Интересно, сколько раз на самом деле ты был на таких вот встречах? Скольких сюда водил? Позорил меня? Унижал? Втаптывал в грязь? А потом возвращался домой под утро и ложился в одну постель со мной? Спасибо, что хоть душ принимал, смывая с себя их запах вместе со «снегом» и алкоголем. Дымом. Грязью.
Господи, как же я тебя за это ненавижу…
Ну почему?...а главное, когда ты, блядь, успевал?! Бизнесмен херов! Мы ведь всегда вместе были, а может не всегда? Сколько я на самом деле не знаю, лишь потому что ты молчал?
Почему ты вечно молчал?…
Прикрываю глаза на миг, отворачиваюсь. Не хочу на него смотреть. Мне надо держать себя в руках, а когда я начинаю ворочать все это в голове, держать себя в руках, мягко говоря, сложновато.
Дыши.
Делаю вид, что выбираю канапе, а сама отчаянно вбираю воздух.
Дыши, твою мать. Не смей поддаваться. Реклама рекламой, конечно, но цель — та самая! Глобальная! Главная! — больше все же в другом. И я не позволю себе опять поддаться чувствам и все продолбать.
Поэтому дыши и не думай. Это уже не суть как важно, а если честно, то совсем неважно. Какая, собственно, разница, сколько их было? Кто знал? Как на меня смотрели? Здесь принято так поступать со своими женщинами — изменять, лгать, предавать. Потому что они не считают это предательством. Им слишком многое позволено, чтобы размениваться на целостность души какой-то там женщины, даже если она носит твою фамилию и подаренное тобой кольцо.