Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге

— Почему вы не развернете корабль? — спросил он недоуменно. — Измените курс…

— Не могу. Я вам только что объяснил.

— Тогда что вы предпримете, капитан?

— Вот об этом я и спрашиваю.

Из громкоговорителя донеслось бормотание, перемежаемое статическими разрядами. Огоньки замерцали, и голоса начали затихать. Райчик с большим трудом восстановил связь.

— Капитан, — сказал диспетчер, — мы ничего не можем придумать. Если бы вы изменили курс…

— Я не могу!

— В сложившихся обстоятельствах, вы имеете право испробовать что угодно. Вообще что угодно, капитан.

— Послушайте, — простонал Сомерс. — Я могу придумать только одно. Приблизившись к Марсу на минимальное расстояние, мы наденем скафандры и выпрыгнем в космос. Привяжемся друг к другу, возьмем портативный передатчик. Он не очень мощный, но вы будете представлять наше местонахождение. Все должно быть рассчитано очень точно — кислорода в скафандрах на двенадцать часов. Это немного, но это шанс.

Снова гомон голосов на другом конце. Потом диспетчер сказал:

— Мне очень жаль, капитан.

— Почему? Уверяю вас, это наш единственный шанс!

— Капитан, на Марсе сейчас только корабль «Диана». Но его двигатели на капремонте.

— Как быстро он вернется в строй?

— Три недели, минимум. А корабль с Земли будет еще не скоро. Капитан, у нас нет никаких идей. Единственное, что мы можем предложить…

В этот момент сигнал пропал. Райчик, чертыхаясь, принялся настраивать радио. Уоткинс грыз ус.

Сомерс посмотрел в иллюминатор и поспешно отвел взгляд: звезды — конечный пункт их путешествия — были невероятно далеко.

Снова зашуршали едва различимые статические помехи.

— Больше я ничего не могу сделать, — сказал Райчик. — Чертов прием… Интересно, что они предлагали?

— Что бы они ни предлагали, — ответил Уоткинс, — вряд ли они сами верят, что это поможет.

— Да какая, к чертям, разница? — с досадой проворчал Райчик. — Зато было бы чем заняться.

Наконец они услышали голос — шепот в пространстве:

— Слышите нас?.. Предлагаем… — На громкости, выкрученной до предела, голос затих, потом вернулся: —…можем только посоветовать… шанс невелик… но попытайтесь… вычислительную машину…

— О чем это он? — спросил Райчик. — Вычислительная машина? Фаренсен-компьютер из нашего трюма?

— Кажется, понял, — сказал капитан Сомерс. — Фаренсен — усовершенствованный образец. Никто не знает, каков его потенциал. Марс предлагает использовать машину для решения проблемы.

— Какая нелепость, — фыркнул Уоткинс. — У этой проблемы нет решения.

— На первый взгляд — да, — согласился Сомерс. — Но большие компьютеры уже решали нерешаемые на первый взгляд проблемы. Почему бы нам не попробовать?

— Действительно, почему бы нет, — кивнул Райчик. — При условии, что не будем возлагать на него слишком больших надежд.

— Правильно, я бы не стал так уж надеяться. Мистер Уоткинс, думаю, общение с компьютером — ваша обязанность.

— Ну и какой в этом толк, — проворчал Уоткинс. — Вы говорите, не надеяться, а сами надеетесь! Рассчитываете, что большой электронный бог спасет наши жизни. Не спасет!

— Но нужно попытаться, — возразил ему Сомерс.

— Не нужно! Не хочу доставлять ему удовольствия — давать лишний повод ответить нам «нет»!

Капитан и штурман уставились на Уоткинса.

— Намекаешь, что машины способны думать? — спросил Райчик.

— Да, намекаю. Потому что они думают! И я не сошел с ума. То, что сложные машины наделены индивидуальностью, подтвердит любой инженер. А знаете, какие качества формируют эту индивидуальность? Неприветливость, замкнутость, безразличие, жестокость. Главная функция машины — разрушать мечты и создавать две новые проблемы на месте одной решенной. А знаете, почему машина ведет себя так?

— Успокойтесь, у вас истерика, — сказал ему Сомерс.

— Нет у меня никакой истерики. Машина ведет себя так, потому что сознает: она — противоестественное создание в естественном мире. Поэтому она стремится к энтропии и остановке — этакое механистическое стремление к смерти.

— В жизни не слыхал ничего глупее, — вздохнул Сомерс. — Так вы собираетесь включать компьютер?

— Конечно. Я же человек. Я продолжаю цепляться за соломинку. Просто хочу, чтобы вы ясно понимали: надежды никакой. — И он направился в грузовой отсек.

Райчик усмехнулся и покачал головой:

— Лучше бы присмотреть за ним.

— Все обойдется, — сказал Сомерс.

— Может, обойдется, а может, и нет. — Райчик глубокомысленно поджал губы. — Он валит все на машину, чтобы отвести вину от себя. Это из-за его ошибки мы попали в замкнутый круг. Ответственность за оборудование несет инженер.

— Не думаю, что вы имеете право обвинять его так категорично, — возразил Сомерс.

— Конечно имею, — сказал Райчик. — Хотя мне все равно. Этот способ умереть ничуть не хуже любого другого, а скорее даже лучше многих.

Капитан Сомерс вытер потное лицо. Ему снова стало казаться, что проблема — реальная проблема — заключается в том, чтобы выбраться из этой жаркой и душной неподвижной коробки.

— А что, смерть в космосе, если вдуматься, вполне себе ничего. Представьте: целый звездолет станет нашей гробницей! А выбор способов умереть — он просто огромный. Смерть от жажды и истощения исключаем как прозаическую. Но еще остается смерть от жары, от холода, в результате взрыва, коллапса…

— Что за нездоровые мысли, — осадил штурмана Сомерс.

— А я вообще малость психанутый, — беспечно парировал Райчик. — Но, в отличие от Уоткинса, не перекладываю вину на неодушевленные предметы. И не впадаю в ступор, как вы. — Он вгляделся в лицо капитана. — Это ведь ваше первое серьезное испытание?

— Можно сказать и так, — неопределенно ответил Сомерс.

— И вы ведете себя как остолбеневший бык. Очнитесь, капитан! Если не получается жить радостно и счастливо, так попытайтесь извлечь хоть немного удовольствия из своей смерти.

— Заткнитесь, — беззлобно сказал Сомерс. — Почитайте книжку или найдите другое занятие.