Всё решено: Жизнь без свободы воли

Выводы Либета послужили толчком к проведению целого ряда исследований, посвященных поискам ответа на вопрос, где помещается свобода вето. Делать или не делать: есть ли у испытуемых возможность остановиться в тот момент, когда намерение осознается. Сделать сейчас или чуть позже: как только намерение осознается, нажать на кнопку немедленно или же сначала сосчитать до десяти. Наложить внешнее вето: в исследованиях с применением интерфейса «мозг – компьютер» исследователи использовали алгоритмы машинного обучения, которые отслеживали потенциал готовности испытуемого, предсказывая в реальном времени, когда он собирается пошевелиться; в некоторых случаях компьютер подавал испытуемому сигнал прекратить движение. Естественно, люди обычно могли остановиться вплоть до момента невозврата, который в целом соотносится с моментом, когда в работу включались нейроны, непосредственно посылающие команду мышцам. Сам по себе потенциал готовности не означает необратимого решения и обычно выглядит одинаково, независимо от того, собирается ли испытуемый в любом случае нажать на кнопку или же у него есть возможность наложить вето [29] {34} .

29

В ходе этих исследований обнаружилось нечто удивительное: неспособность вовремя остановиться активирует переднюю поясную кору – область мозга, связанную с субъективным ощущением боли; другими словами, нескольких десятков миллисекунд достаточно, чтобы вы почувствовали себя неудачником, потому что компьютер вас опередил.

34

Остановиться или не остановиться: E. Filevich, S. Kuhn & P. Haggard, "There Is No Free Won't: Antecedent Brain Activity Predicts Decisions to Inhibit," PLoS One 8, no. 2 (2013): e53053. Интерфейс «мозг – компьютер»: M. Schultze-Kraft et al., "The Point of No Return in Vetoing Self-Initiated Movements," Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 113 (2016): 1080.

Как работает вето с точки зрения нейробиологии? При попытке нажать на тормоза активируются нейроны, расположенные непосредственно перед ДМО [30] . Возможно, Либет заметил это в ходе другого своего эксперимента, посвященного изучению свободы вето. Как только у испытуемых появлялось осознанное чувство намерения, они должны были запретить себе действие; в этот момент хвостовая часть потенциала готовности затухала и сглаживалась [31] {35} .

30

В зависимости от исследования – пре-ДМО, передняя фронтомедиальная кора и/или правая нижняя лобная извилина. Обратите внимание, что последние две области по логике подразумевают участие лобной коры в наложении вето.

31

В оригинальной публикации Либета ничего не говорилось о сглаживании; только в более позднем обзоре автор решил, что оно имеет место. И если уж совсем придираться, то, просмотрев первоначальную работу, в которой было всего четверо испытуемых, я не вижу никакого сглаживания в кривых потенциалов готовности; к тому же, учитывая представленные в работе данные, нет никакой возможности тщательно проанализировать форму каждой кривой; исследование проводилось в бесхитростные времена, когда к данным предъявлялось меньше требований.

35

К сноске: Первый отчет Либета о результатах: Libet et al., "Time of Conscious Intention to Act." Его рассуждения по этому поводу (1985) см.: Libet, "Unconscious Cerebral Initiative."

Тем временем в других исследованиях изучались интересные побочные эффекты свободы вето. Чем отличаются нейробиологические процессы в мозгу азартного игрока, которому после цепочки проигрышей удается остановиться, и у того, который этого не делает? [32] Что происходит со свободой вето, когда в игру вступает алкоголь? Есть ли разница между взрослыми и детьми? Оказалось, что детям нужно задействовать больше лобной коры, чем взрослым, чтобы с той же эффективностью подавить действие {36} .

32

Продолжение игры возбуждало зоны мозга, связанные с поощрением и вознаграждением; прекращение, напротив, активировало области, связанные с субъективной болью, тревогой и внутренним конфликтом. Это удивительно: продолжение игры с возможностью проигрыша вызывает меньше неприятных ощущений, чем выход из игры и мысль, что если бы вы не остановились, то могли бы выиграть. Как вид мы безнадежны.

36

Азартные игры: D. Campbell-Meiklejohn et al., "Knowing When to Stop: The Brain Mechanisms of Chasing Losses," Biological Psychiatry 63 (2008): 293. Алкоголь: Y. Liu et al., "'Free Won't' after a Beer or Two: Chronic and Acute Effects of Alcohol on Neural and Behavioral Indices of Intentional Inhibition," BMC Psychology 8 (2020): 2. Дети и взрослые: M. Schel, K. Ridderinkhof & E. Crone, "Choosing Not to Act: Neural Bases of the Development of Intentional Inhibition," Developmental Cognitive Neuroscience 10 (2014): 93.

Так что же все эти разновидности наложения вето на поведение за доли секунды до него говорят нам о свободе воли? Естественно, все зависит от того, у кого вы спрашиваете. Находки вроде этой лежат в основе двухуровневой модели, описывающей, как мы якобы управляем своей судьбой, в которую веруют буквально все, от Уильяма Джеймса до многих современных компатибилистов. Первая стадия – «свободная»: мозг, самопроизвольно выбирая среди альтернативных возможностей, решает создать предрасположенность к какому-то действию. Вторая стадия – «волевая»: вы сознательно рассматриваете эту предрасположенность и либо даете ей зеленый свет, либо накладываете на нее вето. Как пишет один из сторонников этой модели, «свобода возникает из творческой и недетерминированной генерации альтернативных возможностей, которые представляются воле для оценки и выбора». Или, по словам Мили, «даже если побуждения нажать [на кнопку] определяются бессознательной активностью мозга, от испытуемых может зависеть, будут они действовать согласно этим побуждениям или нет» {37} . Таким образом «наш мозг» выдвигает предложение, а «мы» его оцениваем; подобный дуализм отбрасывает нас на столетия назад.

37

«Свобода возникает из»: B. Brembs, "Towards a Scientific Concept of Free Will as a Biological Trait: Spontaneous Actions and Decision-Making in Invertebrates," Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences 278 (2011): 930; в этой статье вопрос рассматривается под очень необычным (и интересным) углом при изучении процесса принятия решений у насекомых. Цит. по: Mele, Free, 32.

Возможен и другой вывод: свобода вето выглядит так же подозрительно, как и свобода воли, и по тем же причинам. Ингибирование поведения по своим нейробиологическим характеристикам не сложнее его активации, и более того: система межнейронных связей мозга в обоих случаях использует одни и те же компоненты. Например, иногда мозг делает что-то, активируя нейрон X, а иногда – тормозя нейрон, который тормозит нейрон X. Называть первое «свободой воли», а второе – «свободой вето» одинаково неоправданно. Это напоминает задачку из главы 1 – отыскать нейрон, который инициировал бы некое действие, не подвергаясь влиянию других нейронов или каких-либо предшествующих биологических событий. Здесь же задача состоит в том, чтобы найти нейрон, который столь же самостоятельно предотвращал бы действие. Не существует нейронов ни со свободой воли, ни со свободой вето.

К какому выводу мы можем прийти, проанализировав эти дискуссии? Сторонники Либета убеждены: исследования показывают, что наш мозг решает совершить действие еще до того, как мы подумаем, что сделали это свободно и сознательно. Но, принимая во внимание высказанную критику, думаю, что единственный вывод, к которому можно здесь прийти, следующий: в некоторых весьма искусственных условиях определенные показатели работы мозга с умеренной вероятностью позволяют предсказать последующее поведение. Свобода воли, я полагаю, переживет учение Либета. Но я по-прежнему считаю, что вся эта дискуссия целиком не имеет к делу ни малейшего отношения.

НА СЛУЧАЙ, ЕСЛИ ВСЕ ЭТО КАЖЕТСЯ ВАМ СЛИШКОМ ЗАУМНЫМ

Споры вокруг экспериментов Либета и его последователей можно свести к вопросу о намерении: когда мы сознательно решаем, что намерены что-то сделать, начала ли уже нервная система действовать в соответствии с этим намерением, и если да, что это значит?

Похожий вопрос имеет огромное значение в одной из тех сфер, где дебаты вокруг свободы воли влекут за собой самые серьезные последствия – в зале суда. Был ли у правонарушителя умысел – то есть намерение – совершить преступное деяние?

Я здесь не фантазирую о судьях в париках, рассуждающих о потенциале готовности какого-нибудь маргинала. Напротив, вопросы, определяющие «умысел», сводятся к следующему: мог ли обвиняемый предвидеть без особых сомнений, какими будут последствия его действия или бездействия, и был ли он согласен с таким исходом. С этой точки зрения, если подобное намерение отсутствовало, человек не должен быть осужден за преступление.

Естественно, это ставит непростые вопросы. Если, например, подозреваемый намеревался выстрелить в кого-то, но промахнулся, стоит ли считать его преступление менее тяжким, чем если бы он попал точно в цель? Должно ли пьяное вождение считаться меньшим проступком, если вам повезло и вы не убили пешехода, чем если бы убили (этот вопрос оксфордский философ Нил Леви исследовал с помощью концепции «моральной удачи»)? {38}

38

N. Levy, Hard Luck: How Luck Undermines Free Will and Moral Responsibility (Oxford University Press, 2011).

Еще один нюанс: в юриспруденции различают общий и специальный умысел. В первом случае речь идет о намерении совершить преступление, а во втором – о намерении не только совершить преступление, но и добиться конкретных последствий; обвинение в последнем случае, безусловно, более серьезное, чем в первом.

Еще одна проблема, которая может встать перед присяжными, – решить, действовал ли человек умышленно из страха или из гнева, причем страх (особенно если он обоснован) считается смягчающим обстоятельством; поверьте мне, если бы присяжные набирались из нейробиологов, они бы спорили до бесконечности, какая эмоция имела место. А если кто-то задумал совершить одно преступление, но вместо этого случайно совершил какое-то другое?

Вопрос, важность которого очевидна: задолго ли до поступка сложилось намерение. Это вопрос предумышленности, разницы между, скажем, преступлением, совершенным в порыве страсти, где умысел отстоит от действия на какие-то миллисекунды, и давно спланированным действием. С юридической точки зрения, честно говоря, неясно, как долго нужно размышлять над задуманным поступком, чтобы он считался предумышленным. В качестве примера такой неясности можно рассказать, как я выступал в качестве эксперта на судебном процессе, где все вертелось вокруг вопроса, достаточно ли восьми секунд (зафиксированных камерой видеонаблюдения) для того, чтобы человек, находящийся в опасных для жизни обстоятельствах, мог замыслить убийство. (Мои две копейки заключались в том, что в таких условиях восьми секунд мозгу недостаточно не только для того, чтобы что-то замыслить, но и для того, чтобы в принципе осознать происходящее, а концепция свободы воли к делу не относится; присяжные с этим дружно не согласились.)

А есть еще вопросы, крайне важные для судов над военными преступниками. Какой должна быть угроза, чтобы злодеяние считалось совершенным по принуждению? А если человек соглашается совершить преступление, зная, что, если откажется, кто-то другой сделает это за него – в ту же минуту и с еще большей жестокостью? А если пойти еще дальше: как нужно поступить с человеком, который сознательно решил совершить преступление, зная, что, если он передумает, его все равно заставят это сделать? [33] {39}

33

Интуитивно кажется, что человека следует наказать, если он думает, что добровольно решил сделать что-то незаконное, не зная, что выбора у него на самом деле не было. Покойный философ Принстонского университета Гарри Франкфурт развил выводы из этого интуитивного представления в особо компатибилистском направлении. Шаг 1: инкомпатибилисты утверждают, что если мир детерминирован, то моральной ответственности быть не должно. Шаг 2: представьте, что кто-то решает сделать что-то, не зная, что если бы он этого не сделал, его бы принудили. Шаг 3: это будет детерминированный мир, поскольку у человека фактически не было возможности поступить иначе… однако мы интуитивно возлагаем на него моральную ответственность и наделяем свободой воли. Ура, мы только что доказали, что свобода воли и моральная ответственность совместимы с детерминизмом. Мне неловко говорить это, поскольку Франкфурт на фото такой милашка, но все это кажется не более чем софистикой и уж точно не возвещает Кончину Инкомпатибилизма. Более того, благодаря хорошо осведомленным друзьям у меня сложилось впечатление, что, хотя Франкфурт и пользуется огромным влиянием в некоторых областях философии права, об этих «франкфуртских контрпримерах» отродясь не вспоминали в реальных залах суда; вряд ли там встречаются сценарии, в которых «подсудимый решил отвесить оплеуху ведущему церемонии "Оскар", не зная, что, если бы он решил этого не делать, его бы все равно заставили».

39

К сноске: H. Frankfurt, "Alternate Possibilities and Moral Responsibility," Journal of Philosophy 66 (1969): 829.