Всё становится на места

— А откуда нам знать, что ты не задумал недоброе? — закипает Брадан. — А, скажи? Мы же видели, что ты с кровью колдуешь!

Гилберт не отвечает, только сцепляет зубы. Я вижу, как белеет его щека.

— Молчишь? — ревёт Брадан.

Конец брошенного им каната стучит о доски, полотнище паруса хлопает в воздухе. Моряк хватает Гилберта за руку, срывает повязку, грубо тычет пальцем в свежий порез.

— Вот это объяснить не хочешь? Только травы используешь, значит?

Гилберт резко отнимает руку.

— Не твоего ума дело, Брадан, — жёстко отвечает он. — Вам нечего бояться, это поможет найти того, за кем мы отправились.

— А зачем он тебе? Найдёшь, потом что?

— Не знаю, — Гилберт неожиданно поникает, опускает плечи. — Я правда не знаю. Мне нужно с ним поговорить, потом решу.

— А, чтоб тебя... — обращается Брадан то ли к Гилберту, то ли к парусу. Он берёт канат и принимается его натягивать.

Я поднимаюсь выше, к капитану. Тот радуется при виде меня, ласково заговаривает, гладит по голове. Ему при этом даже не нужно наклоняться, вот какой я большой.

— Смотри, вот это штурвал, — поясняет мне капитан. — С его помощью мы ляжем на нужный курс. Сейчас отправимся на север. Вон туда, — Бартоломео указывает рукой вперёд.

Я с готовностью гляжу и вижу какой-то туман у горизонта.

— Не может быть... — шепчет капитан.

Я пугаюсь. Надеюсь, это не новая гроза идёт нам навстречу.

— Земля! — радуется капитан и обнимает меня.

Я тоже радуюсь: когда доплывём, я смогу и поесть.

Глава 11. Вот и всё, приплыли. Дальше-то куда?

— Это тот берег, который нам нужен? — вцепляется Бартоломео в Гилберта.

— Надеюсь, что да, — отвечает тот. — Но прошу вас, не радуйтесь раньше времени. Мы пока не знаем, что там найдём.

Корабль, лишённый двух парусов, движется медленно и то и дело сбивается с курса. Брадан ругается. Если бы птицы могли ругаться, я бы тоже ругался: я голоден.

— Гилберт, можете ли вы что-то сделать? — не выдерживает капитан. — Иначе нам никогда не доплыть.

Тот раздумывает.

— Я постараюсь, — наконец говорит он. — Послушайте. Если вдруг случится так, что возвращаться вам придётся без меня, запомните: корень колокольчика. Сушёный корень, истолчённый в порошок, поможет вам пробудить спящих раньше срока.

— В глотку им засыпать? — почёсывает лысину Брадан.

— В курильницу, чтобы спящие вдохнули дым. Если забудете или что-то не выйдет, Мёртвые земли недалеко, вам помогут мои друзья.

— Хорошо, — кивает Бартоломео. — С этим всё ясно.

— Тогда вперёд, — говорит Гилберт.

Он подходит к борту и вновь режет ладонь. Если бы птицы могли морщиться, я бы поморщился. Это наверняка очень больно, да ещё по одному и тому же месту.

— Ты что творишь! — ревёт Брадан. Он налетает на Гилберта, разворачивает его, замахивается. — Это грязное колдовство!

— Иначе берега нам не видать, — цедит сквозь зубы Гилберт.

С раненой рукой ему едва достаёт сил удержать здоровяка.

— Остынь! — капитан оттягивает своего товарища. — Раз другого пути нет, давай доверимся ему. Не то, видишь сам, можем долго болтаться посреди моря. А вдруг снова шторм?

Брадан рычит, как разъярённый цепной пёс, но покоряется, отступает. Он злобно глядит, как Гилберт льёт кровь в воду, окропляет палубу.

— Не подходи! — ревёт он, отшатываясь, когда Гилберт шагает ближе.

— Стой, где стоишь, — твёрдо командует тот. — Не шевелись! — и поднимает нож.

Я уже было пугаюсь, что мой друг решил убить Брадана, но он лишь закатывает рукава рубашки и делает глубокие надрезы на собственных руках.

«Если бы птицы могли лишаться чувств...» — думаю я и погружаюсь в мир звона и темноты.

Когда мне делается лучше, я осознаю, что ветер усилился. А когда поднимаю голову, соображаю, что дело не в погоде — это корабль плывёт, будто на всех парусах. Гилберт стоит между капитаном и Браданом, обнимая их за плечи, всё ещё сжимая окровавленный клинок в руке. Все трое обращены лицами туда, где выступают из тумана очертания берега.

Хлопает парус. Он кренит корабль в сторону, стоило бы спустить его, но это никому не пришло в голову.

Я оглядываюсь в поисках убежища, поскольку происходящее нравится мне всё меньше. Но дверь на нижние палубы плотно закрыта, а от мачты, у которой я прятался прежде, остался лишь небольшой обломок. И бочки, и мешки, и канаты, что лежали здесь раньше, теперь пропали.

Я скольжу по кренящейся палубе, хлопаю крылом. Если улечу в воду, боюсь, никто и не обратит внимания. Тут меня осеняет: сгоревшая каюта! Там остаются три стены, хоть и не совсем целые, и можно за что-то уцепиться, чтобы меня не сильно швыряло из стороны в сторону.

Кое-как пробираюсь к каюте. Перья сразу же пачкаются в саже. Я замечаю укромный уголок, образованный упавшими балками потолка, и забираюсь туда.

Отсюда мне видны Бартоломео, Брадан и Гилберт. Гилберт шевелит губами — похоже, читает заклинание — а по плечам моряков течёт его кровь. Лицо колдуна делается всё бледнее.

Корабль вдруг сильно кренится на правый борт, я вновь ушибаю раненое крыло. Мачта с последним парусом, оставшаяся на корме, трещит и надламывается.

Я вижу панику на лицах Бартоломео и Брадана, но несмотря на это, они удерживаются на ногах, будто составляют с кораблём одно целое. А вот Гилберт совсем обвисает на их плечах, он упустил нож, склонил голову на грудь. Если бы Брадан не обхватил его рукой, колдун вряд ли бы устоял.

— Держись! — слышу я рёв Брадана, а затем ужасный толчок выбрасывает меня из укрытия, где я находился.

Я в кого-то врезаюсь, качусь по палубе и натыкаюсь на борт. Он задерживает меня. Встаю на лапы, встряхиваюсь. Палуба теперь стала почти ровной.

Остальных отшвырнуло ко входу на нижние палубы. Моряки с трудом поднимаются на ноги, но колдун остаётся лежать неподвижно.

— Он жив? — хрипло спрашивает Брадан, пока капитан склоняется над телом Гилберта.

— Дышит... надо бы перевязать.

Капитан спускается вниз и вскоре выходит, выносит простыню, снятую с чьей-то койки. Вместе с Браданом они разрывают ткань на полосы, обматывают руки Гилберта. Кровь проступает сквозь ткань.