Всё становится на места

Похоже, здание когда-то было окрашено в зелёный и коричневый, но сейчас остались лишь слабые намёки на прежние оттенки. В потемневшей штукатурке там и сям виднеются морские раковины, а в местах, где она облупилась, проглядывает серый камень, в трещинах которого растёт мох. Вдобавок к этому на выступах стен и колонн топорщится трава. На мой взгляд, так дом выглядит даже интереснее.

— Вы уж извините, мальчики, но дальше без меня, — говорит Мари, когда мы оказываемся у входа. — Не очень-то я люблю двери и пороги. Лучше прогуляюсь по площади.

Мы благодарим нашу спутницу, прощаемся с ней и входим в гостиницу.

У стойки вполоборота, спиной к нам стоит массивная дама и что-то протирает. Она оборачивается на стук двери, и крепкие зубы — один золотой — сверкают в широкой улыбке. Первым делом в глаза бросается её могучая грудь, с трудом умещающаяся в вырезе платья, и какое-то время я раздумываю над тем, нарумянена ли эта грудь или мне кажется.

На груди лежат две толстых каштановых косы. Когда удаётся поднять глаза повыше, я понимаю, что в косы заплетена борода этой дамы. На голове у неё невообразимо высокая и сложная причёска, также украшенная множеством кос (Неле бы понравилось), и по три золотых серьги в каждом ухе. Тёмные глаза насмешливо глядят на меня, густая бровь приподнята, и, кажется, я слегка краснею.

Пока я стою столбом на пороге, Гилберт уже подходит к хозяйке гостиницы и вежливо здоровается. К счастью, он отвлекает внимание Теванны от моего недостойного поведения. И когда я подхожу ближе к ним, он уже успевает договориться и об ужине, и о комнатах для нас.

— Большое вам спасибо, — благодарит он хозяйку. — Мы поднимемся наверх.

Миновав лестницу со стёртыми ступенями, мы оказываемся на втором этаже. Нам отведены две комнаты с общим балконом — тем самым, который был виден снаружи. Я заглядываю в каждую: на стенах неяркие гобелены, на полах ковры, на кроватях свежее бельё, у кроватей высокие подсвечники. Комнаты выглядят как зеркальное отражение друг друга.

— Ну что, выбрал? — интересуется Гилберт. — Я хочу полежать.

— Мне подойдёт любая комната, — отвечаю я, и мой друг падает на ближайшую кровать.

— Подойди-ка, — говорит он. — Не терпится услышать историю о том, как же ты всё-таки сумел последовать за мной.

Я сажусь у него в ногах.

— Дело в том, что Нела... — начинаю я.

— Надо же, а я всегда считал её такой разумной, — покачивает головой Гилберт.

— Так и есть, — спорю я. — Она была уверена, что ты попадёшь в беду, и так оно и вышло. Если бы не я, разве кто-то помог бы тебе выбраться с корабля?

— Я уверен, что Леон помог бы. Или моряки бы вернулись.

— Или ты бы истёк кровью, — не соглашаюсь я.

— Итак, Нела...?

— Превратила меня в птицу. И отправляла письма, чтобы я летел вслед за ними.

— Что ж, теперь понятно, чем объясняются эти странные письма, — вздыхает Гилберт. — «Сильвер был у нас» — это ещё ладно. Затем я получил «На ужин ели репу», «У Бартли прохудился башмак», «Нынче чудная ночь», и это днём-то. Собирался спросить, всё ли у них там в порядке, но как раз началась буря...

Тут в синих глазах внезапно вспыхивает гнев, Гилберт привстаёт, сердито сдвинув брови.

— О чём она только думала?! — негодует он, ударяя кулаком по покрывалу. — Уж лучше бы предупредила меня! Ты чуть не погиб!

— Не погиб же, так что и говорить не о чем, — скромно говорю я.

— Только чудом! Я увидел тебя в воде, но если бы не капитан, никто и не подумал бы тебя вытаскивать! Как раз тогда сломалась мачта, Бартоломео спускался по ней вниз и с трудом поднялся обратно вместе с тобой. Корабль едва не перевернулся, Брадан настаивал, что мачту лучше обрубить, а мы тянули с этим. Боги, как Нела могла так поступить!

Он раскачивается взад и вперёд, глядя в пустоту. Я уверен, если загляну в его глаза, увижу там картины собственной гибели во всех красках.

— Эй, — негромко окликаю я, — вернись ко мне. Я жив-здоров, даже целее тебя.

Он не слушает.

— Ну что ж, — заключаю я, — мне остаётся только сесть рядом и представить, что не успел тебя спасти и ты истёк кровью.

Я обхватываю колено и принимаюсь раскачиваться взад-вперёд, сделав печальное лицо, но тут же получаю по шее.

— Это не смешно! — сердится Гилберт.

Тут раздаётся стук, но не успеваем мы ответить, как дверь открывается. На пороге возникает Теванна с большим подносом.

— Вот и ваш ужин, — сообщает она. — Я накрою на балконе.

Я спешу придержать дверь, а затем иду следом.

Отсюда открывается любопытный вид на площадь, а вдали виднеется море, которое выглядит спокойным. Вечереет.

— Здешние жители любят прогуливаться вечером, — говорю я Теванне, пока помогаю расставлять тарелки. — Днём город выглядел почти пустым.

— Днём у многих есть дела, — поясняет она и кладёт салфетки. — Ведь чтобы город процветал, каждый должен что-то делать на общее благо. Да и, — понижает голос хозяйка, — мы все из мира, который был к нам не очень-то добр. Оттого мы в большинстве своём привыкли выходить наружу лишь в темноте, когда нас не видно. Здесь никто не насмехается над другими, но старые привычки держат крепко.

Из комнаты выходит Гилберт. Он тоже предлагает помощь, но Теванна, поглядев, как пляшет чайник в его дрожащей руке, молча отнимает посудину и усаживает Гилберта за стол. Затем она разливает чай по чашкам, снимает крышку с большого блюда — там нарезанный мясной пирог — и уходит, обещая ещё вернуться со свечами.

— А то в темноте съедите салфетку, — смеётся она, уходя, — а мне эти салфетки нравятся, они совсем новые. Новых вещей у меня тут маловато.

Мы принимаемся за еду.

— И как тебе полёт в облике птицы, понравилось? — Гилберт поднимает на меня глаза.

— Да, было очень интересно, если бы только лететь не пришлось так далеко!

Мой друг пробует горячий чай и довольно жмурится.

— Хорошо, что ты был именно альбатросом, — говорит он, глядя на меня поверх чашки. — Удобно, что они могут спать на ходу, да?

— Что?..

— А ты разобрался, как планировать в воздушных потоках? Можно пролетать большие расстояния, почти не шевеля крыльями.

Я даже поперхнулся пирогом от возмущения.

— Нела мне ничего такого не говорила!

— Ну, должна же она была дать хоть какое-то напутствие?

— Да, — вспоминаю я. — Она сказала: «Лети».

Гилберт некрасиво хрюкает, давясь чаем.

— Это похоже на Нелу, — признаётся он. — Наверное, она переоценила тебя, понадеялась, что сам разберёшься.