Всё становится на места

— Ты чего? — толкает меня в плечо Гилберт. Я не понимаю, о чём он спрашивает, но тут он тянет к себе мою руку. Оказывается, я прокусил её до крови.

— Это всё из-за меня, — признаюсь ему. — Мальчик поделился со мной, что хочет подарить красивый камень Теодору, а я, болван, подсказал ему спуститься на верёвке. Зачем я это ему сказал? Что теперь, он умрёт?

— Тише, тише, — друг садится рядом, обнимая меня за плечи. — Говорят, он упал на уступ, может быть, невысоко. Не вини себя, ты не мог знать...

— Я должен был знать! Да я же и сам был таким, как он! Вечно лез куда не следует, стоило мне только узнать о том, как это можно сделать!

— Ты и сейчас такой, — хмыкает Гилберт.

— А ты не мог бы... — я даже не сержусь на него, потому что мне в голову приходит идея, — не мог бы ты что-то придумать, чтобы его вылечить?

— Нет, что ты, — огорчённо отвечает мой друг. — Я не умею лечить и не рискну выдумывать заклинания. Ты же сам рассказывал, помнишь, какая чушь выходила у Неро? Не хватало ещё, чтобы я что-то сделал не так и мальчик пострадал ещё сильнее.

— Но мы очень хорошо всё обдумаем! Прошу, хотя бы попробуем! — умоляю я, но он лишь грустно качает головой.

— А может быть, Мари смогла бы помочь? — появляется у меня новая надежда. — Давай посоветуем отнести мальчика к ней!

— Что ж, может, Мари, — хмурит густые брови Гилберт. — Или даже Марлина попросить... он, конечно, не самый приятный человек, но мне кажется, всё же не тот, кто бросит ребёнка в беде.

Но когда мы заходим в дом, то понимаем, что маленький Теодор уже не перенесёт этого пути. Повязки вокруг его головы насквозь пропитаны кровью, которая не унимается. Он тяжело, с хрипом дышит, и при каждом выдохе на губах лопаются красные пузыри.

— Мой... камень... — едва слышно шепчет он, беспокойно ощупывая лапкой покрывало. — Камень... для Теодора...

Мать и отец плачут, стоя на коленях у изножья постели. Старая Ика, поджав губы, протирает влажной тканью лоб малыша. Она оборачивается к нам с лицом, полным боли и тревоги.

— Мы попробуем помочь, — внезапно решается Гилберт. — Я не знаю, получится ли, но, кажется, терять уже нечего.

Мы все глядим на него с надеждой. Отец и мать отступают, освобождая место у постели, и Гилберт тянет меня за руку, вынуждая сесть рядом с ним.

— Что делать-то собрался? — хмуро интересуется Ика.

— Искать слова, — отвечает ей Гилберт, внимательно оглядывая маленькое тельце. — А ты, Сильвер, будешь мне подсказывать, если что.

— Я готов, с чего начнём? — тороплю его я.

— Погоди, дай немного подумать... Мне кажется, у него точно сломаны кости, давай с этого и начнём.

Гилберт осторожно кладёт руки на маленькое вздрагивающее тело.

— Станьте на место, обломки костей, слившись в одно из разбитых частей, — начинает он.

Мне кажется, для начала неплохо, но бедный малыш страшно кричит, а затем обмякает.

— Что ты сделал? — бросается на Гилберта мать ребёнка.

— А ну, не мешай! — неожиданно ловко перехватывает её старая Ика. — Посмотри, у него рука и нога встали на место! Бурк, уведи свою женщину за дверь, и чтобы не показывались здесь, пока я сама не позову!

Клыкастый тут же встаёт, повинуясь приказу старухи. Он поднимает жену с пола, нежно обхватывает её за талию и выводит. Та рыдает, уткнувшись мужу в плечо, но не спорит.

— Давай дальше, — говорит Ика, обращаясь к Гилберту. — Мальчик потерял много крови, одними костями делу не поможешь.

— Кровь, — задумывается ненадолго Гилберт. — Что, если «в прежние русла сворачивай, кровь»? Сильвер, какая есть рифма к слову «кровь», живо!

— Морковь, — моментально выпаливаю я. — «Пусть на локтях зацветает морковь»! Лишь бы остался жив, а локти как-нибудь поправим!

— Сильвер! — рычит мой друг, гневно сдвигая брови. — Мне нужно что-то более нормальное!

— Роза ветров! Тканьё ковров! Злая любовь!

— Я тебе сейчас покажу такую любовь!..

— Покров, — пищу я, уклоняясь от кулака.

— Подойдёт, — и Гилберт вновь кладёт руки на тело мальчика, закрывает глаза и произносит, немного помедлив:

— Целостным делайся, каждый покров,

в прежние русла сворачивай, кровь,

снова срастайтесь, исполнившись сил,

тонкие корни разорванных жил...

На наших глазах раны маленького Тео начинают затягиваться. Ика отодвигает полотно, прикрывающее лоб мальчика, и мы видим, что кровь перестаёт течь, запекается, а вскоре и рассечённая кожа срастается, не оставляя рубцов. Малыш всё ещё остаётся очень бледным, но мы видим, что он дышит.

— Боль, отступи, подари ему сон, — завершает Гилберт. — После, проснувшись, он будет спасён...

На щеках маленького Тео проступает краска. Он становится похож на обычного спящего малыша. И хоть он покрыт корками запёкшейся крови, но видно, что она больше ниоткуда не сочится.

— Ну вот, а ты... — начинаю было я, наслаждаясь видом исцелённого ребёнка.

Тут я слышу глухой стук, а вслед за тем — оханье Ики. Обернувшись к Гилберту, я вижу, что мой друг лежит на полу.

— Ты чего? — трясу его я.

— Голова... закружилась... — слабо отвечает он.

— Видно, он свои силы отдал, — предполагает старуха. — Сильвер, ну-ка живо дуй во двор, зови мать и отца мальчишки, да раздобудь на что уложить Гилберта, да отыщи мне Уну, да котелок наполни водой!

Я хватаю котелок и мчусь во двор. В дом тут же набивается целая толпа — все хотят поглядеть, как там малыш Тео. Ика разгоняет народ, громко ругаясь. Кто-то уже тащит пук соломы, кто-то несёт покрывала.

— Так что, получилось у него? — останавливает меня Брадан.

— Кажется, получилось, — радостно говорю я. — Мальчик выглядит целым, только Гилберт и сам теперь свалился. Я побегу, Ика попросила набрать воды...

— Давай мне, быстрее будет.

Брадан вырывает у меня котелок и убегает с резвостью, которой я и не мог предположить в его массивном теле.