Все страсти мегаполиса

– Тоска. – Лавр подошел к ней, остановился рядом, тоже посмотрел вниз. – Ноябрь – гадость. Хорошо еще, большой город. Где-нибудь на природе уже б, наверно, повесился. – Соня вздрогнула при этих словах. – О, смотри, – заметил он, – гости движутся. Раз, два, три... Шесть! Отлично. А то что-то сегодня затишье, мне уж не по себе было.

Соня хотела уйти до того, как гости поднимутся на чердак, но Лавр попросил:

– Сонка, будь ласка, зашей мне штаны. На заднице дыра. С одной стороны, плевать, а с другой, все-таки неловко. Я пока в ванной посижу, а ты дверь гостям открой.

Соня не очень поняла, почему надо срочно зашивать штаны, вместо того чтобы надеть другие. Скорее всего, это был просто каприз: Лавру с его дамским отношением к одежде нравились именно эти, купленные в Барселоне льняные штаны, о которые он вытирал кисти.

Штаны разорвались по шву, так что зашить их не составляло труда. Соня открыла входную дверь, уселась на пол рядом с галогенной лампочкой, вделанной в плинтус, и при ее ярком свете принялась выполнять Лаврову необременительную прихоть.

Гости вошли не сразу: лифт не работал, и они долго взбирались наверх. Они галдели у двери, кто-то снимал ботинки, кто-то объяснял, что этого делать не надо.

Соня перекусила нитку на последнем стежке и направилась в ванную, чтобы освободить оттуда хозяина.

– Соня!

Оклик раздался, когда она уже стояла под дверью, разрисованной голыми фигурами; таким образом обозначена была ванная комната.

Соня обернулась на назвавший ее имя голос. Перед ней стоял Петя Дурново.

– Соня! – повторил он. – А ты что здесь делаешь?

Он совсем не изменился. Все так же воспринимал лишь то, что имело отношение лично к нему, а все остальное считал если не совсем не существующим, то все-таки туманным. Наверное, с исчезновением Сони из его жизни ему стало казаться, что она исчезла вообще, с лица земли. Или по крайней мере из Москвы.

– Штаны Лавру зашиваю, – сказала Соня.

– Ты с Лавром живешь? – удивился Петя. – Но он же голубой!

– Он поменял ориентацию.

– Да ты что? – искренне удивился Петя. – А говорил, у него генетический набор такой. Где он, кстати?

Соня постучала в ванную и протянула штаны в приоткрывшуюся дверь.

– Знакомься, это Лика, – сказал Петя.

У него из-за спины вынырнула девушка в коротенькой розовой юбочке. Личико у нее было миленькое, но круглое, словно циркулем нарисованное. Соня уже знала, что лица такой формы крайне невыразительны и их терпеть не могут операторы, потому что актрис с круглыми лицами нельзя снимать анфас. Правда, ей интересно было их гримировать: чтобы придать круглому лицу хоть какую-нибудь выразительность, приходилось проявлять фантазию.

Но Петина спутница совсем ведь не обязательно являлась актрисой, так что ее кругленькое личико вполне могло ему нравиться. Тем более что на этом личике и все остальное было кругленьким – ярко-голубые глаза, рот, даже маленький нос, и это выглядело необычно.

Лавр в зашитых штанах как-то очень ловко привлек Соню к нарезке колбасы, и она сама не заметила, как задержалась на чердаке. Вернее, ей почему-то расхотелось уходить. Неожиданная встреча с Петей пробудила в ней что-то вроде любопытства. Или не любопытства – она не понимала. Во всяком случае, Соне хотелось с ним поговорить, она чувствовала, что это ей почему-то необходимо.

Похоже, и Петя испытывал к Соне интерес. Он то и дело бросал на нее внимательные взгляды, рассеянно отвечал на вопросы Лики, которая не отходила от него ни на шаг, потом стал ее в чем-то горячо убеждать, а потом Соня увидела, что Лика исчезла.

Петя сразу подошел к ней.

– Ты не куришь? – спросил он.

– Нет. Ты ведь, кажется, тоже.

– Уже курю. Надоела чрезмерная правильность. Но только сигары. Ими же затягиваться не надо, и дым пахнет приятно, и девушкам нравится.

Весь он был в этом! Чтобы немножко неправильно, но безвредно и можно было бы любоваться собой.

В одном из углов чердака стояли высокие барные табуретки. Для чего они здесь выставлены, было непонятно: никакого бара рядом с ними не было. Видимо, поэтому, да еще по причине их исключительного неудобства тот угол, где они стояли, обычно бывал пуст. Петя тоже поморщился, когда в ответ на его предложение покурить Соня направилась к этим неудобным жердочкам. Но она уже влезла на одну из них, и ему ничего не оставалось, как взобраться на вторую.

– Так с кем ты теперь? – спросил Петя.

Взгляд, которым он окидывал Соню, был полон одной только доброжелательности, хотя его вопрос вполне мог бы прозвучать ревниво.

– Почему обязательно с кем-то? – пожала плечами Соня.

– Потому что, уж извини, ты не производила впечатление человека, у которого есть какая-то самостоятельная цель. Правда, и на искательницу женихов ты не была похожа, – уточнил Петя. – Я, честно говоря, вообще не понимал, что ты такое.

– Спросил бы у мамы, – усмехнулась она.

– Спрашивал. Ее объяснения меня не убедили.

– А что она, интересно, тебе сказала? – с интересом спросила Соня.

– Что большинство женщин, да и людей вообще, не в состоянии ответить не только на вопрос, зачем они живут на свете. На этот, мол, вопрос и вовсе, может, отвечать не надо. Но они не могут даже сказать, чего хотят в каждый конкретный день. Есть деньги – хорошо, нет – не страшно. Работа – любая, лишь бы время проводить. Мужчина – тоже любой, лишь бы не слишком обременял. Вот так она объяснила. Неужели и правда ты... то есть большинство людей так и живут? Я не поверил.

Это была правда. Прежде Соня не задумывалась об этом, но жесткие, чеканные формулировки Аллы Андреевны Дурново – она даже представила себе, с какой интонацией все это было сказано, – сразу убедили ее в том, что это правда. И что сама она жила вот именно так – плыла, как щепка по течению, без цели и смысла, – было правдой тоже.

– Это правда, Петь, – сказала Соня. – Я в самом деле так и жила.

– Но ты же в Москву приехала зачем-то! – В его голосе звучало искреннее непонимание. – На студию дурацкую пошла, в киношке какой-то стала сниматься. И что, это все по инерции, как сомнамбула? Не понимаю!