Все страсти мегаполиса

Добираться в кромешной тьме, под сбивающим с ног ветром куда-то на ночлег, предлагаемый женщинами, которые время от времени появлялись в зале, невозможно было по той же причине.

Сидеть настороже в ожидании вертолета было попросту бессмысленно: до утра его не будет точно.

Значит, надо было располагаться на ночлег прямо здесь, в зале.

Это Соня и сделала. Место на скамейке нашлось сразу: его без всяких ее просьб уступил мужчина лет сорока, с раскосыми глазами и таким же простым, как у ее недавних попутчиков, словно топором вырубленным, лицом, только чукчанским. Вообще, большинство мужчин спали на полу, на расстеленной одежде, а скамейки оставили женщинам.

Напротив на скамейке устроилась девушка, совсем молодая, моложе Сони, наверное. Лицо у нее было тонкое и какое-то даже прозрачное; все черты этого лица словно акварелью были прорисованы.

– Вы из Москвы прилетели, да? – тихо спросила она, видя, что Соня лежит на скамейке с открытыми глазами.

– Ага, – кивнула Соня. – А вы местная?

– Уже местная, – улыбнулась та.

– Это как? – не поняла Соня.

– Я уже три года на Чукотке. Это немало.

При виде спящих на полу людей, при звуках ветра, воющего во тьме за окнами, три года показались Соне не то что немалым, а просто бесконечным сроком. Ее охватили ужас и уныние, такие, будто она обречена была остаться в чертогах этой тьмы и этого ветра навсегда. И как такая акварельная девушка здесь живет и почему она спокойна? Соня посмотрела на нее почти с опаской.

Кажется, девушка догадалась о ее мыслях.

– Вы не бойтесь, – улыбнулась она. – Здесь совсем не так уныло, как сразу кажется. Я сюда в первый раз тоже зимой прилетела и тоже испугалась.

– А откуда вы прилетели? – спросила Соня.

– Из Петербурга.

– Но зачем? – ляпнула Соня.

«Дура! – тут же подумала она про себя. – Хорошие вопросы задаешь!»

Но девушка не обиделась.

– Я вышла замуж. И мой муж живет на Чукотке.

Почему нельзя было произвести противоположное действие – мужу переехать с Чукотки в Петербург, – Соня спрашивать не стала.

– Да... – неизвестно зачем промямлила она.

– Меня зовут Таня Сергеева, – сказала девушка.

– А я Соня Гамаюнова.

– Как красиво! – Таня улыбнулась своей тихой, прозрачной улыбкой. – Вы к нам надолго?

– Я не знаю, – помолчав, сказала Соня. И поспешно добавила: – Я картины на выставку привезла.

– У вас будет выставка? – обрадовалась Таня Сергеева. – Вот чудесно!

Она села на скамейке, поправила разметавшиеся по плечам светлые волосы, такие же прозрачные, как ее лицо. Соня села тоже.

– Не у меня. Это моего друга картины, – ответила она. – Он заболел и попросил меня отвезти.

– Я обязательно приду посмотреть, – сказала Таня. – К нам часто что-нибудь интересное привозят. Недавно вот о «Челюскине» выставка была. В краеведческом музее. Челюскинцы ведь здесь у нас дрейфовали, в Северном Ледовитом океане.

После того как Соня провела на Чукотке час с небольшим, ей тоже казалось уже, что челюскинцы дрейфовали где-то совсем рядом. Здесь все было другое, в том числе и пространство.

– Знаете, я смотрела на палатку, в которой они жили, – это такая простая, добротная австрийская палатка, – и мне как-то весело становилось на сердце, – сказала Таня. – Это будоражит воображение.

Она произнесла эти слова так же просто, как Герман, когда говорил о каюте адмирала Русакова и глаза его поблескивали...

– А где вы здесь работаете? – поспешно спросила Соня.

Она боялась, боялась мыслей о нем, как будто он запретил ей эти мысли!

– В библиотеке. Я и в Петербурге в библиотеке работала. В естественно-научной. И с мужем там познакомилась.

На Танином прозрачном лице при словах о муже мелькнула нежная улыбка.

– Он тоже библиотекарь? – удивилась Соня.

– Он биолог. А три года назад он писал диссертацию и приехал в Петербург в библиотеке поработать.

– А что он на Чукотке изучает? – спросила Соня.

– Пути миграции белых медведей.

Как удивительно все это было! Соня и представить не могла, что содержание чьей-то повседневной, обыкновенной жизни могут составлять такие необыкновенные вещи, как пути белых медведей.

– А где они живут, эти белые медведи? – спросила она с детским интересом. – Прямо здесь?

– Нет, в Анадыре они не живут, – улыбнулась Таня. – Они живут на острове Врангеля. И Андрюша сейчас тоже на острове Врангеля.

При этих словах по ее лицу пробежала тень. Совсем легкая, почти неуловимая. Но Соня все же эту тень заметила.

– Но как же так? – растерянно спросила она. – Вы к нему приехали жить, а теперь он где-то на острове, а вы здесь одна... Вам же грустно здесь одной!

– Я очень о нем тоскую. – Таня произнесла это с такой ясной, чистой печалью, что у Сони сжалось сердце. – Но я же знала, что у него такая работа. И потом, здесь совсем не скучно. На Чукотке ведь особенная жизнь.

– Я уже поняла... – задумчиво проговорила Соня.

Она еще не совсем это поняла, но с каждой минутой понимала все яснее. И понимание это складывалось у нее каким-то странным образом, без слов, но отчетливо.

– Знаете, ведь люди приезжают сюда обычно с очень прагматической целью, – сказала Таня. – Попросту говоря, за длинным рублем. Но потом с ними что-то происходит. Почему – загадка. Может быть, из-за природы. Все-таки здесь очень сурово, и это белое безмолвие... – Она стеснительно улыбнулась, словно извиняясь за патетику своих слов, и пояснила: – У меня такое ощущение, что вечность подступает к ногам, в буквальном смысле. Например, тундра сразу за городом начинается, от нашего дома минут пятнадцать идти. Мы летом часто ходим – ягод здесь множество, грибов. Только комаров тоже много, и они огромные, как воробьи. Но зато довольно ленивые и совсем не хитрые, их можно просто веткой отгонять. Да, так вот тундра – это же загадочное место. Какое-то совершенно особенное соединение с миром. Что-то с тобой происходит, когда ты по ней идешь. И идти ведь тяжело, сплошные кочки – у чукчей и походка такая характерная, вразвалочку, потому что они веками привыкли по тундре ходить, – да, идти тяжело, и комары к тому же, а легкость на сердце такая, какой, я думаю, и в небе не бывает. Вот это все на людей, наверное, и влияет: они как-то по-другому жизнь начинают воспринимать. Как-то... напрямую, что ли. Я не могу точно это назвать, но это очень чувствуется. Ну, и просто здесь сразу становится понятно, что к людям не по-человечески относиться невозможно. Просто не выживешь, вот и все. В общем, на Чукотке не скучно, – заключила Таня. – Мы с Андрюшей сразу же, как только поженились, завели лайку. Я с ней каждое утро возле лимана гуляю. Летом нерп много, они любопытные, прямо из воды высовываются и так внимательно на нас смотрят, очень трогательно.

Соня думала, что Танин муж взял лайку с собой на остров Врангеля, но оказалось, что туда ее брать нельзя, чтобы она не пугала медведей.

– А сами они медведей не боятся, что ли? – опасливо спросила Соня. – Ну, биологи, которые их там изучают.

– А Андрюша там один, – сказала Таня.

– Как один? – опешила Соня. – Совсем один на острове с медведями?

– Ну да. Он живет в балке, это такой специальный прочный домик, у него запас еды и всего, что необходимо, и рация, конечно, есть. А медведи в общем-то безопасные, если знать, как себя с ними вести. Возле Андрюшиного балка сейчас поселилась медведица с двумя медвежатами, так с маленькими он даже играет.

– И медведица – ничего? – изумилась Соня. – Я думала, когда она с медвежатами, то ужасно опасная.

– Взрослый медведь-самец гораздо опаснее, – объяснила Таня. – Медведица его даже к медвежатам не подпускает, потому что он может их убить. А ей, наоборот, нравится, когда с ее детьми играют. Только она, конечно, сначала проверяет, что это за существо к ним приближается. И потом все время следит, чтобы им вреда не причинили.

Соня разговаривала с этой акварельной петербуржской девушкой полчаса, не больше, а жизнь, о которой та рассказывала, жизнь, с прежней точки зрения совершенно фантастическая, уже казалась ей такой же простой и естественной, как интонации Таниного голоса.