Все точки над i

– И ты еще пытался уговорить меня, – возвысил голос Рахманов. – Только идиот доверит ей ребенка. Посмотри на нее… Думаешь, это в первый раз? Ничего подобного. Ты и представить не можешь, на что она способна. Эти ее выкрутасы… Да мне памятник давно положен за то, что я все это терплю.

Он так увлекся, что забыл про друга, обращаясь к невидимой аудитории, жесты его были плавными и выверенными, а голос то вздымался ввысь, то вдруг становился доверительно-печальным, плыл в маленькой подсобке, и я уплывала вместе с ним. Рахманов сделал паузу, чтобы передохнуть, а я захлопала в ладоши.

– Отличная речь, – сказала уважительно. – А теперь катитесь отсюда. Я без вас не скучала.

– Нет, ты полюбуйся, – едва не подпрыгнув, вновь обратился Рахманов к Антону. – Полный идиотизм. Эта сумасшедшая лежит на полу, а он ей книжки читает. Сказки Андерсена, я полагаю, на ночь, так сказать, для сладких снов. Встань немедленно! – заорал он на меня, но тут вмешался дотоле молчавший Виссарион, закрыл томик, снял очки и невозмутимо произнес:

– Молодой человек, оставьте девушку в покое. Читаем мы не сказки, а философа Соловьева, впрочем, фамилия вам вряд ли что скажет.

– О, – ткнул в него пальцем Рахманов, вроде бы обрадовавшись. – Ты слышал? Философ, Соловьев…

– Олег, – позвал Тони. – Ты бы лучше спросил, по какой причине она…

– А нет никакой причины, – хлопнув себя по ляжкам, перебил его Олег. – Это у нас стиль жизни такой. Мы то пьянствуем, то философов читаем, еще очень любим подбирать в кабаках кого попало, какую-нибудь пьяную скотину, а потом являться и требовать вернуть ребенка. Ты мне не верил… я знаю, не верил, а я все это наблюдаю не первый год. Вставай! – опять заорал он, точно взвод поднимал в атаку, подхватил меня под мышки и поволок к зеркалу. – Полюбуйся, на кого ты похожа.

В зеркале отразилось дикого вида существо с красными глазами и опухшей физиономией.

– Ух ты, – буркнула я, отводя взгляд.

– Нет, ты смотри, смотри! – Рахманов схватил меня за шиворот, как нашкодившего кота за шкирку, я перехватила его руку и попросила вежливо:

– Не увлекайся.

Это подействовало, он попятился, хмуро глядя на меня, но рот закрыл.

– Завтра суббота, – сказал Антон, как будто для меня это имело какое-то значение. – Олег обещал, что вы сможете увидеться с сыном, если захотите. Я мог бы поехать с вами, – добавил он, опять отводя взгляд.

Рахманов кивнул и, не удержавшись, добавил:

– Надеюсь, ты не явишься в таком вот виде? – И горестно заключил: – Господи, где были мои глаза?

– Интермедию «Евреи у Стены Плача» предлагаю считать исполненной мастерски, – кивнула я.

– Ты слышал? – возмутился Рахманов. – С ней же невозможно разговаривать.

– Давай в самом деле прекратим все это, – отлипая от стены, заметил Антон, наверное, решив, что она и без его помощи постоит еще некоторое время. – Юля, я отвезу вас домой.

Рахманов посмотрел на меня, на своего друга и, пытаясь скрыть недовольство, направился к двери. Уверена, он был не против еще немного поораторствовать, но публика на этот раз оказалась неблагодарной.

Возле кафе стояла машина Рахманова, других рядом не было, наверное, Тони приехал вместе с ним. Олег чуть замешкался, не зная, что делать.

– Ты поезжай, – сказал ему Антон и пожал руку на прощание. – Мы возьмем такси.

Тот нахмурился, подозревая, что в глазах друга выглядит недостаточно благородно, но в машину сел и отчалил, а Тони повернулся ко мне:

– Не возражаете, если мы немного пройдемся?

Меньше всего на свете мне хотелось вести с ним задушевные беседы, но я покорно кивнула, и мы поплелись в направлении моего дома. Я-то думала, что он заговорит, как только мы сделаем первые шаги, но он молчал. Шел рядом очень медленно, приноравливаясь к моему шаркающему шагу, и что-то разглядывал у себя под ногами.

– Вы что, так и будете молчать? – не выдержала я.

Он остановился, повернулся ко мне, и в свете уличного фонаря я увидела его: большого, сильного, с открытым лицом, сейчас очень молодым.

– Вы ведь не хотите говорить, – вздохнул он.

– Не хочу, – пожала я плечами.

И мы пошли дальше. Возле подъезда он опять повернулся ко мне, взял мою ладонь двумя руками и сказал:

– Вы озябли, руки у вас холодные. – Я поспешила высвободить свою ладонь, злясь на себя за эту поспешность, так приятно было чувствовать его тепло. – Я заеду за вами в десять, хорошо? – деловито сказал он, и я, кивнув, вошла в подъезд.

Появление Рахманова, его необыкновенная забота обо мне могли означать только одно: я опять вытащила счастливый билет – по неведомой мне причине Елену со мной никак не связали. Это было почти невероятно, если учесть, что ее убийство готовили заранее и, вне всякого сомнения, вели от съемной квартиры. Над этим следовало поразмышлять, но я отмахнулась от этих мыслей, как от назойливых мух. Сидела перед плакатом команданте Че и ныла, пытаясь понять, что меня здесь удерживает. Не в квартире, конечно, отсюда я могла уйти в любую минуту, в этом мире…

Мысли о Елене вернулись, причиняя почти физическую боль. Если ее убили из-за документов (а в этом я не сомневалась), то должны были догадаться, откуда они появились у нее. Цепочка выстраивалась простая: Пашка, я и Елена. На приеме нас познакомил сам Долгих, так что сомнений у них быть не должно. А сейчас я таскаюсь по кабакам который день, и никому до этого нет дела. Может, Долгих на радостях, что получил документы, решил простить мой грех? Поверить в такое невозможно. Тогда почему? Что-то в цепочке не сработало, пошло не так. Елена мало кого знала в этом городе, как бумаги, по их мнению, могли попасть к ней, если исключить меня? Не складывалось. А если дело не в документах и речь действительно идет о чьей-то мести? Нет. Парень достал из машины дорожную сумку, он знал, что искать. А если все проще: она отказала Долгих, и он убил ее? С него станется. Хотя… если честно, такая мысль не казалась мне особенно серьезной. Он, конечно, мерзавец и терпеть не может отступать, для него отказ женщины – оскорбление, и все же убийство – это слишком. Он ведь прекрасно понимал, какой шум поднимется. Такие, как он, охотно рискуют из-за денег (в основном чужими головами) и никогда из-за чувств. Времена Шекспира прошли, из-за любви давно не убивают, по крайней мере, люди с положением, у которых головы заняты мыслями, как сколотить лишний миллион. На век Долгих красивых женщин хватит, не только красивых, но и сговорчивых. Тогда что? Потратив на бесполезные размышления часа три, я пошла спать, вспомнив, что завтра в десять я должна выглядеть если и не образцовой матерью, то хотя бы не горькой пьяницей.

Тони подъехал ровно в десять. Выглянув из окна, я увидела у подъезда его машину, схватила пальто и спустилась вниз. Он вышел, помог сесть, сказал серьезно:

– Прекрасно выглядите.

– Вы сама доброта, – усмехнулась я.

– Я сказал правду, – смутился он.

– Не сомневаюсь. Вам, должно быть, в детстве внушили, что врать нехорошо, и вы с тех пор в это верите.

– Вы никогда не принимаете меня всерьез, – вздохнул он. – Иногда это обидно.

– Обижайтесь на здоровье. – Я поймала его взгляд и вздохнула: – Ладно, извините.

– Почему Маша уехала в Питер? – спросил он, когда мы выехали со двора. – Ведь у нее нет никакой тетки. Ведь нет?

– Я своих-то родственников не знаю, где мне знать Машкиных.

– У нее нет никакой тетки, – буркнул он недовольно. – Вы хотели, чтобы она уехала. Почему?

– Думала попьянствовать без ее материнской опеки. Знаете, иногда это раздражает. Опять же мое дурное влияние, а у нее семья…

– Зачем вы все это говорите? – разозлился он. – Всю эту чушь? И не стройте из себя пьяницу – это просто смешно.