Все точки над i

Я собралась ответить какую-нибудь чепуху, но он вдруг подошел, схватил меня за плечи и силой усадил на стул:

– Вы отсюда не уйдете, пока все не объясните. – Он смотрел строго и решительно, и я поняла, что выкрутиться не удастся. Да я этого и не хотела. Главное было спрятать Машку. А душевные переживания Антона меня не волновали.

– Хорошо, – кивнула я, улыбаясь. – С чего начнем? Может быть, с убийства Углова? Хотя все началось гораздо раньше. Вы ведь знаете, что Машка его не убивала. Почему бы не задаться вопросом: зачем она созналась в убийстве? Не задавались? Жаль. Это непременно навело бы вас на кое-какие мысли. Она подписала признание, потому что в противном случае у нее не было ни малейшего шанса остаться в живых. К Углову ее устроил ваш друг Рахманов. Знаете зачем? Чтобы она за ним шпионила. Он был им нужен, но оказался человеком ненадежным, вот и скончался в одночасье. Вы никогда не спрашивали себя: на какие деньги ваш друг живет так шоколадно? Конечно, он преуспевающий адвокат, но далеко не у всех преуспевающих адвокатов миллионы в швейцарских банках. Хотите скажу, как и почему он их нажил? Потому что ваш друг весьма необходим господину Долгих… – Меня несло, я это понимала, но уже не могла остановиться. Я видела испуганные глаза Машки, застывшее лицо Тони и продолжала говорить, тихо и зло, чувствуя, как меня переполняет бессильная ярость, и все ждала того момента, когда он перебьет меня, скажет, что он не верит ни одному слову, что я клевещу на его друга, чертова баба, которая срывается в запои и ненавидит Рахманова за то, что он отобрал у нее ребенка. Но он смотрел отрешенно и молчал, и мало-помалу злоба моя испарилась, и вдруг пришло сочувствие к Антону и сожаление, что я не сумела, не захотела сдержаться.

Наконец я выдохлась. Он долго хмурился, потом кивнул.

– Что-то в этом роде я себе и представлял, – сказал спокойно. – Ведь должна быть причина вашему поведению. – Он вздохнул и спросил: – Скажите, Юля, эта журналистка… вы как-то были связаны с ней? – Я не собиралась отвечать на его вопрос, но под его взглядом неожиданно кивнула. – Она… она что-то узнала? – Он облизнул губы и поморщился, будто решив, что вопрос звучит довольно бестолково.

– У нее были документы, которыми мой муж пытался шантажировать Долгих.

– Он оставил их вам… – кивнул Тони, думая о чем-то своем.

– Нет. Но я их нашла.

– И попыталась…

– И попыталась. Чем это кончилось, вам известно.

– Да, – согласился он и добавил: – Теперь понятно. Маше надо где-то укрыться. Тут вы правы, что же касается всего остального… Почему вы решили, что все столь безнадежно?

В первую минуту я не поняла и довольно тупо смотрела на него, а когда до меня дошло, что он имеет в виду, не выдержала и засмеялась. Он выглядел таким серьезным, таким уверенным, Машка переводила испуганный взгляд с него на меня, и я прервала смех.

– Потому что я видела эти бумаги, – ответила я спокойно. – Очень мало шансов, что все хорошо закончится, то есть их вовсе нет, особенно сейчас, когда документы исчезли. Поэтому Машке лучше всего побыстрее собраться и покинуть квартиру. Завтра у вас будут паспорта, я надеюсь на это. Если дело повернется скверно, вы уедете как можно дальше отсюда.

– Что значит «уедете»? – нахмурилась Машка. – Без тебя я…

– Конечно, я тоже уеду, – согласилась я, не желая тратить время на препирательства. – Мне нужны фотографии для паспортов. Если повезет, они нам не понадобятся, – не зная зачем, добавила я.

– Фотографии не проблема, – спокойно сказал Тони, вообще вел он себя странно, неожиданно для меня это уж точно. Он вроде принял как данность то, что придется бежать отсюда и жить по чужому паспорту. Ничто не могло нарушить его спокойствия. Выходит, он все это время действительно догадывался и сейчас почувствовал облегчение, потому что придуманные страхи всегда ужаснее настоящих и неизвестность пугает больше. Что нужно делать? – спросил он.

– Собственно, ничего. Мы сейчас уедем, а вы постарайтесь вести себя как обычно. Если спросят про Машку, говорите, что она отправилась к какой-то тетке. Так и скажите, чтобы они поняли: вы озадачены и недовольны. Это отведет от вас подозрения. С работы не увольняйтесь, это вызовет ненужные подозрения, если что, работу придется просто бросить, впрочем, это уже не будет иметь значения. Связь держим через Виссариона, но звонить ему надо только в исключительных случаях. Вообще никаких звонков, мобильный оставь дома, – велела я Машке.

– Куда вы поедете?

– Вам лучше не знать об этом.

– Юлька! – разозлилась Машка.

– Дело вовсе не в моем недоверии, – усмехнулась я. – Если не знаешь, то и сказать ничего не сможешь.

Машка испуганно посмотрела на Антона и вроде собралась что-то произнести, но он ее перебил:

– А вы? Может, вам следует спрятаться вместе с Машей?

– Посмотрим. Я не собираюсь геройствовать, если увижу опасность, спрячусь. Нужны фотографии, – напомнила я.

– У меня есть две штуки, – подала голос Машка.

– Отлично. Свои Тони сам завезет Виссариону. Собирайся.

На сборы у нее ушло минут десять. Мы пошли к выходу, и тут Машка немного замешкалась, повернулась к Тони, потом посмотрела на меня и шепнула ему:

– Пока.

– Идем, – кивнула я, она торопливо его поцеловала и вышла первой.

Всю оставшуюся жизнь я буду корить себя за то, что не ушла, не подождала в машине, не позволила им проститься. Ни я, ни они в тот момент, конечно, не знали, что видятся в последний раз.

Я долго плутала по улицам, приглядываясь к машинам за своей спиной. Я надеялась, что Долгих пока ничего не знает о признании Старкова, но был еще Ден и его парни. Я боялась рисковать и продолжала колесить по городу, а потом поехала на вокзал. Купила билеты на ближайшую электричку и вновь приглядывалась, ища в случайных попутчиках что-то подозрительное. На первой же станции мы вышли, в последний момент, когда двери уже закрывались, и я с облегчением увидела опустевший перрон.

– Такое чувство, что мы играем в войнушку, – вдруг сказала Машка и прыснула в кулак, я тоже засмеялась, и на миг нам показалось – все только игра. Мы снова идем из школы, выдумываем себе приключение и сами над собой хохочем.

Мы спустились с перрона и по тропинке направились в лес.

– Может, скажешь, куда мы идем? – спросила Машка.

– Надо вернуться в город, – ответила я.

– Тогда лучше на попутке, хорошо бы тормознуть дальнобойщика.

Я кивнула. Мы вышли на шоссе через двадцать минут, первый же грузовик остановился, надсадно рыча, когда Машка махнула рукой.

– До города! – крикнула она, открыв дверцу, забросила спортивную сумку и полезла в кабину.

– С дачи? – спросил шофер, когда я устроилась рядом с ней.

– Ага.

– А чего не автобусом? Опоздали, что ли?

– Опоздали.

– Значит, отдыхали? Места у вас здесь красивые. И девушки тоже, – добавил он, и мы опять засмеялись.

Парень был не прочь поболтать, и мы не заметили, как доехали до города. Он высадил нас на объездной, троллейбусом мы добрались до Саблино. Улица Третьякова была единственной в районе, где сохранились дома довоенной застройки. Тот, что был нужен нам, стоял немного особняком. Двухэтажный, в четыре окна по фасаду, обнесенный деревянным забором, в них ворота, из-за забора виднелись верхушки деревьев, штук пять. На первом этаже железная дверь и лаконичная надпись над ней: «Рюмочная».

– Подожди здесь, – сказала я Машке и направилась туда.

В рюмочной за столами на металлических ножках толпилось человек шесть мужиков, из тех, кого обыватели именуют алкашами. Не бомжи, но уже близки к этому. Вели они себя, однако, сдержанно, говорили вполголоса. На меня внимания не обратили. Ближе к стойке стояло еще три стола, покрытые клеенкой, возле них по четыре стула, надо полагать, эти места предназначались публике почище. За одним из столов сидели двое парней, по виду студенты, и уплетали яичницу, о чем-то жарко споря.