Все точки над i
Шрифт:
– Попробуйте убедить в этом своего друга.
– Знаете, о чем я думаю? – вздохнул он. – Если бы мы могли поговорить, я бы…
– Что? – хихикнула я.
– Я бы смог вам помочь, по крайней мере, попытался.
– Не надо помогать, в смысле, все нормально. Если честно, Олег прав, у меня скверный характер, иногда вдруг накатит…
– Заткнитесь, – неожиданно заявил он, отвернулся и до самого дома Рахманова больше не произнес ни слова.
Тот встретил нас с видом радушного хозяина, даже кинулся обниматься с Антоном, точно век не виделись, правда, меня принципиально игнорировал. Мазнул взглядом и нахмурился, но решил быть добрым. Ему очень хотелось выглядеть таковым в глазах друга, оттого мое свидание с сыном длилось целых четыре часа. Невиданная
Я попыталась вспомнить, сколько раз за последний год виделась с малышом. Набралось негусто. Он смотрел серьезно, избегал моих рук и то и дело бежал к отцу. Они были очень похожи, и Рахманов невероятно гордился этим. Рассказывал о его шалостях и громко смеялся. Легким шлепком отправлял его обратно, шепнув: «Иди, поиграй с Юлей». Он был уверен в своей правоте и гордился своим благородством в ней, оттого так удивился, когда Надежда Степановна увела Колю спать, а я подошла к нему и сказала:
– Я тебя ненавижу.
И поспешила уйти, уловив краем уха, как он возмущенно говорит Антону:
– Слышал? Теперь ты сам убедился, что она совершенно не ценит хорошего отношения.
Однако убежденность в моей неблагодарности не помешала ему явиться ко мне уже на следующий день как ни в чем не бывало. В общем, выходило: моя жизнь вновь идет по накатанной колее. Еще две недели в газетах и по телевидению на все лады обсуждали гибель Елены, потом ее имя упоминали все реже, пока о ней совсем не замолчали. Список нераскрытых убийств пополнился ее фамилией, и, похоже, этому никто не удивился. Да и чему удивляться? В этом мире каждую секунду кого-нибудь убивают.
Размышления о ее гибели завели меня в тупик, и встреча с Долгих отнюдь не внесла ясности. Мы столкнулись в конторе Рахманова. Олег позвонил мне, чтобы справиться о моих планах, у меня их не было. На какое-то срочное дело он собирался потратить минут сорок, а потом намеревался где-нибудь поужинать, вот и предложил мне заехать за ним в офис.
Рахманов в своем роскошном кабинете сновал вдоль длинного стола и диктовал что-то секретарше, даме бальзаковского возраста, элегантной и очень деловитой, которая в нем души не чаяла. Он ей платил большой привязанностью, про деньги, конечно, тоже не забывал. Ее любовь от этого лишь усиливалась, каждому его слову она внимала с видом прилежной ученицы, рождая в нем вдохновение. Временами он так вдохновлялся, что не мог остановиться. Она после подобных припадков словоблудия неизменно сообщала всем в конторе: «Горжусь, что мне посчастливилось работать с таким человеком», и слезы умиления неизменно появлялись в ее подслеповатых глазах. Меня она терпеть не могла, я платила ей взаимностью, о чем она прекрасно знала. Заметив меня, дама слегка подняла бровь и вздохнула. Неразумную связь со мной она считала единственным недостатком Рахманова, впрочем, извинительным. В ее взгляде, обращенном ко мне, читалось что-то вроде: «Кто их поймет, этих мужчин, даже лучшие из них ведут иногда себя как избалованные дети». Она презрительно усмехнулась, оценив мой костюм, с ее точки зрения, совершенно неприличный, и дорогое пальто, купленное, безусловно, на его деньги. «Неблагодарная дрянь, – говорил ее взгляд. – Можешь сколько угодно вертеть хвостом, Рахманов на тебе все равно не женится».
Я лучезарно улыбнулась ей и сказала громко:
– Здравствуйте, Амалия Кондратьевна.
Она в ответ кивнула. Рахманов, проносясь мимо, указал мне на кресло, продолжая диктовать. Амалия Кондратьевна обратила к нему вдохновенный лик и принялась строчить в блокноте. Я немного поскучала в кресле.
– Если вы надолго, я лучше подожду тебя в ресторане.
– Мы уже заканчиваем, – поспешно ответил он, а дама поморщилась. С ее точки зрения, меня и на порог пускать не следовало. Сделав еще два круга вокруг стола, Рахманов
наконец заткнулся.Тут дверь открылась, и в кабинет вошел Долгих. Амалия Кондратьевна расцвела улыбкой и привстала со стула, выражая переполнявшие ее чувства легким приседанием. Долгих кивнул ей и тут увидел меня.
– Здравствуйте, Юля, – сказал он, сделав шаг мне навстречу, потом сгреб мою руку и поцеловал со словами: – Прекрасно выглядите.
– Вы тоже неплохо, – ответила я.
Рахманов одновременно с Амалией поморщились, Долгих улыбнулся, в отличие от них, не сочтя мои слова издевкой. Я и не думала ерничать, хотя выглядел он не то чтобы очень хорошо. Седины в волосах прибавилось, глаза смотрели устало, с легким презрением, точно все, что его окружало, давно и основательно ему надоело. А мне в голову пришла нелепая мысль: интересно, он счастлив? Или все, что он делает, успело превратиться в рутину и он плетется по жизни без чувств, без радости, без надежды, как я по своей? «Ты еще пожалей его», – мысленно фыркнула я.
– Как ваши дела? – спросил он, а я, признаться, удивилась: что это ему вздумалось затевать светскую беседу?
– Побойтесь бога, – ответила я. – Какие у меня могут быть дела?
– Тогда вы счастливый человек, – засмеялся он.
– Не спорю. – Не знаю, что за черт дернул меня продолжить: – Слышала о постигшем вас горе, искренне сочувствую.
Вот что ему точно было ни к чему, так это мое сочувствие. Лицо его мгновенно изменило выражение. Взгляд застыл, он смотрел мне в глаза, но ни одна мышца на лице не дрогнула. Он смотрел так очень долго, и окружающие почувствовали неловкость, все, кроме меня. Я стояла совершенно ошарашенная, потому что видела в его глазах нестерпимую боль, боль, от которой каменеет лицо, а взгляд становится пустым, как у слепца.
Амалия Кондратьевна, подхватив блокнот, поспешно удалилась. Рахманов кашлянул, с недовольством глядя на меня из-за плеча Долгих, и даже делал какие-то знаки. А мы продолжали стоять и таращиться друг на друга.
– Спасибо, – вдруг сказал Долгих, и лицо его тронула улыбка, точно рябь прошла по гладкой поверхности озера.
– Я не хотела вам сделать больно, извините, – услышала я свой голос, который доносился из дальних далей и вроде бы вовсе не принадлежал мне.
– Я знаю, – ответил он серьезно. – Терять близких тяжело. Вам ведь это известно. – Он не спрашивал, а констатировал факт.
Рахманов приблизился. Долгих обратил на него внимание и заговорил деловито:
– Олег Николаевич, я хотел с тобой кое-что обсудить.
Оба выразительно посмотрели на меня, и я, пожав плечами, удалилась из кабинета. Игнорируя Амалию, я устроилась на диване в приемной и листала какой-то журнал. Секретарша ерзала на стуле, не удержалась и сказала:
– Какая бестактность. Напоминать человеку о его горе, когда он сам не свой, а тут вы со своими глупыми соболезнованиями.
– Почему же глупыми? – удивилась я, не отрывая взгляда от журнала.
– Потому что могли бы понять, любое напоминание о ее гибели… ах, что с вами говорить. – Она досадливо отвернулась, а я поднялась с дивана.
– Скажите Олегу, я жду его в ресторане.
– Олег Николаевич… – начала она, но я перебила:
– Если через час он не появится, может вообще не приезжать.
Дама горестно закатила очи, а я покинула приемную.
Рахманов появился в ресторане через пятьдесят минут. Иногда я думала, глядя на него, что Ник, в сущности, прав: чем более разнузданно я себя веду, тем покладистее он становится. Сейчас он заискивающе улыбнулся и сказал с намеком на упрек:
– Я ведь просил подождать меня в офисе. Одинокая женщина в ресторане выглядит неприлично.
– Плевать мне на это. Твоя Амалия выговаривала мне за бестактность. Старушенция мне и так действует на нервы, и я ее замечания слушать не намерена.
– Между прочим, она права. Не стоило упоминать… я понимаю, что ты сочла своим долгом… – перебил он сам себя. – Но все равно, не стоило. Это убийство просто выбило его из колеи. У него был сердечный приступ, когда он узнал. Вызывали «Скорую».