Все ураганы в лицо
Шрифт:
Куда пойдешь в арестантских ботинках-котах и халате? Сразу же схватят. Написал домой:
«Из казенного у меня имеется один лишь халат, да и тот никуда не годный. Если вы не выслали мне белья и одежды, то сделайте это немедленно. Тут пока стоит хотя и холодная, но чудная осенняя погода, которая скоро прямо перейдет в зиму, и тогда без теплой одежды хоть пропадай… Какая досада, что у меня нет ружья. Тут прекраснейшая охота, живописная местность. Будь хоть немного средств, я бы живо стал молодцом. Напишите Косте, чтоб он прислал мне на время свое ружье (на зиму). Я бы тут с одним товарищем взялся бы тогда за составление зоологической коллекции, что дало бы порядочный заработок. Сейчас завожу знакомства, хочу попасть как-нибудь в
В октябре он получил деньги, теплое белье и берданку. Сразу же заговорил с урядником об охоте.
— Разве здесь охота! Вот на Тянь-Шане охота, это охота! Вы, поди, про кулана и джейрана никогда и не слыхали? У нас на волков с плетью охотятся. Могу показать. Хорошего коня нужно. Плеть сам сделаю. А на перепелов — того проще: есть ястреба-перепелятники. Такому ястребу завязывают глаза конскими волосами, просунутыми в дырочки в веках. Отсюда и пошло: «развяжи глаза». Развяжут глаза ястребу и бросают его на взлетевшего перепела. А знаете, что такое чокпар? Палка с утолщением на конце. На зайца. Охотник-чокпарщик за сезон убивает триста зайцев.
Урядник Сивков, природный сибиряк, был заинтересован и задет за живое.
— Много вы знаете, да ничего не понимаете. Подайтесь в сторону Качуга — тогда поймете, что такое здешняя охота. Одному далеко ходить не советую, возьмите кого-нибудь из местных. Заплутаетесь. Кулан, чурбан… Да разве это охота — с плетью да с чурбаном? Тьфу! Я вот в прошлом году…
Проводника брать не стал. Заблудиться было трудно: все время шел по обочине тракта на север. Потом подсел на попутную подводу.
В Качуге без труда разыскал избу Зикеева. Во дворе худощавый сумрачный человек с тяжелыми надбровными дугами колол дрова. В его огромных загрубелых руках топор казался игрушечным.
— Бог помощь рабочему министру!
Человек выронил топор, уставился на Фрунзе вытаращенными глазами. Смахнул не то каплю пота, не то слезу, кинулся к Фрунзе, облапил, чуть не задушил.
— Арсений!.. Да откуда же вы взялись, Арсений? Ведь писали, что направят в Ичерскую волость?
— Писал, да все переменилось. Теперь мы соседи.
Жиделев (а это был он) радостно засуетился.
— Так это же прямо-таки невероятно! В избу, в избу… Хозяйка, самовар — живо! Медку поболее. Родной вы мой, а я все годы только вас и вспоминал без конца. Получал ваши письма из Николаевска.
Встреча обоих взволновала. Сидели за самоваром, обжигались чаем, торопились рассказать друг другу о себе, о товарищах по каторге, по ссылке, вспоминали прошлое.
— Боялся не застать вас на месте. Бежать думаете?
— Думаю, Арсений, ох как думаю! Да с Иркутском все не удается связаться. Наших тут много: в Верхнеудинске — Вагжанов, я его знаю по Думе; на Мысовой — Серов; в Иркутске — Миха Цхакая; в Чите — наша Вера Любимова; есть ссыльные на Тарбагатайских угольных копях, на Петровском металлургическом заводе и в других местах. Надо бы со всеми повидаться, всех объехать. Только за мной особо строгий надзор, шагу не дают ступить. А до Иркутска, почитай, больше двухсот верст.
— Адреса есть?
— Есть.
— На днях махну в Иркутск. Как-нибудь обведу вокруг пальца дурака урядника. Набирайтесь сил. А весной, в крайнем случае — летом, начнем потихоньку выбираться отсюда. Будьте готовы. У нас в Манзурке много народа хорошего осело: врач Петров, сидел в Шлиссельбургской крепости, Гамбург, Кириллов — помогут. Наше с вами место сейчас там, на фронте…
И они заговорили о том, что считали самым важным: о войне. Неведомыми путями в Сибирь доходили газеты «Правда» и «Социал-демократ». Из газет они узнали о питерской забастовке, о Бакинской стачке, о тезисах Ленина, посвященных войне, и о манифесте большевиков «Война и российская социал-демократия». В то время как другие партии проповедовали классовое сотрудничество во имя защиты отечества, большевики выдвигали лозунг превращения империалистической войны в гражданскую, в революцию, лозунг
поражения царского правительства в войне.Для Фрунзе и Жиделева лозунги были понятны, и другого отношения к войне, чем у Ленина, у них не могло быть. Они-то знали, что царское правительство ведет войну не в интересах рабочих и крестьян, и, если в ходе войны оно ослабеет, тем легче с ним будет бороться. Их интересовал ход самих событий. Кое-что было известно из телеграмм русского телеграфного агентства, из буржуазных газет.
Еще до начала войны весь мир раскололся на два враждебных лагеря. Сложились две основные империалистические группировки: Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия) и Тройственное согласие, или Антанта, куда вошли Россия, Франция и Англия. Как бы ни был изолирован Фрунзе от жизни тюремными стенами, он знал о существовании этих двух враждебных лагерей. Он знал, что рано или поздно империалистические хищники затеют передел мира. И теперь — началось!
Дорого дал бы он, чтобы знать планы той и другой сторон. Тут в нем заговорило нечто словно бы уже профессиональное: он хотел звать стратегические и тактические пружины войны. Когда германские войска вторглись 4 августа в Бельгию, он догадался, что немецкое наступление — грандиозный фланговый маневр на глубину чуть ли не в пятьсот километров. Немцы задумали обойти левое крыло французской армии, а затем устроить ей своеобразные «Канны». Как только это пришло ему в голову, он раздобыл географическую карту и стал рассчитывать. Что может получиться из подобной затеи? Смогут ли правофланговые армии ударной группировки немцев выдержать темп наступления? Казалось бы, все складывается в пользу Германии: французы, судя по всему, даже не успели развернуть свои силы. Пограничное сражение закончилось тем, что англо-французские войска отступили к Марне.
Но вот новое известие: русская армия вторглась в Восточную Пруссию! Германские войска в сражении на Марне потерпели поражение и отошли к реке Эна. Русские войска разбили австрийцев, заняли Галицию и вышли на подступы к Силезии…
А как будут развертываться события дальше?
Такой войны еще не было, не было! Воюют не просто государства, а коалиции, массовые армии, каких еще не знала военная история. Действуют подводные лодки, авиация, бронеавтомобили, бронепоезда; тяжелая артиллерия стреляет чуть ли не на десять верст. Фронты растянуты на тысячи километров. Только в одной операции на Марне дралось свыше миллиона человек.
— Чем все это только кончится? — произнес Жиделев в раздумье.
— Мне кажется, что в итоге мы придем к тому, что Маркс определил как пролетарский способ ведения войны. Революция, гражданская война… Я глубоко убежден, что такой конец вполне логичен. Парижская коммуна возникла после поражения Наполеона Третьего, наша революция произошла после поражения царизма в японской войне. Тут улавливается некая закономерность. Во всяком случае, мы должны засучив рукава поработать на будущую революцию и гражданскую войну. Я знаю: мое место там! Воинственный задор скоро схлынет, выплывут на сцену все старые больные вопросы, ибо война их только обострит.
Вернувшись из Качуга, Фрунзе решил во что бы то ни стало побывать в Иркутске, связаться с партийными товарищами. «Зеленая неволя» томила. Жизнь в Манзурке была тяжелая. Ведь всех их, политических, правительство сознательно обрекло на верную смерть от голода. Они значились как лишенные всех прав и состояния, им запрещали учительствовать и вообще зарабатывать умственным трудом. На охотничий промысел надежды плохи. Надвигается сибирская зима с пятидесятиградусными морозами.
Они организовали коммуну и кассу взаимопомощи при ней. Средства, продукты, добытые тем или иным путем, делились поровну. Петров полулегально занимался врачебной практикой, буряты давали ему масло, молоко, мясо. Все это шло в общую столовую. Фрунзе написал «Устав Манзурской колонии ссыльных». Он мог зарабатывать как перворазрядный столяр. Нашлись еще два ссыльных, которые вызвались помогать. Не было только инструментов. Собрали деньги на инструменты. Но где купить?