Всё закончится на берегу Эльбы

7

Один месяц сменял другой, а война продолжалась уже второй год и не думала заканчиваться. Никто не мог сказать вразумительно во имя каких идеалов и благ она была затеяна. Это была страшная война, где машины несли людям смерть, пули разрывали плоть, газы отравляли тело, а снаряды разносили его на куски. Слишком много смертей было на полях сражений, слишком много горя было в мирных городах.

А в юные девичьи головки Лили и Сандры Метц закралась авантюрная мысль - сбежать из дома и стать сёстрами милосердия в лазарете, где служила тётя Ида, чтобы вместе с ней помогать раненным. Вот только возраст не позволял семнадцатилетним девушкам пуститься в далекое путешествие и начать самостоятельную жизнь. Близнецам было обидно и досадно, что в семнадцать лет мальчики бросали школу и записывались добровольцами на фронт, а они всё равно не могли добровольно работать в лазарете.

– Дедушка, - в один из вечеров спросила его Сандра, - а ты бы гордился, если бы мы с Лили стали сёстрами милосердия?

– Гордился бы?
– прокряхтел Книпхоф.
– Конечно! Ваша тётя Ида уже двадцать пять лет служит сестрой. Сразу видно, моя внучка. И вы, когда подрастёте и послужите, тоже станете настоящими правнучками Книпхофа. А потом замуж! За докторов, хирургов, на худой случай, за биологов.

Эти слова окрылили близнецов. А через пару недель их мечта стала близка к исполнению, когда утром Лили не добудилась прадеда. На сто восьмом году жизни профессора Книпхофа не стало.

– Какая лёгкая смерть во сне, - меланхолично заметила графиня.
– Всем бы такую.

Похороны вышли странными. В самый разгар войны, когда армия терпела одно поражение за другим, присутствовать на них смогли только с десяток родственников и семь учеников профессора, остальные же слали телеграммы с соболезнованиями. Но самым неожиданным стало известие, что профессор Книпхоф завещал своё тело родному университету для изучения причин собственного долголетия. Так, после панихиды его тело увезли, а в могилу опустили лишь пустой гроб, после чего все присутствующие спешно разошлись по домам.

Нося траур, сёстры Метц стали всё чаще задумываться о побеге. Жить втроём в одной большой квартире с графиней, которая то и дело норовила замучить их своими воспоминаниями о былом великолепии аристократических семей, становилось всё скучнее и тоскливее.

И наконец, они решились. Взяв с графини слово, что она ничего не напишет отцу, а все письма от него будет переправлять в лазарет, Лили и Сандра покинули дом и отправились в Саксонию. Каково же было удивление тёти Иды, когда она увидела на пороге лазарета своих племянниц.

– Что же я скажу вашему отцу?
– бессильно спросила она, глядя в лучащиеся глаза близнецов.

– А ты ничего не говори. Тётя Гертруда тоже обещала не говорить.

– Моё начальство не разрешит вам здесь остаться. Вам ведь всего семнадцать лет.

– Но ты же старшая сестра, - начали в унисон упрашивать её Лили и Сандра.
– Скажи, что мы уже совершеннолетние. Мы будем стараться честное слово. Будем делать всё, что ты скажешь. Только не отправляй нас домой.

Ида лишь покачала головой и согласилась всё устроить. Что ей ещё оставалось делать, если в близнецах взыграла дедова кровь и они поняли, что без помощи ближним не проживут и дня.

Работа сестёр милосердия оказалась не из лёгких. На суточных дежурствах приходилось неустанно следить за состоянием больных, внимать всем их жалобам и докладывать о них доктору. А ещё нужно наблюдать за состоянием ран, делать перевязки, давать лекарства, менять нательное и постельное бельё и многое другое.

Но ещё тяжелее было сидеть у постели умирающего. В такой момент было непросто подобрать слова успокоения, чтоб облегчить агонию и помочь совсем юному парнишке или отцу семейства во цвете лет уйти в лучший из миров, где больше не будет газовых атак и разрывов снарядов.

Чтобы не вводить в замешательство больных, близнецы дежурили в разные смены, из-за чего их принимали за одного человека - сестру милосердия, что неустанно трудилась и день и ночь. Их так часто называли дочерями Иды, что девушки устали это отрицать.

Порой раненые солдаты просили сестёр написать за них письма домой. Особенно в этом деле преуспела Сандра, выработав ровный каллиграфический почерк. А письма родному отцу близнецы отправляли в двух конвертах в Мюнхен, где их получала тётя Гертруда. После того как она снимала конверт с саксонским штампом, графиня несла чистый подписанный сёстрами конверт на почтамт, где на него ставили баварский штамп и письмо отправлялось в госпиталь, где служил доктор Метц. Но, в конце концов, такая цепь ухищрений всё же дала сбой.

Прошло полгода, прежде чем Пауль Метц узнал правду о том, где находятся его девочки. Он пришёл в ужас, когда в одном из писем графиня случайно проговорилась, что дома их нет. Не медля и секунды, он тут же попросил телефониста связать его с лазаретом.

– Ида, как ты могла?!
– восклицал в трубку доктор Метц.
– О чём ты только думала, когда разрешила такое? Они же ещё дети!

– Пауль, уймись, - пыталась успокоить его кузина, - ничего страшного же не произошло.

– Ладно, дед задурил им головы, но ты!

– При чём тут дедушка?

– Ты же прекрасно его знала, зачем же спрашиваешь? Или ты забыла его высокопарные речи о необходимости врачебного служения людям? Будь хоть хирургом, хоть повитухой, но оставайся верен идеалам семьи. Неудивительно, что за восемь лет общения с дедом, Лили и Сандра поддались на его пропаганду. Но его больше нет, и с него не спросишь. Поэтому я спрашиваю у тебя - почему мои дети в лазарете? Они же совсем ещё юные девочки. Зачем им смотреть на кровь, гной, выносить судна и видеть каждый день смерть? Ида, мы с тобой зрелые люди, но они... Зачем им так рано взрослеть?

Ответа он так и не услышал. Доктор Метц и сам понимал, что свершившегося уже не исправить. Когда он вновь увидит своих дочурок, в их лучистых зеленых глазах уже не будет детской доверчивости. Его встретят повзрослевшие женщины с юными лицами и без наивных надежд. Не этого он желал для своих дочерей.

Первым же делом доктор Метц воспользовался своими связями и ходатайствовал о переводе Лили и Сандры в госпиталь под собственный неусыпный надзор.

Воссоединение семьи было бурным и радостным. Доктор с удивлением и восхищением смотрел, как изменились его девочки за те два года, что он не видел Лили и Сандру. Фигуры их стали ещё женственнее, с лиц пропали былые детские черты. Раньше он и подумать не мог, что у его дочерей может хватить сил и терпения каждый день быть при больных и умирающих. Но теперь он убедился, что призвание к врачеванию у его семьи действительно было в крови.

Со всем усердием сёстры преступили к работе на новом месте. Каждая стремилась показать отцу свою прилежность и старание, и тем самым заслужить его похвалу и внимание, но не только его одного. Ведь при докторе Метце неустанно служил писарь - очень красивый молодой человек. Смуглая кожа, карие глаза, тёмные волосы, правильные и тонкие черты лица - он казался прекрасным чужестранцем из чарующей южной страны. Но имя его было самым обыкновенным - Даниэль Гольдхаген - и до войны всю свою жизнь он провел в Баварии.