Все женщины - химеры

Глава 14

Поднявшись по высоким ступеням в здание, мы миновали обязательный на случай взрыва начиненного автомобиля со смертником пустой холл. Мариэтта шла впереди, стройная и с красиво отведенными назад плечами, что создает иллюзию женской беззащитности.

В их отделе Синенко принес три пластиковых стакана кофе, по одному сунул нам с Мариэттой, а с третьим в руке сел на край стола, свесив одну ногу. Я заметил, что держится совсем иначе, чем когда я сидел на этом же месте после первой нашей встречи. Не столько настороженно, сколько уважительно.

Он бы и за сигаретами для меня сбегал, если бы вздумалось его послать, да и Мариэтта хоть и разговаривает в прежнем покровительственно-презрительном тоне, но в ее больших и достаточно женских глазах то и дело вижу тщательно скрываемые удивление и тревогу.

Отхлебнув кофе, довольно хилый, но хоть сладкий и горький, я сказал дружески:

–  Все, что я сказал, уже сказал. Ничего не добавлю. Обвинить меня вам тоже не в чем, верно?… Потому давайте я допью кофе… вам стоило бы настроить кофейный агрегат получше, и отвезете меня, как и обещали. Или я вызываю свою милую машиночку.

Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:

–  Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!

–  Мы вас забрали из дома, - сказала Мариэтта, - мы и отвезем.

–  Не буду отбиваться, - сказал я.
– Можете даже отнести.

–  Отнести?

–  В паланкине, - объяснил я.
– Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.

Синенко сказал торопливо:

–  Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.

–  И отнесете на паланкине?
– уточнил я.
– Тогда и три подушки захватите! Одну большую и две поменьше.

Он сказал Мариэтте с неохотой:

–  Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.

Мариэтта ответила со вздохом:

–  А как бы хотелось… Сама бы удушила!

–  Я солидарен с мнением вашего руководства, - сообщил я.
– Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.

Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?

Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…

Синенко вышел распаренный и вроде бы даже вздрюченный, посмотрел волком, Мариэтта бросилась к нему, пошептались, она тоже чуть сникла, явно новости так себе.

–  Ладно, - сказал я, - поеду, мне пора. *

Она сказала со вздохом:

–  Я отвезу тебя. Не спорь, это указание моего начальства.

Я развел руками.

–  Если начальства, то кто мы, чтобы спорить с руководством? Мне понравилось кататься в полицейской машине. Я сяду за руль? А то ты какая-то не совсем такая…

–  Еще чего, - огрызнулась она зло, - тебе только инвалидные коляски водить. Пойдем, а то выглянет, еще и разорется.

–  Поспешим, - согласился я.

– Кофе взять в дорогу? Впрочем, у меня кофе лучше. Если хорошо попросишь, угощу. Хоть ты и представитель угнетаемого класса. Охраняешь сатрапов и все такое.

Она фыркнула:

–  Не боишься такое говорить вслух?

–  А что такого?
– спросил я.
– Я за сатрапов! Всегда голосовал и буду голосовать. Демократы доведут до беды. Будущее за справедливой сатрапией!

Она сказала кисло:

–  Иди, иди…

На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.

–  У меня хороший кофе, - заверил я.
– Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.

Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул и умолк, благо уже показался съезд с автострады на дорогу к моему поселку.

В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.

Мариэтта вошла по-хозяйски, теперь женщины ведут себя везде как хозяева жизни, отыгрываясь на нас, как негры на белых в Америке за годы рабства и подневольной жизни.

Вспыхнул побитый пулями экран, Аня Межелайтис посмотрела на меня, на мою гостью, поинтересовалась нейтральным голосом:

–  Ужин на двоих?… При свечах или как?

–  А у нас есть свечи?
– удивился я.
– Не дури. Простой ужин без выпендренов. Со мной не женщина, а полицейский. Она и тебя может арестовать за что-нибудь.

–  За что?
– спросила Аня.

–  Найдет, - заверил я.
– Она же власть.

Мариэтта поморщилась.

–  И у тебя Межелайтис?… К кому ни зайди… Почему вы, мужчины, такие разные, часто даже умные и талантливые, а в этом деле все убого одинаковы?

Я подумал, пожал плечами.

–  Может быть, потому, что в этом деле не стоит искать чего-то нового?…

–  В каком?

–  В женском, - пояснил я.

–  А для вас женщина начинается только от пояса?
– спросила она, не уточняя о какой половине идет речь, надо быть сумасшедшим инопланетянином, чтобы уточнять такое.
– А мы еще и разговаривать умеем!

–  Обожаю сарказм, - ответил я.
– Это как острый соус на хорошо прожаренном бифштексе.

–  Любишь хорошо прожаренный?

–  Ого!

–  И жаришь сам?

–  Люблю жарить, - сказал я откровенно.
– Но без всяких штучек. Я человек простой. Сложности в таком простом деле оставляю закомплексованным интеллигентам.

–  Какой ты разносторонний, - похвалила она.

–  Это точно, - ответил я скромно.

–  Когда надо, - уточнила она, - эстет, в другом случае - простой мужик, в третьем - хладнокровный стрелок…

Она сделала паузу, но я сделал вид, что не слышу, а выбираю блюда, хотя Аня уже включила кухонный комбайн и жарит, варит и печет сразу в трех отделениях.