Все женщины - химеры

Мариэтта села на диван перед телевизором точно на то место, где обычно сижу я, там продавлена ямка моей жопой, повела рукой, экран тут же засветился новостями в десятках окошек.

Я буркнул ревниво:

–  Даешь… Я думал, слушается только меня.

–  Мы полиция, - ответила она с достоинством.
– Мы почти имеем право.

–  Ой, - сказал я опасливо, - а на что еще почти имеешь?

–  Сюрприз, - сказала она, не поворачивая головы.
– Кто тебе такую программу составлял? Один футбол и голые женщины… Как не стыдно за такое однообразие?

–  Там еще есть и хоккей, - сообщил я, защищаясь.

Она повела ладонью, всмотрелась с заметным отвращением на лице.

–  Хоккей и те же голые девки… Оригинал!

–  А зачем что-то особое?
– возразил я.
– Оригиналы подозрительны. Их не принимают в обществе, а если и принимают, то как чудаков или вовсе клоунов, но не как равных. Потому лучше быть неприметной доской в заборе, чем заметным столбом или даже столпом… Проживи незаметно, сказал Иисус!

Она посмотрел на меня внимательно.

–  Кофе у тебя в самом деле хорош… А что еще, говоришь, у тебя от лукавого?

–  Есть, - заверил я.
– Тебе пистолет не натирает?

Она медленно отстегнула защелку на кобуре и вытащила его так же неспешно, но вдруг резким движением швырнула в мою сторону.

–  Положи куда-нибудь…

Я инстинктивно поймал одной рукой, Мариэтта застыла, и я понял, что крепко держу рукоять в ладони, а ствол направлен в ее сторону. Я тут же повернул дулом в пол, а она с некоторым напряжением перевела дух и бледно улыбнулась.

–  Видел бы ты сейчас свое лицо.

–  Думаю, - сообщил я, - оно такое же милое и человечное, как и весь я, такой гуманный и эстетичный.

Она молча смотрела, как я положил пистолет на стол, пальцы чуть подрагивают, но это вижу только я. Если бы попытался поймать, то либо промахнулся бы, либо эта железяка больно ударила бы по руке и отлетела в сторону. Но когда вот так бездумно, то поймал даже не за ствол, а именно за рукоять, а палец сразу и сам по себе оказался на спусковой скобе.

–  Ты все-таки животное, - сказала она уверенно.
– Но умеешь прикидываться.

–  Это оскорбление, - заявил я.
– Прикидываются женщины.

–  В чем же я прикидываюсь?

–  Во всем, - уверенно сказал я не моргнув глазом.

–  А конкретно?

–  Во всем, - повторил я упрямо.

–  Нет, ты скажи!

–  А что говорить, - сказал я.
– По тебе видно. Во- первых, рыжая…

–  Я не рыжая!… Это цвет такой.

–  Во-вторых, - сказал я почти озлобленно, - ты все-таки женщина. Вон у тебя какие заметные вторичные половые признаки… Даже признаками при таких размерах называть неловко. А в-третьих, почему ты вот такая злобная, уверена, что утащишь меня в постель?

Она запнулась, уставилась злыми глазами, подумала и выпалила еще злее:

–  Просто уверена!

Глава 15

Да, у нее хороший муж и умненький ребенок, но это не значит, что семейный статус обязывает вести себя так же, как положено было держаться ее матери и бабушке. Или моим.

Уже из постели, лежа рядом и деловито ощупывая меня, позвонила домой и сообщила мужу, что остается ночевать у подозреваемого, а утром сразу на службу, а после нее «Увидимся, милый».

Я старался не показать, что чувствую некоторую неловкость. Пребывание в Нижних Долинах с его нравами сказывается. Наши родители сумели отделить секс от деторождения, сделав тем самым революцию, а мы окончательно убрали те пережитки, что сопутствовали старому сексу с его угрозой забеременеть и родить «чужого» ребенка, как будто ребенок может быть чужим!

Потому мы, как новое поколение, сразу же быстренько повязались, пуляция способствует большему доверию и откровенности, за это время кухня приготовила роскошный ужин.

Таймер дважды напомнил, что все готово, а если пирог перестоит в печке, то корочка станет жестче.

Мариэтта, раскрасневшаяся и с блестящими глазами, жарко выдохнула:

–  Ох… что он сказал?… Корочка?

–  На пироге, - подсказал я.
– Затвердеет.

Она встрепенулась.

–  Так чего мы лежим?… Пойдем жрать!

–  Ужин, - пробормотал я, - переходящий в завтрак - это когда жрут всю ночь…

–  И не надейся, - отрезала она и, красиво соскочив с постели, пошла на кухню, эффектно двигая вздернутыми, как у Елены Черной, ягодицами с безукоризненно гладкой кожей.

На кухне тепло, я сам обычно пренебрегаю одеждой, а напяливаю на себя что-нить только перед «выходом в люди», потому и сейчас ужинали, не стесняя себя ничем лишним, при нынешнем уровне косметической хирургии почти немыслимо встретить человека с отвратительной фигурой или безобразными пятнами на теле.

Длинная лапа манипулятора дотянулась с пирогом до стола. Мариэтта сказала насмешливо:

–  А на кухонных роботов денег нет?

–  Я бедный, - сказал я с достоинством.
– Бедность - наследница музы, а кто сжился с бедностью - тот богат.

Она фыркнула:

–  С деньгами бедность переносить легче. Судя по твоему «стронгхолду», конечно.

–  Давай за стол, - сказал я.
– Нечего щупать детективными глазами мою мебель. Царапины остаются.

Она оглянулась на плиту.

–  А что там у тебя кроме пирога?

–  Холодное мясо, - объявил я, - семга, орехи, зелень и что-то еще непонятное.

–  Тогда надо спешить, - сказала она с сарказмом.
– Сам такое меню придумал?

–  Зачем?
– ответил я в изумлении.
– Мужчины должны жрать все. Иначе какие они мужчины?

Она села за стол, красиво подобрав ноги, на меня поглядывает искоса, потому что ее пистолет так и остался лежать на середине стола, как самое главное блюдо. Проверочка, похоже, ей удалась, хотя, видел, чуть не уписалась, когда дуло неожиданно быстро холодно и мрачно взглянуло ей в лицо.

–  Это что?
– спросила она.
– Какое-то у тебя подозрительное все…

Я пожал плечами.

–  Мой дедушка говорил «Хлеб да каша - вся еда наша». А сейчас миллиард продуктов доступны, все что пожелаешь!