Всеблагое электричество

Стоило бы снять со связки нужный ключ, но от усталости мысли путались, а глаза закрывались сами собой. Бессонная ночь и нервотрепка выжали из меня все соки, и единственное, чего сейчас по-настоящему хотелось, — это лечь в кровать и закрыть глаза.

Поэтому только махнул рукой и отправился домой. Спать.

Но добраться до кровати оказалось не так-то просто.

С толку сбила Елизавета-Мария. Она окинула меня оценивающим взглядом и тоном, не терпящим возражений, заявила:

— Чашка чаю тебе сейчас точно не повредит.

Я взглянул на отражение своей бледной и осунувшейся физиономии, отвернулся от зеркала и кивнул:

— Хорошо, накрывай.

— Попьешь на кухне. Надеюсь, хоть это научит тебя являться домой вовремя!

Выяснять отношения я не стал; просто был не в состоянии. Молча убрал на вешалку пыльную куртку, поставил трость в тубу для зонтов, затем избавился от заляпанных грязью сапог и прошел на кухню.

Уселся у окна, отпил горячего сладкого чаю и бездумно уставился на сад с черными, мокрыми от дождя деревьями.

— Вижу, возвращаться под утро входит у тебя в привычку! — многозначительно заметила суккуб, разжигая плиту.

Я промолчал. Не хотелось ни разговаривать, ни шевелиться, и даже постель больше не манила обещанием забытья, представляясь теперь чем-то нереально далеким.

Я сидел у окна и пил чай.

Елизавета-Мария оставила попытки разговорить меня и поставила на огонь толстую чугунную сковороду. Налила масла, посыпала специй, и по кухне немедленно разлился аромат экзотических приправ. Пару минут спустя на раскаленный металл шлепнулся шмат мяса, но я не обратил на шипение и шкварчание ни малейшего внимания, и лишь когда девушка выставила передо мной тарелку с едва прожаренным бифштексом, выразил свое недоумение:

— Не слишком плотно для завтрака, как ты считаешь?

— Посмотри на себя, кожа да кости! — возразила девушка. — К тому же подозреваю, для тебя это не завтрак, а поздний ужин.

— С чего ты вообще решила, что я хочу есть?

— От тебя пахнет смертью, — спокойно ответила Елизавета-Мария, — а всякое убийство для человека — лишь прелюдия к сытной трапезе. Даже если это убийство себе подобного, так уж издревле повелось.

— Себе подобного? — скривился я. — Сегодня мы прикончили оборотня. Жуткая была тварь.

— Полагаешь, будто так сильно отличаешься от него? — не удержалась девушка от шпильки.

Меня передернуло.

— Отличаюсь! — резко бросил я. — Весьма и весьма. Все ясно?

— Как скажешь, дорогой, — пожала плечами Елизавета-Мария и достала из ящика бутылку хереса. — Да, кстати! Красное вино продолжает пропадать. Урезонь свою белобрысую мартышку, пока я не оторвала ей руки.

— В последнее время мы с лепреконом не находим общего языка, — покачал я головой.

Если начистоту, вымышленный друг детства просто сводил своими выходками с ума. Я не вспоминал о наглом коротышке долгие годы и теперь никак не мог взять в толк, с какой стати он вообще выбрался из подсознания. Это пугало возможной утратой контроля над собственным даром, ведь ни один мой кошмар не задерживался в этом мире так долго, ни одна фантазия не казалась столь реальной.

Елизавета-Мария была лишь личиной суккуба, а что придавало сил лепрекону?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

— Этот коротышка пьет как лошадь, — пожаловалась девушка, усаживаясь напротив с бокалом крепленого вина, и придвинула ко мне тарелку с соусом. — Ешь!

Я собирался отказаться, но живот вдруг подвело от голода. И хоть никогда особо не жаловал плохо прожаренное мясо — а на срезе даже выступила кровь, должен был признать, что стейк оказался очень даже ничего. Острый соус с непонятным, но удивительно тонким вкусом прекрасно его оттенял.

— Слышала что-нибудь о Конвенте? — спросил я девушку, отрезая очередной кусочек мяса.

— О Конвенте? — озадачилась Елизавета-Мария и пригубила херес, пытаясь скрыть замешательство. — Это идейные, — сообщила она после долгой паузы, когда уже начало казаться, что мне не дождаться ответа вовсе.

— Идейные? — не понял я.

— Малефик обыкновенный просто счастлив продать свою жалкую душонку в обмен на малую толику силы и прижизненное благополучие. Эти не такие, они грезят о старых временах. Они хотят их вернуть.

— Вот как?

— Именно так, — подтвердила девушка. — А почему ты спрашиваешь?

Я только плечами пожал, не став рассказывать о последних словах умирающего оборотня.

— Не связывайся с Конвентом, — предупредила Елизавета-Мария. — Они опасны, чрезвычайно опасны. Перейдешь им дорогу — они убьют тебя и сожрут душу.

— Откуда вдруг такая забота о моей душе?

На миг из-под личины миловидной девушки проступил истинный облик инфернального создания, и огненно-красные глаза адской твари обожгли меня неприкрытой ненавистью.

— В этом случае я останусь ни с чем! — заявила суккуб.

Но меня так просто было не провести. Я разбирался в страхах и мог сказать точно — суккуб боялась, и боялась за себя, не за меня.

— Тебя ведь призвал из ада малефик? — прищурился я. — Он был из Конвента?

— Не хочу об этом говорить.

— Ты сбежала от него и он ищет тебя? А что будет, если найдет?

— Тебе не удастся вывести меня из себя, Лео, — мило улыбнулась Елизавета-Мария, но я не собирался менять тему разговора.

— Быть может, он и награду объявил? — спросил суккуба, глядя прямо в глаза.

— Ничего ты не понимаешь, — вздохнула девушка. — Лео, мы с тобой заключили сделку, это может значить только одно…

— И что же?

— Он давно мертв, — объявила Елизавета-Мария. — Оторвала голову собственными руками. Ты даже не представляешь, как это было приятно!

— Прошу, избавь меня от подробностей! Мы же за столом!

— Не я начала этот разговор, — сухо напомнила суккуб. — И нет, он не был из Конвента. Самонадеянное ничтожество! Умные люди выбирают в знакомцев бесов и мелкую нечисть, с которыми можно творить что угодно! А он замахнулся на суккуба! Самонадеянный выскочка!

— Но ведь мелкая нечисть даст меньше силы, разве нет? — удивился я. — Какой от нее прок?

— Силы? — рассмеялась девушка. — Источник силы — божественный огонь человеческой души. Знакомцы нужны для другого.

— Просветишь?

Но девушка уже допила вино и поднялась из-за стола.

— Доедай и отправляйся спать, — потребовала она. Затем отошла к соседнему окну, посмотрела на мертвый сад и вдруг произнесла: — Боль.

— Что, прости? — решил я, будто ослышался.

— Боль, — повторила Елизавета-Мария. — Этот мир встречает болью, а когда хозяин творит заклинания, она удесятеряется. Знакомцы принимают ее на себя, вот так. Не всю, лишь часть, но и это невыносимая мука.