Всеблагое электричество

Пить расхотелось. Я отставил бутылку и откинулся на черепицу, подложив руки под затылок.

Небо бескрайне. Небо всегда завораживало меня. И днем, и ночью. Оно пробуждало мой талант, заряжало силой, помогало привести в порядок мысли. Я решил положиться на него и в этот раз. Просто лежал и смотрел на кружащих голубей и белесую дымку, грузовые дирижабли и клубы дыма фабричных окраин, море крыш, далекие силуэты башен и фигурки трубочистов.

Постепенно в груди начало разгораться мягкое жжение, и, когда вдалеке пролетел аэроплан, я не стал привычно завидовать неведомому авиатору, а заставил себя с размаху, будто бросался с берега в холодную темную воду, нырнуть в воспоминания о том роковом вечере.

«Снимки? Откуда ты о них узнала?!» — «Мне сказал Виктор. Виктор Долин…»

Часть седьмая

1

Я не сорвался с места, не скатился по шаткой лесенке с чердака, не ринулся на поиски хореографа. Не сделал вообще ничего, хватило выдержки воздержаться от ненужной суеты. К тому же внутри подрагивала разбуженная талантом сила, и сначала пришлось скрутить ее в тугой комок, дабы не дать развеяться впустую и сохранить на будущее.

Кто знает, когда обстоятельства заставят изменить личину в следующий раз?

После этого я без всякой спешки спустился в бар, выставил бутылку на стойку и спокойно объявил:

— Это Долин.

Софи отложила мундштук на пепельницу и взглянула на меня поверх бокала с коньяком.

— Уверен?

— Так сказала Ольга.

— Нет! Ты уверен в своих воспоминаниях? — пояснила кузина свой вопрос.

— Вполне, — подтвердил я.

Софи хмыкнула, отпила коньяка и достала из дамской сумочки записную книжицу в кожаном переплете с золоченым обрезом страниц. Отыскав нужную строчку, она сняла трубку с телефонного аппарата, набрала какой-то номер и попросила оставить сообщение для господина Долина.

Я бешено замахал руками, привлекая к себе внимание, но вмешиваться не пришлось: Софи выслушала ответ и молча вернула трубку на рычажки.

— Виктор съехал, — сообщила она. — Адрес для корреспонденции обещал прислать после того, как устроится на новом месте.

— Проклятье! — выругался я. — Упустили!

— Узнал об убийстве Ольги и решил, что мы их раскрыли, — предположила Софи, отрешенно поболтала коньяк в бокале, но пить не стала. — Теперь он уже далеко.

— Не обязательно, — возразил я. — Ольгу уже пытались похитить, он мог сбежать, опасаясь расправы подельников, а вовсе не нас! Тогда он здесь еще появится. В любом случае сегодня навещу его отель, возможно, что-то получиться разузнать. Где он жил?

— Снимал номер в «Золотой музе». Это рядом с Императорским театром.

— Ольга ведь тоже жила там до переезда в пансион?

Софи кивнула, взяла мундштук и невесело улыбнулась.

— А я-то думала, мне улыбнулась удача, когда в клуб устроилась эта парочка! Выручка стала расти, начали сходиться концы с концами…

Я лишь вздохнул.

Утром пришел доктор, осмотрел простреленную ногу Луки и поменял повязку. Полицейское оцепление к этому времени давно сняли, лишь на перекрестке дежурил одинокий постовой. Если Бастиан Моран и разместил где-то наблюдателей от Третьего департамента, на глаза они не попадались.

Когда лекарь покинул клуб, Софи отперла сейф и предложила Луке расчет, но громила лишь покачал головой.

— Вам ведь понадобится кто-нибудь присматривать за клубом? Я могу.

Софи вопросительно взглянула на меня; я кивнул.

— Отлично! — улыбнулась кузина. — Оставлю тебе ведомость и деньги, выплатишь выходное пособие персоналу. С поставщиками я переговорю завтра сама.

— Куда-то собралась? — заинтересовался я.

— Альберт предложил провести день в Императорском театре. Потом поедем к нему.

— Прошу, будь осторожна.

Софи только посмеялась.

— Со мной все будет хорошо, — легкомысленно заявила она.

Я поморщился и поднял с пола пропущенную полицейскими пулю. Рваная и оплавленная алюминиевая рубашка скрывала под собой еще два слоя — вероятно, то были титан и железо.

С улицы прозвучал задорный гудок клаксона; я выглянул в окно и увидел красную самоходную коляску Альберта Брандта. Логотип «Стэнли» на решетке радиатора сверкал в лучах утреннего солнца позолотой.

Поэт выбрался на тротуар, стянул на шею гогглы и взбежал на крыльцо. Я отпер входную дверь, кинул пулю в кадку с пальмой и расплылся в улыбке, благодушной и насквозь фальшивой.

— Мсье Брандт! Как замечательно, что вы не забываете о нас!

— Жан-Пьер… — сухо поздоровался со мной поэт и повернулся к хозяйке клуба. — Софи, ты как всегда обворожительна!

— Ты мне бессовестно льстишь! — рассмеялась в ответ хозяйка клуба, но, удивительное дело, волнения и бессонная ночь на ее внешности и в самом деле нисколько не сказались.

Софи вручила охраннику ведомость и железный ящичек кассы, надела шляпку и с сумочкой в руках подошла к поэту.

— Альберт, я готова!

— Минутку!

Я первым вышел на крыльцо, заметил невесть откуда взявшегося на улице молодого человека и спустился к нему.

— Могу вам чем-то помочь? — спросил вихрастого паренька с перекинутым через плечо ремнем пузатой сумки. Опасным он не выглядел, но по нынешним временам не угадаешь, кто действительно безобиден, а кто швырнет бомбу или плеснет кислотой. Среди студентов смутьянов хватало с избытком.

— У меня послание для госпожи Робер, — ответил молодой человек.

Я протянул руку.

— Личное послание, — покачал головой паренек.

— Жан-Пьер! — послышался окрик с крыльца. — Все в порядке?

Посыльный сунул руку в сумку, и я приготовился сбить его с ног, но тот вытащил обычный с виду конверт.

— Госпожа Робер! Вам корреспонденция!

Софи рука об руку с поэтом спустилась на тротуар, приняла конверт и рассмеялась.

— Запечатано сургучом! От кого оно?

— Не могу знать! — ответил посыльный, взял прислоненный к стене велосипед и укатил прочь.

Бомбу он в нас не кинул и кислотой не плеснул. Это радовало.

— Здесь герб, — присмотрелся Альберт Брандт к алому сургучу, но Софи попросту сломала печать и вытащила из конверта карточку из плотной белой бумаги.

— Барон фон Страге выражает искренние соболезнования в связи с безвременной кончиной Ольги Орловой, — объявила хозяйка клуба и горестно вздохнула: — В ближайшие дни нас завалят ворохом банальных писулек!