Всегда говори «Всегда» – 4

Семейного скандала не получилось. Они целовались до тех пор, пока дети не застукали их, ворвавшись на кухню с криками: «Где пирожные?!»

Черные брюки и красная майка, в которых она собиралась кататься на роликах, в шикарном ресторане были неуместны, но Надю это беспокоило меньше всего.

Какая ей разница, что из всех сотрудников «Солнечного ветра» она меньше всего похожа на директора. Главное – поскорее отсюда выбраться. И не потому, что спиртное заставляет невольно вспоминать о тяге к нему, а просто она устала. Устала видеть и слышать – довольные лица, хвалебные речи и примитивные тосты.

– Давайте выпьем за нашу фирму, за «Солнечный ветер»! – бог знает в который раз за вечер провозгласил Тимур, поднимая бокал.

– Надежда, за вас! – по-своему истолковал этот тост Теодор.

Он хотел подлить ей вина, но ее бокал оказался полным.

– Нет, нет, нет, так нельзя! Вы скучали целый вечер! Не нравится вино?!

– Мне все нравится, Теодор, – еле сдерживая нахлынувшее раздражение, процедила Надя. – Я просто не хочу.

Этот праздник жизни мог бы обойтись без нее. Как это объяснить Теодору, Тимуру, девицам из креативного, художникам и Нине Наумовне, бросавшей на нее тревожные взгляды? Впрочем, смотрели время от времени все. Особенно когда она поднимала бокал – ждали, наверное, подтверждения, что она запойная алкоголичка.

Противно.

Она не сделала ни глотка. Хотя желание выпить свербило где-то под ложечкой, а нервы все больше сдавали из-за этих довольных лиц, банальных тостов и моря спиртного.

– Я заказал ваше любимое вино! – жарко зашептал Теодор в ухо. – Я узнал от Димы! Вы изменили вкус?

– Успокойтесь, у меня все в порядке со вкусом. Изменилась я сама.

Интересно, если выплеснуть вино из бокала ему в лицо – он отменит заказ?

– Да, да, да, – скорбно пробормотал немец. – Я вас понимаю! Я вам хочу сказать…

– Ничего не надо…

Или все-таки выпить вина, чтобы он успокоился? И плевать на строгие взгляды Нины Наумовны, в конце концов, ее можно уволить прямо сейчас. Чтобы не контролировала.

– Но я ехал, чтобы сказать! – Теодор обнял ее за плечи, сократив дистанцию до интимной. – Это мой долг! Дима мой друг!

– Я сейчас уйду! – Надя скинула его руку и встала.

Немец секунду удивленно молчал, потом, умоляюще прижав руки к груди, произнес длинную тираду по-немецки. Глаза его извинялись…

Все за столом замолчали, в напряженном ожидании уставились на Надежду. От нее сейчас зависела их судьба.

Их квартиры, машины, учеба детей, одним словом – кредиты. Даже у Нины Наумовны дрогнули губы – не подведи! Новую работу искать замучаешься.

– Пожалуйста, давайте отмечать подписание договора, – улыбнулась Теодору Надя. – И только.

Она взяла свой бокал, с вызовом посмотрела Нине Наумовне в глаза, выпила до дна.

– Ура! – хором закричали спасенные сотрудники и зааплодировали. И Нина Наумовна – закричала и зааплодировала.

– Да! Отмечать! Еще! – Теодор занес бутылку над ее бокалом.

– Да! – весело подтвердила Надя. – Еще!

Сверкающе-рубиновая струя, хлынувшая ей в бокал, вызвала вдруг отвращение. Сделав вид, что отпила глоток, Надя поставила бокал на стол и вышла из-за стола, прихватив сумку. С виноватой улыбкой она глазами указала Теодору на дамскую комнату. Немец понимающе закивал, а остальным до нее и дела уже не было… Квартиры, машины, учеба детей, одним словом, кредиты – были спасены на ближайшее время.

Надя выбежала на улицу и подняла руку, чтобы поймать такси…

Прошел почти час, а рыжей директорши все не было.

А ему показалось, что она сбежит через двадцать минут. Ну… максимум – через тридцать.

Такое у нее было лицо.

С таким лицом не обмывают в ресторане удачную сделку.

С таким лицом… слушают пятый концерт Бетховена. Или – глушат горькую в одиночестве.

Олег знал, что после смерти Димки она стала пить. Но – не думал, что у нее такое прекрасное, трагическое, нет – демоническое и в то же время одухотворенное лицо.

Рыжие волосы – как у ведьмы и как… у ангела. Глаза зеленые, как…

Как у его мамы.

Мама умерла в прошлом году, и последними словами ее были: «Олежек, лишь бы ты был счастлив»…

Он бы и был. Если б не та авария… Переломало его всмятку, а счастье, как оказалось, инвалидов не любит. Оно отворачивается, забирая жену, работу, оставшееся здоровье и веру в доброе-вечное.

Хорошо, что мама не дожила до того дня, когда Лена, подкрасив губы яркой помадой, сказала:

– Олежек, я устала тебя жалеть. Я уезжаю.

И уехала – с его лучшим другом в Канаду.

А он продолжал с остервенением тягать гантели и изнурять себя физическими нагрузками, чтобы заставить изломанное тело ходить. Чтобы снова стать кандидатом на счастье, только с поправкой – никого не пускать больше в свое сердце. Ни жен, ни друзей. Дистанция – вот правило, которое должно работать и в гонках, и в жизни.

Чего уж там говорить – директорша поразила его. Запить с горя куда достойнее, чем «устать жалеть».

Повезло Димке… То есть конечно же не повезло в том смысле, что его авария не оставила ему шансов на жизнь, но если бы оставила… Если бы изломала и даже посадила в инвалидное кресло, его жена никогда не сказала бы: «Я уезжаю».

Значит, дистанция – не главное правило? С ней не выиграешь гонку и упустишь что-то важное в жизни.

Олег прикурил сигарету и с наслаждением затянулся.

Сегодняшнее открытие стоит того, чтобы просидеть тут и час, и два… И доставить в целости и сохранности жену Грозовского домой, хотя бы в благодарность за то, что он для него сделал…

Или нет, не в благодарность, а просто так – за то, что существуют женщины, которые с горя пьют. И на бизнес им наплевать, и на немцев с их выгодными заказами.

Только тут он заметил, что женщина, голосующая прямо перед его капотом – это Надя. Олег, перекинувшись через пассажирское сиденье, распахнул дверь:

– Куда вас отвезти, Надежда Петровна?

Она отпрянула, но тут же взяла себя в руки и вполне директорским тоном спросила:

– Что вы тут делаете?

– Я пытаюсь узнать, куда вас отвезти.

– Почему вы не уехали? Я не просила меня ждать!

Кажется, она его отчитывала. Кажется, даже могла уволить. Олег улыбнулся. Ее гнев был приятен, как холодный ливень во время жары.