Всегда говори «всегда»
Шрифт:
– Ты если не вернешься – так хоть пиши, ладно?
– Ладно, – Ольга кивнула. – Если не вернусь, напишу. И ты тогда ко мне приедешь. Надя, ты удивительная женщина. Я больше таких не знаю. Если бы не ты, я бы… пропала. Совсем пропала.
– Ну ладно, ладно… Перестань. Нечего тут устраивать прощание славянки. Не на Северный полюс уезжаешь.
Надежда сердито смахнула набежавшие слезы.
– Иди в вагон, а то без тебя уедут!
Через минуту поезд тронулся и вскоре скрылся вдали.
Утро добрым не бывает, факт. Особенно – в понедельник.
Генеральный
Дима откинулся в кресле, потер затекшую шею, нажал кнопку селектора:
– Дарью ко мне. Живо!
– Минуточку, – пискнуло из селектора.
А секретаршу-то, похоже, надо будет искать новую. Эта… как ее? Дина? Не справляется Дина с работой. Большая ошибка нанимать секретарем грудастую длинноногую девицу с неоконченным высшим. Но он эту ошибку раз за разом совершает. А в результате в офисе бардак.
В дверь постучали. Дима крутанулся в кресле:
– Дарья, заходи, я не голый!
Дарья – высоченная, худющая, в немыслимых красных очках – вошла, уселась напротив, сверкнув кружевной резинкой чулка.
– Откуда я знаю, может, как раз в этот момент ты голый!
– И не мечтай даже!
Дарья глянула поверх узких очков:
– А ты чего такой злой-то?
– Я добрый! Я, черт возьми, добрее всех! Я как папа Карло впахиваю за все агентство, а мне приносят это?!
Носком ботинка он указал на валяющиеся по полу эскизы.
– Это твой отдел наваял? Про йогурты?
– Если про йогурты – то мой. – Дарья присела на корточки и принялась собирать с пола рисунки.
– Твой, значит. Скажи, пожалуйста, ты действительно считаешь, что это можно назвать работой, да? То есть нормальной работой, я хочу сказать?
Дарья посмотрела снизу вверх:
– Дим, я не понимаю…
– Зато я понимаю очень хорошо! Я получил этот заказ черт знает как! Полгода выбивал! Это заказчик гигантский! Ги-гант-ский! Что мы должны для него сделать? Нет, ты мне скажи!..
Дарья встала, сложила рисунки в стопочку и с видом пионерки на присяге отрапортовала:
– Мы должны сделать убойную рекламную кампанию йогуртов и творожных сырков.
– Для?..
– Для детей.
– Умница ты моя! Йогурт мы назвали… как? Бармалей… чик. Сырок мы назвали… как? Бармалей… ка. Бармалейка! Скажи, Даш, ты лично хочешь бармалея, бармалейчика, бармамосика и бармамулечку? Нет? Ты же понимаешь прекрасно, что это чушь собачья и полная туфта! Но и это не самое козырное! Самое козырное, что мне принесли рисунки бармалейчика и бармалейки, а нарисовано… что?
– Что? – Дарья подняла бровь с самым невинным видом.
– А ты возьми и посмотри – что, если до сих пор у тебя времени не нашлось. Давай-давай, полюбуйся!
Дарья молча перебирала рисунки на столе, с каждой минутой все больше мрачнея. Повертев последний лист так и эдак, она сложила эскизы стопочкой, свернула трубкой и сунула в урну, после чего глубоко задумалась.
Дима удовлетворенно кивнул:
– Вот и я про то же. Это ни фига не бармалейчик с бармалейкой. Это вообще ничего! Даже ты не
понимаешь, что сия абстракция означает. А, между прочим, наваяли-то эту Гернику [2] твои креативщики! Что я заказчику скажу?2
Название картины П. Пикассо.
Дарья вздохнула:
– Ну, хорошо. Я согласна. Это Вадик делал. Он у нас любитель абстрактных форм…
– Увы, безо всякого содержания!.. И не «ну хорошо», а переделать все, и быстро!
– Переделаем.
– Стой! – Дима выдвинул ящик стола, достал папку. – Показать тебе, как надо работать? Ты иди, иди сюда, не тормози! Смотри и наслаждайся! Вот! Человек сидит в глухой провинции, на фабрике, черт бы ее взял, и рисует! И не надо мне никаких бармалейчиков и бармалеек!
Дарья полистала рисунки человека с фабрики. Собака, цветок в горшке, толстая тетка моет окно… Миленько. Такой наив-наив. Ну и что?
– Дим, таких картинок тебе кто хочешь десяток нарисует!
– А вот и нет, дорогая! – Дима вскочил с кресла, зашагал по кабинету. – Это вам только кажется, что вся сила в вашей креативной мысли! Потому что у вас жизнь – клубника со сливками, и все вы гениальные и возвышенные! Вот так надо рисовать. Чтобы, черт побери, за душу брало.
– Дим, прости, пожалуйста, я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы йогурт брал тебя за душу?
– Именно. Только тогда с нами будут иметь дело.
Дарья пожала плечами:
– Ну, возьми ее на работу, раз тебе эти цветочки-котятки так понравились!..
Дима взял из стоящей на низком столике вазы апельсин, подбросил, поймал, снова подбросил…
– Возьму, если пойдет.
У Дарьи аж челюсть отвалилась. Что значит – если пойдет? Ее, можно сказать, со свиным рылом в калашный ряд зовут…
– К нам? Не пойдет?! С ума сошел?
– А что, может, и не пойдет, – Дима снова подбросил апельсин и уселся на место. – Они там, на фабриках, тоже возвышенные…
– Ты что, ее не видел?
– Почему? Видел. На церемонии награждения.
– И как? Достаточно возвышенная?
– В самый раз. Все, Дарья, иди уже, не маячь. Займись йогуртами.
Ольга долго не могла найти Афанасьевский переулок. Несколько раз спрашивала у прохожих, но те только пожимали плечами на бегу. Как можно не знать, где в твоем городе какая улица находится. Может, не местные? Хотя… Москва – она такая огромная, что и местные-то, наверное, не все знают.
Ольга была в Москве один-единственный раз в жизни, с мамой. В той давней поездке больше всего Ольгу поразил даже не врубелевский «Демон» (хотя она и простояла перед ним, словно зачарованная, почти целый час), а километровая очередь в Третьяковскую галерею. Ольга не представляла, что такие гигантские очереди вообще существуют. И еще запомнила ощущение простора.
Теперь простора не было. Было коловращение плотно спрессованной массы людей и машин. Этот безумный город давил, подминал под себя, увлекал в гудящий водоворот. Оставалось только надеяться, что тебя не утащит на дно, не раздавит, не переломает кости, а вынесет на поверхность и прибьет течением к берегу.