Всегда говори «всегда»
Шрифт:
– Поедем в Бородино, до него дальше всех!
Сергей, который, оказывается, очень даже неплохо разбирался в самолетах, ему понравился.
После пресс-конференции Барышев молча взял ее за руку и увел к своей машине. Скомандовал водителю:
– Домой!
По дороге они с Ольгой ни слова друг другу не сказали. Да и так все было ясно, без слов – им обоим.
– Ну вот, здесь я живу, – Сергей достал ключи. На площадке было всего две квартиры. Из-за двери послышался хриплый лай, и Ольга отступила на шаг.
– У вас… собака?
– Да. Все время одна сидит, бедолага. Я думал, может, на работу ее брать, чтобы она от одиночества
– Значит, может укусить?
– Ну да, – Барышев пожал плечами. – Она бестолковая и очень меня любит.
Собака за дверью свирепо зарычала. Барышев распахнул дверь, и оттуда на площадку кубарем выкатилось что-то крошечное, лохматое, с развевающимися ушами, и стало бешено носиться по площалке.
Барышев поймал это косматое, потрепал по спинке:
– Ну ладно, ладно тебе! Тяпа! Угомонись уже! Хорошая, хорошая Тяпа!.. Я ее на улице подобрал два года назад. Умная, хорошая Тяпа!
Ольгу отпустило. Она боялась, что Тяпа окажется стаффордширским терьером.
…Потом Ольга сидела, вцепившись в подлокотник дивана, и пыталась вести светскую беседу – что-то там про работу, про пресс-конференцию, про даму из глянцевого журнала, задававшую Барышеву какие-то там вопросы насчет костюмов и автомобилей, которые он предпочитает… Барышев никакой дамы не помнил, он их вообще не очень запоминал, дам-то, даже тех, с которыми спал. У него работа, все время работа, ничего, кроме работы, только делом голова занята, не до амуров. Ольга улыбнулась:
– Я ваша сестра-близнец, Сергей Леонидович. Ни на что меня, кроме работы, не хватает.
Сестра! Вот еще, глупости!
Барышев изо всех сил старался изображать радушного хозяина. Он и кофе сварил, и вино открыл, и сыр какой-то вытащил из холодильника. А сам думать ни о чем не мог, кроме того, как бы ему… Как бы ее… Да к черту кофе этот, господи! Схватил, прижал, впился в губы – крепко, почти зло. Сестра! Придумает же!
…В середине ночи Тяпа, изгнанная из спальни, принялась так завывать и скулить за дверью, что пришлось ее впустить. Тяпа немедленно вскочила на постель и угнездилась рядом с Сергеем, зыркнув из-под косматой челки на Ольгу взглядом победительницы. Ольге стало смешно.
Она почесала Тяпу за ухом, вытянулась, положила голову Сергею на плечо:
– А я думала, девица на приеме…
– Что?
– Думала, ты с ней…
– Ты ошиблась. Я, как видишь, с тобой.
– Но у тебя же были какие-то женщины…
– Были какие-то, как не быть.
– А куда делась твоя жена?
– Ушла.
– А дети?
– Что дети?..
– Я просто не поняла тогда, в ресторане… Ты жалеешь, что их нет, или радуешься?
– Не знаю…
Бабушка Барышева всегда говорила: человек не может жить как мустанг. У человека должны быть семья, дом и полный набор мещанских ценностей – лампа над столом, чайный сервиз, розовощекие детишки. Да, еще елка на Новый год и кулич на Пасху. Наверное, это хорошо – кулич на Пасху. Но с каждым годом Барышев все яснее понимал: он-то как раз мустанг. Никакой лампы над столом не будет. И никакого кулича.
Ольга прижалась, зарылась носом ему в шею:
– Знаешь, я тебя боялась до смерти. Ты со мной так разговаривал, что я чуть в обморок не падала. Я тебе даже звонила однажды. Бросила трубку, как только ты сказал «алло».
– Знаю. Я тогда сидел на совете директоров. Ты позвонила, у меня совет идет, а я ни хрена не слышу, сижу и думаю, как бы мне тебя… что бы мне с тобой…
Он не знал, как это сказать. Мальчики из хороших семей не умеют этого говорить словами. Поэтому Барышев замолчал, притиснул Ольгу к себе и все ей очень наглядно продемонстрировал –
и как бы ему ее, и что бы он с ней…– Дим! Держи приглашение!
Ольга положила на стол Грозовскому конверт.
– Что за приглашение-то?
– На презентацию «Строймастера».
– Так все серьезно? По пригласительным? Тогда давай мне два!
Ага! Значит, все же сто двенадцатая любовь его посетила. Ольга чмокнула Диму в щеку:
– Приглашение на два лица.
Господи, какое счастье, что Грозовский у них – душка, умница и плейбой, что не страдает по ней, по Ольге, и ей не надо прятать свое оглушительное, неприличное, через край бьющее счастье. Интересно, кто у него сто двенадцатая любовь-то?
У Ольги зазвонил мобильный. Глянув на экран, она аж засветилась вся:
– Сережа… Да, уже еду… В офис? Хорошо, конечно… Целую тебя…
И выпорхнула из кабинета. Грозовский посмотрел ей вслед, ворча:
– Целует она его! Сережу!
И пошел в угол, к кофеварке, на кнопку нажимать. Рядом с кофейным столиком на ковре сидела корова – белая, с черными пятнами, ростом с пятилетнего ребенка.
Кофеварка зашипела и стала готовить Грозовскому двойной эспрессо. А он стоял, смотрел на эту совершенно дурацкую корову, с которой не расстался бы ни за какие коврижки, потому что ее притащила Надежда, и думал: до чего же забавно, правильно и славно устроена жизнь.
Ольга с разбегу влетела в кабинет Сергея и поняла, что жизнь кончилась, на сей раз – окончательно и бесповоротно. За столом переговоров сидел ее бывший муж, Стас Громов.
– Присядь, – Барышев на нее не смотрел.
Ольга послушно села.
– Твой бывший муж пожелал со мной встретиться, как видишь.
– Не ломалась бы, так я и не желал бы… Больно надо-то! – Стас ухмыльнулся.
Барышев встал из-за стола, подошел к окну. На Ольгу по-прежнему не смотрел.
– Теперь я понял наконец, почему ты мне ничего не рассказывала. Жаль. Если бы рассказала – все было бы проще.
– Да мне много не надо! – снова встрял Стас. – Только долги отдать… и чтоб мастерскую открыли! И Зинка, зараза, пилит и пилит!.. А Кольку посадили. Это ж курям на смех!..
Сергей обернулся, посмотрел на Стаса брезгливо:
– Значит, вы желаете получить от меня денег за неразглашение?
Стас поспешил внести ясность:
– Так это!.. Она сказала, что не даст ничего, а я сказал, что все хахалю расскажу, вам то есть! Ну, и рассказал! Да я всем расскажу, что она зэчка бывшая! Больно мне надо! Своя рубаха ближе! У нас-то все знают, от людей не спрячешься, так она в Москву и укатила, подальше от своих чтобы!.. А тут уж расцвела, развернулась, забогатела, а мне – пошел вон?!
– Стас, замолчи! – Ольга не могла это больше слушать.
– А чего это я молчать должен?! Не-ет, пусть он все знает, как тебя судили, как ты на зоне отдыхала, как потом полы мыла в сортирах! А то богатая стала, а меня, значит, рылом в дерьмо, да?!
Ну, довольно! Сколько можно это терпеть? Да и зачем? Снявши голову по волосам не плачут. Сергея она все равно потеряла, с этим – все. Но никто не давал этому уроду, ее мужу бывшему, права поливать ее помоями.
– Ты подонок, Стас, – сказала она устало. – Если б меня тогда, после зоны, Григорий Матвеевич на улице не подобрал, я бы давно в реке сгнила! Я жить не хотела. А ты замки в дверях поменял. Детей своей шлюхе отдал. Я с голоду пропадала, меня старик кормил, на работу не брали, потому что я… порченая, меченая, уголовница из зоны. Ты же говорил – спаси меня. Ты говорил, что меня простят, а тебя по полной закатают. Ты…