Всегда только ты

— Ладно, — Тайлер прочищает горло и поправляет шлем. В этом году он читает Пирама. — «О ночи тьма! Ночь, что как мрак черна! Ночь, что везде, где дня уж больше нет! О ночь, о ночь! Увы, увы, увы! Боюсь, забыла Фисба свой обет! А ты, Стена…» — Тайлер осматривается по сторонам. — Где сраная стена?

Вбегает Энди.

— Ему надо было отлить.

Франсуа вздыхает.

Энди подхватывает одеяло с моего дивана, накидывает его на плечи так, чтобы оно ровно свисало, и разводит руки.

— Вот. Извините.

Тайлер поднимает сценарий и находит нужное место.

— А ты, Стена, любезная Стена, отцов-врагов делящая владенья, Пусть станет мне хоть щель в тебе видна…

Энди поднимает руку, соединив большой и указательный палец, затем Тайлер продолжает.

— Для моего предмета лицезренья! Пошли тебе Юпитер благодать! Но ах, увы! Что вижу я сквозь Стену?

Тайлер скручивает сценарий рулончиком и шлепает Энди по голове. Энди верещит.

— Стена-злодейка, девы не видать! — орет Тайлер. — Будь проклята, Стена, ты за измену! — произносит он, ударяя Энди ещё несколько раз.

По комнате прокатывается волна хохота. Некоторые из парней свистят и улюлюкают, тогда как Франсуа подходит к накрытой одеялом руке Энди с другой стороны.

— Мэддокс, — Крис кидает подушку ему в голову. — Твоя реплика, засранец.

Мэтт медленно поднимает взгляд от журнала, который листал.

— Простите, а где мы?

Все стонут.

— Зачем ты дал ему Тезея? — шёпотом спрашивает Роб справа от меня.

Я пожимаю плечами.

— Попытка протянуть оливковую ветвь мира. Явно напрасные усилия.

— Надеюсь, его отправят в другую команду, — бурчит Роб. Я держу рот на замке, но Роб знает, что я придерживаюсь того же мнения, и не только я. Мэддокс никому не нравится. Он враждует со всеми нами.

Крис с топотом подходит к Мэтту.

— Я сам прочту, если ты не…

— Я. Это. Сделаю, — Мэтт сердито смотрит на него, затем произносит разочаровывающе монотонным голосом: — «По-моему, Стена тоже должна напугаться, раз она обладает всеми чувствами».

Коллективный вздох разочарования. Мне приходится сдержать смешок. Теперь, несколько лет спустя, парни настолько увлечены, что просто выходят из себя, когда кто-то лажает. Тайлер произносит реплику Пирама, а затем настаёт момент Франсуа.

Он читает свои реплики идеально преувеличенным фальцетом с французским акцентом, после чего Тайлер выпячивает губы возле руки Энди, где его большой и указательный палец изображают дырку.

— Целуй сквозь щель: уста твои так сладки!

Франсуа наклоняется, чтобы нарочно поцеловать не то место — его следующая реплика должна звучать как «Целую не уста — дыру в стене!», но Энди опускает рук, и Тайлер с Франсуа реально встречаются губами.

Вся комната взрывается эхом весёлых воплей. Тайлер сверлит Энди убийственным взглядом. Франсуа хватает Энди за одеяло на шее, и прежде чем я успеваю предотвратить катастрофу, Франсуа валит его на землю. Тайлер присоединяется, и вскоре всё превращается в кучу дерущихся взвинченных хоккеистов.

— Парни! — ору я. Крис проносится мимо меня и бросается в растущую кучу тел. Я роняю голову и вздыхаю. — Ну вот что с ними делать?

***

Полёт на самолёте проходит нехарактерно тихо. Мы с Робом кое-как разняли людей. Многие всё ещё раздражительные, но некоторым досталось хуже всех. Франсуа не перестаёт хмуриться, а Тайлер, будучи до сих пор в ужасе от поцелуя, постоянно полощет рот водой и сплёвывает в пустой контейнер. Энди получил слегка заслуженный фингал. У Криса разбита губа — поделом ему за то, что с головой сиганул в разгар потасовки. К счастью, побитые хоккеисты ни у кого не вызывают вопросов.

Роб отрубился на соседнем сиденье рядом со мной и храпит. Я держу в руках «Как вам это понравится», потому что это произведение будет следующим в Шекспировском Клубе, и это хорошее отвлечение. Я стараюсь не слишком фокусироваться на Фрэнки, которая сидит напротив и ковыряется в телефоне, пока её ноутбук тоже включён.

Её волосы распущены, тёмные и гладкие, как растопленный горький шоколад. Она в относительно повседневной одежде — чёрные узкие брюки, пушистый серый свитер, похожий на метёлку для смахивания пыли (у Фрейи есть такой нежно-голубой, так что, наверное, они сейчас в моде) и кеды, как всегда чёрно-серебристые. Её трость зажата между её ног, и она теребит пальцами подвески своего ожерелья, глядя то на один экран, то на другой.

Моё и без того слабое сопротивление испаряется, когда я роняю книгу на наколенный столик.

— Замышляешь мировое господство?

Она поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Медленная улыбка согревает её лицо.

— Естественно.

Я чувствую, как к щекам приливает горячий румянец. Слава Богу за бороду плей-оффа, которая несколько скрывает это. Как я могу быть таким спокойным на льду, на пресс-конференциях, перед всеми остальными, но с ней я как краснеющий пацан?

— Ты пялишься на меня, — говорит она.

Я часто моргаю.

— Эм. Я. Что?

Фрэнки смущённо поднимает руку к лицу.

— У меня сахарная пудра на лице или что?

Ранее в полёте мне пришлось старательно не смотреть, как Фрэнки ела мини-пончики в пудре. Я удостоверился, что вовсе не наблюдал, как она облизывает каждый пальчик. И я определённо не опускал столик на колени, чтобы скрыть растущую проблему под ширинкой после того, как каждый длинный палец скрылся у неё во рту, а потом выскользнул обратно с эротичным причмокиванием.

Я наклоняюсь через столик, и Господь точно заботится обо мне. Прямо на её скуле виднеется пятнышко белой пудры. Я его стираю и подавляю желание облизнуть свой палец.

— Всего лишь вот тут.

Её улыбка становится шире, отчего появляется ямочка.

— Спасибо. А теперь почему бы тебе не сказать мне, почему все ведут себя так, будто мы отправляемся в арктический ад, где нам надерут задницы?

— Потому что мы отправляемся в арктический ад, где нам наверняка надерут задницы.