Всегда только ты
Шрифт:
— Тогда женщины не носили бриджи, Франческа.
Дверь в закусочную отворяется со звоном колокольчика, побуждая меня небрежно обернуться через плечо.
И пол уходит из-под моих ног. Входит Рен. С женщиной.
— Убейте меня немедленно, — я сползаю по диванчику, чувствуя, как кожа покрывается холодным потом.
— Что? — Энни оживляется как маленький птенчик, выглядывающий из гнезда. — Что?
— Иисусе, Энни, — шиплю я. — Я пытаюсь спрятаться, а не привлекать к нам внимание.
Её глаза выпучиваются.
— О, ну привет, красавчик. Уф, вот есть в нём что-то. Рыжие
— Он не мой мужчина, — стону я. Поверить не могу, что Рен здесь. С высокой, стройной женщиной, у которой великолепные тёмно-рыжие волосы и большие зелёные глаза.
Почему он здесь с женщиной, если мы буквально восемь часов назад говорили о том, что попытаемся быть вместе? Этому должно существовать рациональное объяснение, но чтоб мне провалиться, я не могу его отыскать. Это уже слишком для моего мозга.
Натянув бейсболку пониже на лоб, Рен кладёт ладонь на поясницу молодой женщины и мягко направляет её перед собой, пока хостес подводит их к столику. Его взгляд бродит по помещению, подмечая людей, смотрящих на него и разговаривающих меж собой. Я разворачиваюсь и ещё ниже сползаю по сиденью.
— Кто это с ним? — спрашивает Энни.
— Не знаю, — я понятия не имею, как понимать увиденное. Ясно лишь, что Рен стоит бок о бок с женщиной, которая не менее сногсшибательна, чем он сам, и наверняка не несёт в себе стог личных проблем.
В отличие от меня. Картошка и коктейль скисают в моём желудке. Так вот как ощущается ревность. Мне это не нравится.
Энни вздыхает.
— Ты ведёшь себя нелепо, прячась вот так. Это бессмысленно. Он тебя увидит. Эту закусочную не назовёшь огромной.
— Ну почемуууу, — ною я. — Почему мы не пошли в In-N-Out?
— Потому что в закусочной Бетти лучшая картошка фри. Идти куда-то ещё — не вариант.
Я стону и тру лоб.
— Вот ведь вечно мне так везёт.
— Прекращай разыгрывать из себя Плаксу Миртл. О, кажется, он меня увидел, — Энни косится на меня и улыбается, её щёки порозовели. — Ладно, я стараюсь вести себя естественно. Это всего лишь горяченький Рен…
— Горяченький Рен?
Она шикает на меня.
— Я бы на твоём месте выпрямилась. Ты будешь выглядеть странно, так сползая по сиденью, когда он подойдёт поздороваться.
Я как раз выпрямляюсь, когда вижу Рена, идущего в мою сторону, и его льдистые глаза искрят в тени козырька бейсболки.
Рен. Бейсболка. Борода.
Уф.
Кто-то за соседним столиком поднимает телефон, и Рен проворно меняется местами с девушкой, чтобы та оказалась заслонена от нахальных зевак.
Кто она?
— Я в порядке, — бормочу я себе под нос. — Я в порядке.
— Просто дыши, Фрэнки, — тихонько говорит Энни.
— Фрэнки, — Рен улыбается мне, затем смотрит на Энни. — Привет, Энни. Как ты?
Энни улыбается ему, заливаясь ярко-розовым румянцем, и хлопает ресницами.
— Эм, да.
Я закатываю глаза.
— Привет, Рен.
Рен слегка поворачивается, обнимая женщину рукой за спину, и кладёт ладонь на её плечо.
К моему горлу подступает желчь. Болезненные, резкие уколы ревности. Что происходит?
— Зигс, это Фрэнки и её подруга Энни.
Женщина
протягивает руку сначала Энни, которая сидит поближе, затем мне, и тогда её черты оказываются ближе, и я могу её рассмотреть. Ну конечно. Поразительно молодая. Высокая. Молочная кожа, яркие зелёные глаза, насыщенно-рыжие волосы такой длины, что почти доходят до бёдер. Одежда сидит на ней не очень хорошо — мешковатые спортивные штаны и большая толстовка с пятнами. И всё же в её внешности есть нечто знакомое и манящее для меня.— Вау, — говорит она с широко раскрытыми глазами. — Я наконец-то вижу Фрэнки вживую. Рен постоянно говорит о тебе.
Моё нутро совершает кульбит, и я невольно улыбаюсь. Рен делается ярко-красным и морщится. Она замечает и смотрит на него.
— Что? — её голос окрашивается искренним непониманием, пока она смотрит то на него, то на меня. — Это правда.
— Да, — отвечает он со вздохом. — Ты права.
Её щёки розовеют, и она опускает взгляд в пол.
— Прости.
— Ты не сделала ничего плохого, Зигс. Всё хорошо, — тихо заверяет он.
Что-то в её смущении, осознании оговорки отдаёт знакомостью. Я делала это столько раз — говорила нечто, в чём, по-видимому, взрослым вообще никак нельзя признаваться. Как бы я ни пыталась понять закономерность, что можно говорить, а что нет, у меня не получается. То есть, иногда я лажаю. Я бывала на её месте.
А ещё есть что-то знакомое в открытом любопытстве её распахнутых глаз, когда мы пожимаем руки, в её слаженных попытках следить за вежливостью знакомства, но вместе с тем нетерпением вернуться в убежище своего тела и мыслей.
Всё встаёт на место. Это…
— Ты его сестра, — в шоке говорю я. — Ты…
— Да, это Зигги, — быстро говорит Рен, встречаясь со мной взглядом. — Моя младшая сестрёнка.
Между нами что-то проносится. Он пытается что-то сказать мне взглядом, но я худший кандидат в мире для подобного. Так что я для перестраховки держу рот на замке и несколько секунд собираюсь с мыслями.
Я улыбаюсь ей, ощущая странное родство с этой молодой девушкой, в которой узнаю так много от себя даже спустя пару минут знакомства. Должно быть, именно об этой сестре он мне рассказывал. У которой тоже аутизм.
— Что ж, — произношу я, — тогда теперь моя очередь говорить, что Рен тоже постоянно о тебе рассказывает. Приятно наконец-то соотнести имя с лицом.
Она моргает, затем как будто неохотно улыбается.
Внезапно кто-то из-за соседнего столика идёт в нашу сторону, маяча возле Рена. Я вижу, как выражение лица Рена становится закрытым, он натягивает вежливую улыбку, поворачиваясь и заслоняя Зигги своим телом.
— Извините, что беспокою… — говорит парень.
Почему люди извиняются за что-то, если собираются продолжить делать то же самое? Или продемонстрируй искреннее раскаяние и перестань, или просто прими, что ты назойливый придурок, донимающий профессионального хоккеиста из-за автографа в 21:30 будним вечером, когда он просто пришёл спокойно поесть.
— Что такое, дружище? — спрашивает Рен.
— Просто хотел узнать…
Я поднимаю свою трость, взмахиваю ей над головой как волшебной палочкой и говорю: