Всегда твой

Мои руки отчаянно цепляются за стену, пытаясь найти хоть какую-то хватку, чтобы удержаться, но ничего не получается. Феникс задает темп, контролирует мое тело и его реакции и решает, когда я кончу.

Он отталкивает меня от обрыва оргазма, подводит к краю, а затем возвращает обратно, когда замедляет темп. Это не приносит удовлетворения и приводит в ярость.

Наконец он смилостивился и ущипнул меня за клитор. Мой позвоночник подрагивает, а мышцы моей киски и задницы сжимаются от его грубых пальцев, и я кончаю с громким криком. Отстраненно я спрашиваю себя, слышит ли меня кто-нибудь.

На самом деле мне все равно.

Я кончаю, как мне кажется, бесконечные секунды, а может, и минуты, прежде чем прижаться к стене. Он отрывает от меня пальцы и берет мое лицо, наклоняя его назад к себе, а сам опускается ниже.

Мне кажется, он собирается меня поцеловать, поэтому я вырываюсь из его хватки и отворачиваюсь, поворачиваясь лицом в другую сторону и прижимаясь правой щекой к стене.

Мои чувства к Фениксу уже переполняют мою жизнь.

И так было на протяжении многих лет.

Будь он жесток со мной или игнорируй он меня, он занимает часть моего мозга и сердца, которую мне приходится активно сдерживать, чтобы она не увеличилась еще больше.

Он не заинтересован в том, чтобы когда-нибудь полюбить меня в ответ или выбрать меня, а не быть вынужденным быть со мной, поэтому я не могу позволить ему поцеловать себя.

Это защитная мера. Я знаю, что если позволю ему, то действительно потеряю себя навсегда. От такой боли в сердце мне уже не вернуться, поэтому, как бы тяжело это ни было, я должна держать этот единственный барьер между нами.

Мне нужно сохранять эту дистанцию.

Я тяжело дышу, слова выходят с трудом, когда я говорю то, что, как я знаю, мне нужно.

— Я ненавижу тебя.

Он напрягается, когда я отворачиваюсь от него, и его рука сжимается на моем бедре, а пальцы впиваются в кожу.

— Не так сильно, как я тебя ненавижу.

Я стараюсь не вздрагивать от его слов, но напрягаюсь, когда слышу звук расстегивающейся молнии, а затем чувствую, как его твердый член упирается в мою задницу.

У меня перехватывает дыхание, когда осознание того, что он собирается трахнуть меня, внезапно настигает меня.

— Презерватив, — задыхаюсь я, единственная рациональная мысль, которую я могу сейчас придумать.

— Нет. — Он вырывается, и я вижу, что он злится. Это видно по тому, как он грубо отводит мои бедра назад, и по тому, как его рука хватает меня за шею и удерживает на месте, прижимая лицом к стене. — Твоя киска почувствует каждый дюйм моего голого члена, раздирающего ее на части.

У меня голова идет кругом, а сердце колотится. Часть меня всегда надеялась, что я лишусь девственности с Фениксом, хотя долгое время это казалось не более чем глупой мечтой, но я никогда не представляла, что это произойдет в темном переулке.

— Не здесь, — пытаюсь я, мой голос дрожит.

— Думаешь, ты заслуживаешь лучшего, чем этот грязный переулок? — Он тянется к моей груди через платье, перекатывая пирсинг между большим и указательным пальцами. — Нет, это идеально. Именно здесь я хочу погрузиться в твою тугую киску.

Он просовывает свой член между моими бедрами и двигается вперед-назад, потираясь об меня и ударяясь о мой клитор при каждом движении.

Его рука покидает мою грудь и приближается к моему рту.

— Открой, — требует он.

Как идиотка, я подчиняюсь.

Он засовывает три пальца глубоко в мое горло, заставляя меня задыхаться.

— Лучше намочи их, это единственная смазка, которую ты получишь.

Когда он вынимает их, его пальцы мокрые от слюны. Он проводит пальцами по кончику члена, и у меня перехватывает дыхание, когда я чувствую, как он прижимает свой член к моему входу. Два оргазма ослабили мои мышцы, и я стараюсь не напрягать их, когда он вводит свою длину.

Я шиплю, когда его член разделяет мои стенки и начинает входить в меня. Он едва вошел на дюйм, а я уже чувствую, что растянута до предела.

Он не проявляет ни нежности, ни терпения, проталкивая себя все дальше. Он ворчит и ругается, чувствуя, как мои мышцы поддаются ему, но останавливается, когда натыкается на доказательство моей девственности.

Он так неподвижен, что мне кажется, он не дышит в течение долгих мгновений.

Так долго, что у меня появляется желание прижаться к нему, чтобы он полностью вошел в меня.

— Ты девственница? — он старается говорить аккуратно, но все, что я слышу, — это маниакальные нотки в его голосе.

— Очевидно, — отвечаю я, пытаясь скрыть свои нервы за ложной бравадой, выгибая бедра навстречу ему. — А теперь сделай что-нибудь с этим.

Он обхватывает меня за талию, а другой рукой берет за горло спереди, притягивая меня к своей груди и проталкивая свой член еще дальше в мой вход.

Новое положение обжигает, и я шиплю, когда он прикусывает мочку моего уха.

— Я у тебя первый? — спрашивает он, и я не знаю, почему он так удивлен. За последние три с лишним года он проделал огромную работу, чтобы никто с членом и близко ко мне не подходил. — Ты никогда не трахалась ни с кем другим?

Мое воображение разгулялось, потому что мне кажется, что в его словах я слышу нотки облегчения.

— Технически, я все еще ни с кем не трахалась.

Не знаю точно, где я подцепила свою недавнюю дерзость, но я собираюсь обвинить в этом Тайер.

Он отводит бедра назад, а затем врезается в меня, прорываясь сквозь мою девственность, пока его рот бормочет самые мерзкие вещи, которые я когда-либо слышала, прямо у моего уха.

— Следи за своим гребаным ртом, если не хочешь, чтобы его жестоко трахнули следующим. Я сделаю это, но сначала мне нужно разрушить твою красивую нетронутую киску. Не могу поверить, что ты никогда никому не позволяла себя трахать. Ты берегла себя для меня, да, Сикс? Ты ведь хотела, чтобы я шептал тебе всякие извращенные гадости, которые я планирую с тобой сделать, пока трахаю тебя, не так ли?

Я качаю головой в знак отрицания, не в силах связно мыслить или говорить, отчаянно пытаясь приспособиться к его толстой длине, и он сердито рычит у меня за спиной. Я чувствую, как этот звук отдается в его груди, и его сила сотрясает меня.

— Я все равно взял тебя, не так ли? — он злорадно мурлычет. Он отстраняется и делает паузу. — Ты готова к тому, что я введу его до конца?

— Я… он еще не вошел? — спрашиваю я, запыхавшись. Я никак не могу принять его больше, не тогда, когда мне кажется, что я могу разорваться на части с каждым вдохом.