«Всего лишь врач»

Но он не хотел возвращаться в медицину. Как отрезало. Он тридцать восемь лет проработал хирургом и в своей профессии достиг всего, о чем мечтал когда-то. Он стал хорошим общим хирургом, владеющим техникой выполнения самых сложных операций прежде всего в области брюшной хирургии. Таким, что не было стыдно перед своими сокурсниками, ставшими профессорами и заведовавшими кафедрами. Ему всегда нравилась именно практическая медицина, лечебная работа, и он никогда не считал науку и преподавание своим призванием, хотя и защитил диссертацию в свое время и двенадцать лет проработал на кафедре, но это было из области насилия над собой. Последние семь лет он проработал за границей, заведуя небольшой хирургической клиникой, и это время он считает самым комфортным за всю свою карьеру. Впервые он ни от кого не зависел, над ним не стояло медицинского начальства, от отчитывался только за финансы и был волен управлять клиникой так, как считал нужным. И он был рад, что пусть хоть и на излете карьеры, но ему представилась возможность ощутить себя хозяином своего дела, сообразно своим взглядам, принципам, опыту и своей совести. Окончание срока командировки совпало с его шестидесятилетием, и это не было проводами на пенсию в общепринятом смысле. Просто – кончился срок заграничной командировки, а дальше – по его усмотрению. Но вернувшись домой, он понял, что не хочет возвращаться в медицину. Причин было много. Его пугала набиравшая обороты коммерциализация медицины. Когда пациенту за все предлагалось платить, словно обязательного медицинского страхования вовсе и не существовало. Когда во главе лечебных учреждений, институтов, академий, здравотделов становились люди, главным достоинством которых было умение из всего получать прибыль, это было в духе времени, но не в духе самой медицины. Ему не хотелось идти под начало какого-нибудь менеджера от медицины и участвовать в процессе выколачивания денег из пациентов, зная при этом, как будут распределены доходы, кто получит львиную долю и что от этих доходов перепадет лечащему врачу. Он слишком привык за последние годы к свободе в своей профессии, чтоб снова превратиться в исполнителя. И что нового могло принести ему возвращение ? Свои амбиции по части оперативной хирургии он удовлетворил полностью уже давно, а считать себя незаменимым специалистом было глупо; новые, молодые хирурги справятся не хуже его и не хуже его будут лечить, ставить диагнозы, спасать жизни… Хватит. Вот в Германии – железный закон – подошел возраст, и будь ты хоть семи пядей во лбу, изволь на пенсию. Правда, там существует такая организация, как “Senior servis”, где вышедшим на пенсию специалистам предлагается работа консультантами в развивающихся странах. Его большой друг Кениг – главный врач больницы в Раштатте , выйдя на пенсию, два года проработал в Парагвае, строил там клинику. Кениг показывал ему списки этой организации, кого там только нет – архитекторы, врачи, инженеры, менеджеры, фермеры… Но то – Германия, у нас такого нет и , вряд ли, когда-нибудь будет. Кроме того, он все-таки боялся, что не сможет полноценно работать из-за проблем со своим здоровьем. Его одолевали боли в ногах. Он не мог пройти без отдыха и двухсот метров, был вынужден обязательно присесть, чтоб боли уменьшились; просто остановка облегчения не приносила – обязательно посидеть. Причиной мог быть диабет, облитерирующий атеросклероз. Он курил всю жизнь, ни разу не пытаясь бросить. Да и сердце… два года он на нитратах, на бета-блокатарах, на маниниле от диабета, а что толку – сахар все равно ползет вверх. Так что, похоже, он свое уже отработал. Лена уговаривает поехать в Германию на обследование – Андрей сказал, что все расходы возьмет на себя… Но как-то неудобно напрягать своими проблемами шурина, который к тому же моложе его на десять лет.

Но не это было главным в его нежелании возвращаться к делу. Он решил дать себе год передышки, отдыха, живя на сбережения и пенсию, и за это время попытаться… разобраться в себе, понять, что же это такое – его свиная кожа? Как в фигурном катании – есть обязательная программа, есть произвольная, и оценка складывается из двух. Свою обязательную программу в жизни от откатал, теперь надо откатать произвольную. Пожалуй, один год он может позволить себе потратить на это.

3.

День для посещения зоопарка они выбрали неудачный, с утра дул холодный ветер, нагнавший туч, так что Верку пришлось впихивать в теплую куртку, которая была ей несколько мала, и запасаться зонтами. Но у Даши этот вторник был единственным на неделе днем, когда она была свободна и от преподавания испанского языка на кафедре романской филологии в Университете, и от частных уроков. Насытив свою жизнь интеллектуальными запросами, его дочь не хотела отказываться и от мирских радостей, что привело к тому, что четыре года назад она родила Верочку от какого-то студента индуса, став матерью-одиночкой. О своей беременности Даша сообщила родителям по телефону, позвонив им в деревню, где они проводили свой летний отпуск. Новость вызвала мгновенный, безоговорочный восторг только у «бабы Нины» – хранительнице домашнего очага, которую пятьдесят лет назад, сиротой, в отроческом возрасте, взяли в свою семью в качестве прислуги Борис Петрович и Мария Иосифовна и у которой на руках выросли и их младший сын – Андрюша, и внучка – Даша, и вот теперь растет правнучка – Вера. Родители же – он и Лена, поставленные перед фактом, разумно смирились со своими, разбитыми в прах патриархальными иллюзиями в отношении замужества дочери и не стали метать гром и молнии, и выгонять из дома заблудшую дочь, готовую принести в подоле дите. Тем более не стали отговаривать Дашу от намерения родить. Все понимали, что, когда ребенок родится, он будет необходим всем им, и безусловно будет любим ими. Смешение таких далеких по расовому признаку кровей обещало появление на свет ребенка здорового, талантливого, с недюжинными способностями.

Верка родилась темнокожей, с черными, как уголь, волосами. Доминантные гены одержали верх над рецессивными носителями наследственных признаков темно-рыжей, белокожей Даши. Первые, самые ранние годы веркиной жизни прошли в его отсутствии, за это время они общались, только когда он приезжал в отпуск или по телефону. Естественно, что сейчас он не мог рассчитывать на веркину привязанность к нему, на ее любовь, но не огорчался. Он знал, что его время впереди. Сейчас он малоинтересен ей, окруженной мамой, бабушкой, прабабушкой и бабой Ниной, но придет время и он сумеет заслужить ее внимание и вызвать к себе интерес. Чем? Своей свиной кожей, больше нечем. Конечно, он не сможет стать для Верки таким дедом, каким был Борис Петрович для Даши. Тот обожал ее, все свое свободное время уделял ей, устроил домашний кинотеатр, в те времена еще не было видеомагнитофонов, и сам крутил мультики на кинопроекторе, привозил из своих заграничных командировок детскую одежду, игрушки, книги.. И постоянно занимался ее образованием, он хотел, чтоб Даша все время находилась при нем, даже брал ее на свои научные конференции, в Москву, в Одессу. Он очень гордился ей и хвастался своей внучкой перед коллегами. Очень сожалел, что не может взять ее с собой в Швецию, где его лаборатория совместно со шведской Королевской академией разрабатывала проект получения плазмы в магнитном поле, альтернативный «Токамаку». К слову сказать и его дед по маминой линии тоже был помешан на своем внуке. Мама всегда говорила, что только деду могла доверить своего ребенка. Ни бабушка, ни отец такого доверия не внушали ей. Но за собой он не чувствовал никакой такой особой страсти по отношению к своей внучке. Он не заслуживал звания – «сумасшедший дед», свидетельствовавшее о крайней степени заботы и внимания к внукам. Поэтому, чтоб реабилитировать себя в глазах домочадцев, охотно откликнулся на просьбу Даши отвезти их в зоопарк.

Желающих попасть в зоопарк и в будний день было немало, но они приехали рано, почти к открытию, и смогли найти место для парковки возле «Великана». У кассы он повздорил с билетершей, не желавшей признавать в нем пенсионера; она не верила ему на слово и требовала предъявить документ, который он еще не успел оформить. По традиции осмотр начали с белых медведей. Место их содержания не менялось со времен его собственного детства. Только ограждение было иным. Решетку заменили высокими панелями из прозрачного пластика; конечно, это было, и безопасней, и удобней для детей. Теперь отпала необходимость брать ребенка на руки, чтоб он смог что-то увидеть. Говорят, раньше были случаи, когда дети падали за решетку в воду. Да… в остальном все было прежним. Такая же мутная вода, вызывающая отвращение, ( и совершенно непонятно, почему нельзя сделать нормальный бассейн с чистой водой), точно такие же медведи с въевшейся в белый мех желтизной, неприкаянно снующие по голой, каменной площадке, такое же потомство, безрадостно ныряющее в постылую воду среди плавающих пластиковых бочек, внесенных сюда для оживления морского пейзажа. Интересно, служители зоопарка полагают, что медвежата в Арктике растут, играя с такого рода предметами?

Ряд клеток, предназначенных для хищников, был практически пуст. Оставалось надеяться, что звери в такую прохладную погоду предпочли находиться в помещении. Но и там клетки большей частью пустовали. Одинокий и какой-то уж очень замшелый лев сидел спиной к публике, прижавшись исхудалым хребтом к прутьям решетки в углу клетки. Двадцать пять лет назад в этой же клетке тоже сидел лев. Когда лев разинул пасть, Даша, которую держал на руках, плотнее обхватила его за шею и запричитала : «Папа, давай уйдем из этого зоопарка!». Оказывается прожитую жизнь можно мерить вехами посещений зоосада. Когда-то сам ребенком. Потом с дочкой, теперь вот с внучкой. И до чего же жаль, что ничего не изменилось к лучшему. Обидно. Значит никакого прогресса за прожитую жизнь не произошло. Да какой-там прогресс… В его детские года в зоопарке были слоны! Он помнит, как они степенно расхаживали за ограждением из металлических, острых пирамидок, не позволяющих на них наступать. Был бегемот, носорог, тюлени, несколько семейств львов, тигров. Шимпанзе, жившие в застекленной клетке. Площадка молодняка… Куда все подевалось? Ведь зоопарк это показатель не экономического развития нации, но духовного. Как был зверинцем из рассказов Бианки о царских временах, так зверинцем и остался. Только теперь вместо дикой фауны на обозрение выставляют домашний скот и птицу. Курицу желаете посмотреть или козу? А где-то малышня разгуливает по сказочным Дисней-лендам, по зоопаркам, в которых нет клеток и решеток. А может это нам претит – содержать в неволе диких животных, вот и нет их в нашем зоопарке… так закройте его совсем. Сколько он себя помнит, на территории зоопарка все время велись какие-то строительные работы, что-то пытаются модернизировать, улучшить.. И ничего не улучшается. Ровным счетом ничего. Правда возвели новый серпентарий. Собственно по всей стране так – улучшаем, улучшаем, модернизируем. Вкладываем деньги… и ничего не улучшается. Что, в твоей медицине иначе? «Мы построим тринадцать кардио-хирургических центров!». Браво! И никто не говорит, что в стране с населением 150 миллионов человек надо иметь не тринадцать, а сто тридцать таких центров. «Наш центр оборудован самой современной аппаратурой!». И никто не афиширует – где произведена эта аппаратура? В России? Как бы не так – в США, в Германии, в Японии, в Швейцарии… «Такая операция, которую мы проводим в нашем центре бесплатно, за границей стоит десятки тысяч долларов». Для кого? И никто не говорит, что за границей даже трансплантация сердца производится бесплатно. Естественно для застрахованных пациентов. Платят только те, у которых нет медицинской страховки, а таких там просто нет, вот если вы приедете, то да, придется платить. Звон, звон, звон. Вся наша медицинская наука держится на достижениях и открытиях, сделанных на Западе. Вся современная фармакология, эндовидеохирургия, коронарная хирургия, сосудистая… А ведь у истоков многих передовых технологий стояли мы. Кто открыл эффект магнитно-ядерного резонанса – советский физик Гинзбург, а томографы покупаем на Западе. Кто впервые стал использовать волоконную оптику – мы в войну, в шифровальных машинах, а эндоскопы покупаем у японцев…

– Помнишь, как я напугалась льва?

– Я уже вспомнил об этом. Тебе было столько же, сколько сейчас Верке. В отличии от тебя она не боится.

– Нет, мне было на год меньше.

– Лев какой-то забитый, заморенный. Тот был страшнее. У меня был клинический ординатор Андрей Анварыч, из Пскова, как потом оказалось – сын моих однокурсников. Он рассказывал, что однажды оперировал укус льва. Страшная рана. Лев цапнул за руку какого-то ротозея в зоопарке, артерию сшивать пришлось.

Снаружи накрапывал дождь. Возле забора несколько рабочих вспарывали асфальт отбойными молотками. Даша предложила спрятаться в серпентарии, там на первом этаже -кафе, где можно купить поп-корн, Верка его любит. Но начали все же с осмотра пресмыкающихся на втором этаже. Вот змеям здесь, наверное, неплохо в своих отдельных квартирках за стеклом. Тепло, чисто, никто не мешает. Для них, наверное, лишение свободы не так важно. Свобода это когда что-то меняется вокруг тебя, а в пустыне хоть сто километров проползи – ничего кроме песка не увидишь, так какая разница там или здесь, в ящике с песком. Как в России. Ну, перестань… В какой-то год родители сняли дачу под Сестрорецком на берегу Разлива. И однажды дед повел все семейство в лес за грибами. В руках у деда всегда была палка, когда он ходил по лесу, большая, суковатая, как дубинка. Он ее использовал, как посох, и рыскал ею по траве, по кустам, ловко выковыривал мелкий гриб из земли. Зашли в лес, впереди дед идет по тропе, и вдруг начинает с криком лупить палкой по траве. Оказалось – гадюка, грелась на солнце. Дед перебил ей хребет, и змеиная голова до этого высоко поднятая, осматривая вас напоследок, медленно опустилась на свернутые, пестрые кольца. Прошли еще метров сто, и снова та же картина – дед яростно бьет палкой по траве. Там тоже змея. После этого повернули назад и поспешили выбраться из леса. Не до грибов, когда кругом змеи.

– Вера, запомни – змея никогда не нападает первой на человека и никогда не преследует его, если он уходит от нее или убегает. Она может укусить, только если ты сама наступишь на нее, не разглядев ее в траве. Так что в лесу всегда смотри себе под ноги и будь внимательна.

– Дедушка, а у нас в садике Павлик змею вылепил из пластилина.

– А ты кого можешь вылепить?

– Я могу черепаху и рыбу.

– Молодец.

Странно слышать обращение «дедушка» по отношению к себе. Но он ничего не имеет против. А Борис Петрович, например, терпеть не мог называться дедом, и требовал, чтоб маленькая Даша обращалась к нему : «Боба». И Верка знает, что ее прадедушку звали «Боба».

Вот с чем в зоопарке дело обстояло сравнительно неплохо, так это с детскими аттракционами Карусели нескольких видов, качели, катание верхом на лошадях– были призваны компенсировать скудность фауны, представленной на обозрение. Даша последовательно провела Веру чуть ли не по всем каруселям, и пока он ждал их, сидя на скамейке, он сильно продрог.

Обратно возвращались по набережной Фонтанки. Пересекая Невский он сказал –

– Запоминай Вера, этот мост с лошадьми называется Аничкин. Кстати, Даша, как правильно Аничкин или Аничков?

– Не знаю.

– А мы с мамой точно таких же лошадей видели в Неаполе, перед воротами в какой-то парк с замком, где проживал царевич Алексей.

– Что, тоже творение Клодта?

– Да, абсолютно такие же, только там их не четыре, а две.

– Значит, и еще где-то могут быть.

– Вполне. Казалось бы , – уникальное произведение искусства, а поди ж ты, наделал копий… Все можно копировать, даже «Давида», один стоит в Уффици другой на площади Сеньории, и не отличишь. Одно только невозможно скопировать – свиную кожу.

– Чего, чего?

– Да это я так… мудрствую.

4.

Он действительно мудрствовал, и злился на себя за это. Все его попытки определить в чем же состоит особенность его прошедшей жизни, и существует ли вообще эта особенность, заканчивались неудачей. Он полагал, что особенность не следует путать с индивидуальностью. То, что жизнь каждого индивидуальна, это понятно. Понятно, что каждый человек идет своим жизненным путем, и на этом пути встречается с только ему предназначенными обстоятельствами, людьми, происшествиями и т.д. Но вот , допустим, все смотрят на одно и тоже небо или на картину художника, они же видят разное, и лишь в общих чертах воспринимают это небо и эту картину одинаково, похоже, и никогда не узнать, в чем именно их восприятие, их впечатление от увиденного, услышанного, прочитанного разнится. Бывает, что несколько мужчин влюбляются в одну и ту же женщину, но ведь каждый из них находит в ней что-то свое.