Вселенская пьеса

– Зато я не люблю врать, - сказал я, твердо решив изложить все как можно лаконичнее.
– Нас выдернули из подпространственного прыжка, потребовали сдачи. На это я открыл огонь. Оба корабля были серьезно повреждены, и Ванесса взялась нас штурмовать. До корабля долетело два челнока из трех. Нас было чуть больше десяти. Мы уничтожили их всех, одного даже взяли в плен. Тогда я и был ранен. Мне нужна была поддержка в Союзе, и я предложил Ванессе... деловые отношения, отдал ей нашего пленника. Договор был скреплен кровью. Она обманул меня и вот я здесь.

Старик помолчал, потом хмыкнул:

– А ты немногословен. Так и не рассказал, насколько серьезно тебя ранили. Кстати, ты опрометчиво заключил соглашение с Ванессой - с нею надо было заключать совсем другой договор.

– Думаю, не стоит напоминать, что я был ранен, - взвился я, чувствуя себя уязвленным.

– Значит, серьезно,- удовлетворенно кивнул головой Учитель.
– А вообще это было умное решение. Особенно, если бы на месте обманщицы Ванессы был кто-то другой. Да, хороший ход, жертв минувший катастрофы в Союзе обязательно бы услышали. Скажи теперь, как тебе удалось уничтожить превосходящую в несколько раз штурмовую группу?

– Дело техники, - отмахнулся я. Мы свернули с улицы, прошли под деревья и вступили на незаметные с дороги широкие ступени.

– Это - дорога в поднебесье, - сказал Учитель.
– Здесь начинается наш путь.

По-моему, наш путь уже давно начался. Я устал как собака, пот тек по спине, кольчуга нещадно резала кожу, но я не жаловался, я терпел, хотя мир уже начал казать каким-то серым.

– Вижу, ты не хочешь говорить со мной, - вздохнул старик.
– Тогда послушай. Я немного расскажу тебе о Школе. Сегодня день покоя. Мы даем ученикам отдохнуть каждый десятый восход. Им разрешается выходить в город и делать все, что заблагорассудится. Тех, кто осмелится не вернуться в положенное время, ждет наказание. День на Парлаке 15 длится двадцать часов, ночь - пять так, что тебе по началу будет тяжеловато, но ты привыкнешь спать мало. В самые жаркие дневные часы тренировки прекращаются, ученики могут поесть, кто хочет - может восстановить свои силы сном. В утренние и вечерние часы мы тренируемся под открытым небом, в остальное время - в закрытых залах. Если вдруг на небесную гору проливается дождь, все тренировки прекращаются. В праздник дождя надо веселиться. Впрочем, такое случается редко. Это знамение Высших Богов. Так они приветствуют то, что тешит их разум.

– Вы тренируете только бою?
– переведя дыхание, тихо спросил я.

– Нет. Мы тренируем не только тело. Механика, устройство мира, малекулярная биология и химия, строение звезд. Тактика проведения боя, планирование атаки и защиты; история, психология и парапсихология, управление личностью, строение пространства и материи. Я могу перечислять бесконечно. Каждый найдет в Школе то, к чему он более способен. Мы можем научить всему.

– Душеспасительные беседы и исправление дурного характера тоже в моде?
– просипел я, потому что смолчать не мог хоть и ценой воздуха, которого в легких и так было мало.

– Совершенно верно. Кстати, в этой лестнице три тысячи триста двадцать две ступени - это священное число Школы. Именно такое число раз ты должен будешь подняться по этой лестнице и спуститься с нее прежде, чем станешь Учеником.

Я поперхнулся и закашлялся. Чуть не остановился, но вовремя вспомнил слова старика.

– Теперь о тебе. С завтрашнего дня начинаются тренировки, и тебе придется нести бремя физического тела. Я приглашу к тебе нашего лучшего врача. В распоряжении Школы самые последние средства врачевания. Тебе залечат за эту ночь сломанные ребра и, по возможности, то, что находится под повязкой. Думаю, это не составит большого труда.

Я промолчал и Учитель, похоже, тоже более не хотел ничего говорить. Мы шли молча, поднимаясь все выше. Уже стал хорошо просматриваться город у подножия горы. Несколько раз я позволил себе повернуться, чтобы разглядеть то, что находится внизу, но начал спотыкаться и сосредоточился на подъеме. Я успел увидеть все, что мне было нужно: на горизонте, как раз в том направлении, куда я бежал, далеко за городом среди выжженной солнцем равнины, мой глаз с трудом различил покрытое огнеупорным материалом поле и редкие сверкающие точки на нем. Космопорт. Вот только это был не особенно оживленный порт. Никто не взлетал, никто не садился.

Чем выше мы поднимались, тем меньше казался город, и тем меньше кислорода оставалось в воздухе. Ветра пока не было, и жара душила, охватывая своими плотными лапами. Дыхание было мучительным трудом. Ступени шли террасами, на площадки ложилась разряженная, не приносящая облегчения тень, изломанная корявыми сучьями черных, словно обгорелых деревьев. Земля вдоль лестницы была покрыта жесткой, серой травой, которая умерла, казалось, лет сто назад.

Мне чудилось, я попал в ад.

Ступени были удивительно гладкими, ни одной выщерблены, ни трещины, ровные, словно их высекали не люди - механизм, который не допустит ни ошибки, ни искривления, ни уклона. Ступени бесконечной чередой плыли перед глазами, и мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Мое тело хотело упасть и умереть, но я заставлял его двигаться все вперед и вперед. Злость давала силы. Нет, я дойду! Я не упаду даже там, за воротами, когда вступлю, наконец, на территорию Школы. Пусть они думают, что хотят, но я заставлю себя идти, стоять. Мое тело - это мое оружие. Оно должно быть подчинено мне, и я не дам ему выйти из-под контроля. Оно должно делать то, чего хочу я. А уж о нем я позабочусь позже. И разве оно когда-нибудь могло пожаловаться? Я всегда старался обходиться с ним по-человечески, лишь изредка выжимая его до пустоты внутри. Теперь мне придется выложить на всеобщее обозрение даже эту пустоту. И я шел на одном упорстве, а боль в икрах мало помалу утихала, уступая место одервенелой усталости мышц.

Вот подул ветер. Сначала неуверенно коснулся кожи, взъерошил волосы и отступил, словно стесняясь нового человека. Я с надеждой ждал знакомства и вот еще один порыв ударил мне в щеку. Еще и еще. Ветер креп с тем, как я всходил все выше. Он словно вытягивал из моего тела усталость, увлекал ее прочь, остужая разгоряченное тело.

Я поднял голову. По направлению к нам, прыгая через ступеньки, легко и беззаботно бежал мальчик. А над ним я уже видел конец подъема.

Чернявый, загорелый парнишка замедлил свой бег, приближаясь к нам, опустил свои карие глаза и остановился, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Учитель Ри!
– сказал звонко он.

– Да, мальчик, - старик поймал меня за плечо и остановил.
– Подожди. Мы поговорим.

Я покорно остановился, старясь за короткую остановку урезонить бешено бьющееся в груди сердце.

– Учитель Ри!
– мальчик завел руки за спину, но так и не поднимал глаз.
– Великий Сатринг послал меня к Вам с поручением.

– Говори, мальчик, - подбодрил его Учитель.

– Муж семьи отказался от титула Ученика, - сказал мальчик монотонно, словно читая заученный текст.
– Его жена родила ребенка, зачатого Мужем семьи девять месяцев назад. От нее пришли известия: она не может заработать на прокорм, и малыш медленно умирает. Муж семьи потребовал вернуть ему имя, вызвав на поединок Воина. Он хочет уйти.

Учитель задумался, глядя на город у подножья горы невидящим взором, подом вздохнул.

– Запомни, малыш: бывает такие моменты в жизни, когда ты готов пожертвовать своей жизнью ради долга. Это хорошо. Это правильно. У Мужа семьи есть долг - он связал себя нерушимыми узами и потому обязан отдать свою жизнь. Именно потому мы не позволяем Ученикам иметь семью. Муж семьи стал исключением. Впрочем, он пришел сюда не по собственной воле, а уйти может когда пожелает. Но так ли это срочно, что Великий Сатринг послал тебя с этими вестями?

– Да, Учитель, - мальчик вовсе смутился, выслушав слова старика. Вряд ли он что-то понял.

– Он сказал, что поединок состоится сегодня, - выпалил мальчик.

– Как можно?!
– всплеснул руками Ри.
– Сегодня же день покоя!

– Так сказал Великий Сатринг, - совсем тихо ответил паренек.

– Тогда мы поторопимся, - кивнул головой старик.
– Беги и скажи Великому, что я сейчас же направляюсь к нему. Надеюсь, поединок еще не начинается?

– Все ждут Вас, - кивнул мальчик.