Всем глупышкам посвящается

– Ладно, тебе уже давно пора спать. Тут начинается день. Скажи на счет три пока. Раз…

– Два…

– Три, - повесила трубку.

Теперь понятно, почему он так не хотел делать это сам. Слишком больно. Хорошо, что шла не в школу, а в универ – никто и не заметил моего опоздания, хотя мы проболтали пол пары. Я вылетела из дома без наушников, без тетрадок, только ручку потом нашла в кармане. Я шла по улице, уже немного успокоившись и видела этот мир. Впервые видела этот мир таким прекрасным. Мне никогда не было так хорошо просто идти по улице, под солнцем, видя эти лица, полностью погруженные в свои дела. Шла и все перекручивала это утро у себя в голове. Улыбка не сходила с моих губ. Я смотрела на небо, такое ясное и какая-то безумная радость ликовала у меня внутри. В голове было столько вопросов, и еще больше моментов. Я навсегда сохранила эти картинки его улыбки, его поз, его фраз. А на одной из улиц перед глазами промелькнула одна из них, очень отчетливо: «Приедешь сюда, тогда и покажу тебе, как безумна бывает любовь». И он покраснел, заулыбался. Такой красивый, такой мой. Эта секунда и была тем лучшим мигом. Это и была та секунда, когда очень хочется умереть, потому что лучше уже быть не может, а отпускать это чувство выше твоих сил. «Умереть от счастья» - я теперь знаю, что это такое.

Но при многогранности своей, жизнь не способна удерживать миг. Обыденность временами вновь и вновь возвращалась. Со мной никого не было, и в тоже время, Джек был всегда. В этом и состояла вся прелесть наших отношений – их не было. При этом, Джек настолько прочно укоренился в нашей «every day routine», что представить себе хоть день без него стало невозможным.

Каждый день в школе проходил в воспоминаниях о ночи. Я приходила туда бледная, с синюшными веками, без намека на макияж. Часто забывала контролировать, в чем я вышла из дома, об уроках и речи не шло. Беру свой старенький блокнот и все рисую, рисую, все думаю. И у всех вокруг тоже кипела жизнь. Мне навилось слушать рассказы своих друзей об их новостях, их симпатиях, их печали. Они в ответ всегда слушали меня, и нам было более чем хорошо в те времена. И знаете что? Все, кого они любили, даже если состояли в отношениях, не были рядом почти никогда. Это все были моменты, случайные встречи, детские интриги. Всей жизни мы не знали, но считали себя умнее многих. Были самыми счастливыми в ту пору. Видите, ничего не было, а мы радовались, все появилось – и мы разочаровались. Я думаю, как я бы радовалась, будь у меня свое чадо и сумей я следить за его этим цветочным периодом, тогда и я смогла бы украдкой возвращаться туда.

Я могла бы вспомнить каждый из тех дней в школе. Иногда я делала фотографии Джеку, часто с друзьями. Он любил их больше других. «Это позволяет увидеть, как проходит твоя обычная жизнь, в мелочах. Я как будто могу быть рядом». Этот парень удивлялся многому и сам удивлял. Он сам постоянно показывал мне все, что окружало его, все крохотные детали, составляющие его мир, который был так обыден ему и так чужд мне.

Джек любит большие сэндвичи и почти всю вредную еду, он знает о всех закусочных, находящихся по близости, ездит часто в одни и те же места. Одно из его любимых – «Jimmy Johns». Он редко есть в одиночестве, с ним почти всегда кто-нибудь из родных или друзей. А друзей у Джека немного. Его лучшего друга зовут Стивен, они часто бывали вместе. И был там еще парень Том, мы как-то даже говорили, кажется. И все они были похожи на него самого. Один раз они все ездили по городу, не помню в писках чего. Тогда в машине сидело человек пять-шесть. Джек прислал мне фото. На нем он сам, за рулем Стивен, на заднем сидении Том и еще двое. Причем эти двое выглядели довольно жутко: двое громил, такие же рыжие, как Джек, в кожаных куртках, косынках и все в заклепках. Зато улыбаются в лучши американских традициях – весьма добродушно.

– Твои друзья?

– Приятели.

– Передавай привет!

– Ну, уж нет, стану я тебя с ними делить. А вот они тебе передают

– Те двое похожи на байкеров.

– У них есть байки.

– Крутые парни

– Еще какие! С ними не страшно по улице ночью ходить.

– Только не в темном районе Нью-Йорка.

– Ха-ха. Там тебя уже ничто не спасет…

И так постоянно. Потом я ему кину нас всех, чаще всего, с девочками.

– Ухты! А это кто? А это? А тут кажется…

Он знал всех моих друзей. И узнавал всех постепенно. Где-то после недели знакомства ко мне пришли Света с Катей. И тут понеслась уже их история дружбы, зарожденная через мой телефон. Мы общались в тот вечер исключительно в режиме фото и видео.

– Посмотри, кто ко мне пришел.

– И кто же это?

– Кейт, Света – знакомься.

– Привет.

И мы ему втроем: «Привет, Джек».

– Кто из них кто?

– Та, что с более темными волосами – Кейт.

– Мм, интересно.

Они сидели в столовой тогда, с ними был еще один мальчик. Его я больше не видела, но хорошо запомнила, ибо тот стал объектом симпатии моих подруг. И мы стали дурачиться от души. Они запели – мы запели в ответ. Мы отстучали мелодию стаканом, они в растерянности потоптались ладонями по столу. У них были стэйки – у нас чипсы и кола. У них машина и колледж – у нас одна моя комната. Они смеялись – мы смеялись тоже.

– Нормально, - с улыбкой говорила Катя, - теперь куча незнакомых американцев видели меня.

– Считай, что вы познакомились, - забавлялись мы.

Так и пошло с тех пор, что он всегда интересовался о них, передавал приветы и поздравления. Стал нам как родной. Он остался дома у Стивена тогда. Много еще всякого показывал мне. Вот их собака, а вот его девушка, совсем не умеет готовить макароны. Болтали, болтали, и тут его фото с подписью: «Я люблю». До некоторого времени, это было мое любимое фото. Он на нем такой милый, куда больше обычного. Едва ли не на ребенка похож.

– Я тоже.

– Мы же скоро встретимся?

– Не знаю.

– А я бы хотел.

– Знаю.

– А ты нет?

– Хотела бы.

– Так почему ты еще не здесь?

– А ты почему еще не здесь?

– В Украине?

– Да.

– Ха-ха, смешная.

– Ну и не говори тогда мне.

– Ладно, извини.

Промолчала.

– Спать хочешь?

– Хочу. Но не хочу тебя оставлять.

– Это ничего, малышка, иди. Я же еще буду писать, ты знаешь.

– Знаю.

Собственно, ночью и происходило самое интересное. Часовые пояса – занимательная вещь, дарит человеку дивного рода мгновения. Миги, когда в любой промежуток времени, даже самый темный, мрачный и одинокий ты можешь обратиться к другу на том конце Земли. А у него солнце, день в разгаре, дела. И сердце у вас двоих тает. Ты не можешь видеть его, но на то дана речь и воображение.

Каждую ночь, каждую, он оставлял мне весточку. И каждую ночь я просыпалась за ней. Волшебным образом, почти в одно и то же время. Я не пропускала ни одной из них. И почему-то, именно в свои вечерние часы, когда у меня самой только через несколько часов ранее утро, у него получались самые красивые и трогательные сообщения. Я думала, может это от тоски. Мы ведь общались все время, без перерыва. Не обходили без рассказа друг другу ни одно событие дня. Но подкрадывалось время, когда он или я пропадали, уходили в царство Морфея. Я редко докучала ему тогда, давала выспаться. А самой не спалось. И как тут спать, когда Джек мог присылал от двух до двадцати сообщений, а потом, стоит ответить ему, как он ругает тебя и шлет обратно к подушке в обнимку.

Я пытаюсь подобрать нужное слово для описи всего того, что он говорил мне в ночные часы. Джек был таким осторожным, милым в своих словах, таким обаятельным. Во все остальное время могло казаться, что его словарный запас беден, но только не ночью. Когда речь шла о чувствах, его чувствах, все выходило у этого австрало -американца лучше, краше, по-настоящему. Тогда он не врал и был чрезвычайно открыт. Он любил меня, и я с головой отдала этому его чувству все. Я влюбилась не потому, что тянулась к нему, но потому что он всегда тянулся ко мне. Похоже на ролики. Ненавижу кататься на роликах, они мне не нравятся. Можно упасть, расшибить себе все, не остановишься нормально, не подымишься потом. Но как попробуешь один раз – привыкание надолго. А потом эти ролики ломаются, колесики куда-то деваются, пачкаются. Глянь, а на дворе уже зима. Ну и куда ты, дура, идешь со своими роликами? Все, не сезон. А так хотелось еще покататься…

«Ты ушла уже спать, наверное, кроха моя. Жаль, что так рано. Знаешь, мы остановились тут у Джо, друга моего друга. Странный он тип, держу наготове водяной пистолет. Ты думаешь, нам тут весело? Нет, нет, тут хуже некуда. Моя машина сломалась, и завтра весь день мы с Томом будем ее чинить. Но тебе, я думаю, вряд ли интересно. Спи крепко».

«Прошло уже двадцать две минуты. Обычно ты встаешь в четыре часа. По моим подсчетам, у вас уже без четверти четыре, а значит, совсем скоро ты приоткроешь свои сонные, уставшие глаза и увидишь мои сообщения. Принцесса будет в ответ присылать мне милые, смущенные смайлики и ответки. Как же это долго – пятнадцать минут».

«Джо накормил нас пиццей. Представь себе, он приготовил ее сам! Как думаешь, он держит в подвале поросят на убой? Мне кажется, держит. Нас тут четверо, включая мою кузину, и всех изрядно тошнит. Повар из него так себе! Я знаю, что это глупо, но я тут подумал, кстати, что умри я сегодня, ты бы спала, и даже ничего не узнала бы, и попросил всех, чтобы они, в случае моих конвульсий, обязательно написали тебе прощальное сообщение. Я даже набросал его на салфетке, чтобы они ничего не напутали. Ведь откуда им знать, какая ты и какие сообщения ты любишь получать от почти умершего парня. А я бы знал. В Украине десять минут пятого. Где же моя любимая?»