Всем смертям назло
Шрифт:
…В комнату быстро вошел небольшого роста, с белой как лунь головой человек и, широко улыбнувшись, чуть хрипловатым голосом сказал:
— Ну и жарища у вас в Ворошиловграде! Как в тропиках! А в Москве еще снег лежит.
— Да ну?.. — удивился я, будто услышал о том, что Земля начала вращаться в обратную сторону.
— Что за адская машина? — спросил он, подойдя к электрической зажигалке.
— Леня Колосов… то есть его комсомольцы сделали, чтоб прикуривать. Ногой на кнопку вот так, нажимаю, спираль накаляется, и… прикуривай…
— Ух ты! — удивился корреспондент и опять приветливо улыбнулся. — А без этой штуки как прикуривал?
— А вот так… — я взял губами коробку, вытряс из нее на стол несколько спичек, зажал одну зубами и чиркнул о коробку. Горящую положил на край стола, взял сигарету
— Ну да! — удивленно сказал он и достал блокнот.
Мы провели с ним вместе несколько дней. Говорили о жизни, о литературе, о книгах, поэзии и прозе, о встречах и друзьях, о былом и планах на будущее. Вначале меня смущал его блокнот, в котором он что-то быстро-быстро строчил, а потом перестал замечать его, и беседы текли легко, свободно, как разговор двух давно знакомых людей. И в конце наших встреч я уже с недовольством смотрел на рогатых тети Галиных оленей, набычившихся со стены, будто пригласил их затем, чтобы они поддели ветвистыми рогами этого милого, приветливого человека. Зря я занимал ковер!
Потом он уехал в Москву, и через несколько дней в «Литературной газете» появилась большая статья со смутившим меня заголовком «След на земле». В самом начале статьи был дан мой подробный домашний адрес и, более того, номер квартирного телефона, того самого, что на ножном управлении. На другой же день мой тихий, ненадоедливый аппарат превратился в настоящего соловья-разбойника. Он звонил не переставая. Люди интересовались моим самочувствием и здоровьем, моими планами и проблемами, спрашивали, сколько лет мне, жене и дочке, где мои родители и далеко ли от меня живет теща, приглашали выступить я просились на прием ко мне, жаловались, что не могут получить квартиру, и делились радостью, что квартиру получили в центре с лифтом и мусоропроводом, приглашали на свадьбы, дни рождения, рассказывали полные драматизма истории (может, роман напишешь!) и предлагали тетради с дневниковыми записями, просили написать ходатайство о помиловании и требовали дописать повесть «Всем смертям назло…» до логического конца. Предлагали помощь, любовь, дружбу и даже руку и сердце. На другой день, после того как густой трагический бас предложил мне написать в соавторстве с ним трилогию о возмужавших юношах, я взвыл.
— Может, отключим? — осторожно предложила Рита. — А если по делу… Москва или еще что…
И аппарат продолжал заливаться, как церковный колокол, созывающий к обедне. Прощай, спокойная работа! Он не давал не только сесть за стол, сосредоточиться и писать, но и отдохнуть, пообедать. Во мне назревало что-то непонятное. Надо было искать выход из создавшегося положения. Шахтеры народ находчивый. Мне тоже хочется отнести себя к этой категории людей, и я тоже нашелся,
— Танечка, выручай! — подозвал я к себе дочь, — Будет звонить вот этот разбойник, ты поднимай трубочку и говори, что папы нет дома.
Она подняла на меня свои голубые глазенки и даже поперхнулась от удивления.
— Я понимаю, наверное, у тебя очень плохой папа, я заставляю тебя обманывать, но пойми, доченька, мне надо работать, писать, а он не дает.
— Но ведь ты же дома!
— Да, Танечка, я буду сидеть вот за этим столом, буду писать или читать, но ты говори, что меня нет, я уехал как будто, ушел…
— Куда уехал?
— Я никуда не уехал, я дома. Но ты, пожалуйста, говори, что меня нет.
— Папа, ты шпион, да?! — Она вся засияла и захлопала в ладошки. — Мой папа шпион! Мой папа шпион!
Резко зазвонил телефон. Таня остановилась и бросилась к трубке.
— Вот сейчас скажи, — заторопился я, — скажи, что меня нет дома.
— Да, да… — серьезно говорила в трубку дочь. — Холосо. холосо…
— Меня нет, меня нет, — шептал я.
— Да, да… — невозмутимо твердила Таня. — Он сказал, что его нет. Он уехал. — И положила трубку.
— Танечка, доченька, зачем же ты подвела меня? Что ты наделала? Кто звонил?
— Дядя из Москвы.
— Откуда?
— Из Москвы.
— О боже! Что он говорил?
— Сплашивал тебя. Но ты же показывал — тебя нет. Я вылучила тебя, да? Я у тебя умница, да? Ну, папа! Зачем ты надутый?
На другой день
телефон мы выдворили в коридор и установили рядом с ним нечто вроде дежурного поста для Татьяны.— Папы нет дома, и вообще его сегодня не будетГ — сразу за звонком бодро разносилось по квартире.
Боже мой! Как ловко научил я ее вратьГ Было и смешно и неловко. Совсем непедагогично поступаю я с тобой, Татьяна. Но все-таки хоть и в борьбе с угрызениями совести, но работа потихоньку двигалась вперед.
Однажды Рита пошла к тете Гале, та по секрету сказала, что в универмаге дают очень красивый крепдешин, а Рита, чтобы не спускаться с третьего этажа на первый, решила воспользоваться телефонной связью и посоветоваться со мной, брать или не брать этот дефицитный крепдешин и хватит ли наших финансовых запасов. Набирает номер своего телефона и, не успев сказать слова, слышит звонкую залихватскую скороговорку: «Папы нет дома!»
— Таня…
Но в трубке щелкнуло, разговор окончен. Какую маму не рассердит подобное поведение дочери? Она-то знает, что я сижу за столом и потею над своей рукописью. Рита повторно набирает номер и слышит уже раздраженную скороговорку: «Папы нет дома, его вообще не будет!»
Комната наша была тесноватой, гостей с каждым днем прибывало все больше и больше, и горсовет решил расширить нам жилплощадь. Квартиру мы получили в новом доме, еще пахнущем свежей побелкой и краской, но без телефона. К дому еще не успели подвести телефонный кабель. С телефонными номерами в городе, как и в любом растущем населенном пункте, трудно, и, чтоб мой номер не бездействовал, его решили отдать другому владельцу. И отдали…
Встречают меня в городе друзья и с хмурым видом заводят такой разговор:
— Ты что же это, мол, зазнаться успел! Нос кверху дерешь! От народа, воспитавшего тебя, отворачиваешься! Нехорошо так! Не ожидали мы от тебя таких фортелей!
— Да вы толком объясните, в чем дело? — А у самого нехорошо на душе делается.
— Дара речи ты лишился, что ли! Боря вот с Генкой пытались тебя образумить, а ты рычишь в трубку, хрюкаешь, ну зверь зверем! Нечленораздельное что-то несешь!
Я рассмеялся. Очевидно, нового владельца моего телефона довели до такого состояния, что он лишился дара речи. Хотя Сашке Лебединскому он членораздельно заявил, мол, покажи ты мне этого Титова — я не знаю, что с ним сделаю! Он мне всю жизнь исковеркал своим проклятым телефоном. Я три года на очереди стоял. И что же получается?! Психом стал. Таблетки от бессонницы глотаю, заикаться начал, вот с-с-с-слыш-ш-ш-шит-т-т-те! Через неделю он с проводами оторвал телефон от розетки, завернул его в черную тряпку и сдал на АТС. Вот что значит не установить вовремя дежурного поста около этого возмутителя спокойствия! А может, некого было поставить!
Дом наш каблировали, и элегантный, подтянутый мужчина сам принес нам телефонный аппарат и широким жестом пригласил;
— Пользуйтесь на здоровье!
— А номер?
— Ваш прежний.
— О-о-о-о…
Телефон тут же зазвонил.
— Папа, тебя нет дома, да?! — метнулась к нему Таня.
— Нет, нет, дочка! Я дома.
— Как скучно… — сказала Татьянка и пошла к своим куклам.
«Уважаемый товарищ Титов!
(Хотя мне и не очень хочется вас уважать). Где вы видели такую любовь, о которой написали в своей повести? Прежде чем браться за перо, не мешало бы внимательней присмотреться к жизни и ко времени. Но если бы вы присмотрелись и ничего не поняли в современной жизни, то, полистав макулатуру, которая выходит в последние годы из-под пера уважаемых писателей и поэтов, вы должны были бы понять, что галиматья, подобная вашей, уже переполнила рынок и давно никого не волнует. Вам бы надо родиться лет сто назад, тогда, может быть, вас бы поняли современники. Те, которые из святого чувства любви, когда оно еще было, становились к барьеру и стреляли в лоб друг другу… как настоящие мужчины. Ваша беда даже не в том, что вы не знаете о том, что все измельчало, а в том, что свято верите в честность, порядочность, чистоту и прочие лозунги моральных банкротов. Да бог с вами, ныне всяк по-своему добывает свой хлеб. Я не трус, но мне обрыдли всякие сборища ханжей, охотников обсудить и посудачить. Только поэтому не даю точного адреса.