Всемирный следопыт, 1928 № 07
Шрифт:
Нашей следующей задачей было приобретение запасов свежего мяса. Мы подвое отправлялись на охоту за тюленями, и вскоре набили их около ста штук.
Однажды один из моих товарищей, стоя на палубе, закричал:
— Вон бежит олень!
Другой мой приятель, с более острым зрением, заявил:
— Олень твой идет на задних ногах!
И он был прав. При ближайшем рассмотрении оказалось, что к нам шел не олень, а эскимос. За ним шли еще четверо. Я велел двум товарищам принести ружья, и мы втроем направились к ним навстречу. Подойдя ближе, мы увидели в руках у эскимосов луки и стрелы.
Не зная, с какими намерениями приближались к нам эскимосы, я все же обернулся к моим товарищам и велел им бросить ружья. Вождь эскимосов, увидев эту мирную демонстрацию, тоже обратился к своим товарищам. Эскимосы
Выражением лица, покачиванием головы, жестами я быстро убедил эскимоса, что хочу быть его другом.
Вскоре мы все оказались друзьями, и я пригласил эскимосов на корабль.
< image l:href="#"/>Эскимосы никогда прежде не видели белого человека, хотя предание о таком человеке переходило из рода в род. Семьдесят два года назад их деды повстречали почти на том же месте экспедицию Джона Росса. Вид англичан и в особенности их экипировка произвели на них неизгладимое впечатление, так же как и наше появление.
Корабль им очень понравился, и они просили у нас позволения притти всем племенем и расположиться лагерем вокруг судна. Мы согласились. Вскоре нас окружило пятьдесят ледяных хижин. Всех эскимосов прибыло двести человек, не считая женщин и детей.
Еще обдумывая экспедицию, мы допускали возможность такого случая и с этой целью накупили всяких мелочей, годных для меновой торговли. Я начал собирать выставочный материал для музеев, который иллюстрировал бы быт и жизнь эскимосов.
Я собрал образцы буквально всего, что имеют эти люди, начиная с одежды лиц обоего пола и кончая образчиками их кухонной утвари и охотничьих орудий. Иногда я получал очень ценные вещи, например, два полных женских костюма. Меня поразило, с каким художественным вкусом и как тщательно были исполнены эти платья. Женщины этого племени очень искусно вырезали черную и белую шерсть из оленьих шкур и составляли из лоскутков красивые и своеобразные узоры. Их бусы делались из сушеных оленьих костей к зубов и свидетельствовали о тонком вкусе и изобретательности.
Я очень интересовался всевозможными орудиями, которые в ходу у этих детей севера. Меня поражала ловкость, с какой они вынимали кости из недавно убитых животных и вытачивали из них наконечники стрел, копий или иглы для шитья.
Перед отплытием мы отдали эскимосам много ненужных нам вещей. Больше всего они обрадовались дереву, из которого были выстроены наш дом и обсерватория. У них не было ни щепочки, и такой подарок означал богатый запас материала для саней, древков копий и прочих орудий охоты и домашнего обихода.
Количество научных данных, которые мы добыли за это время, было огромно. Наши магнитные наблюдения были так обширны и полны, что ученые, которым мы их передали по возвращении из плавания в 1906 году, в течение двадцати лет трудились над ними и только в 1926 году довели до конца вычисления, основанные на этих данных.
Однако перед нами оставалась неисследованной значительная часть морского пути. Мы покинули нашу зимнюю квартиру 13 августа 1905 года и поплыли к Симпсонову проливу. Часть здешних берегов была ранее занесена на карту исследователями, приходившими сюда по суше со стороны Гудзонова залива, но никогда еще ни одно судно не плавало по этим водам и не измеряло лотом их дна. А местами оно было до того мелко, что мы все время боялись, что вот-вот принуждены будем вернуться обратно. Не раз в Симпсоновом заливе под килем у нас оставалось не более десяти сантиметров воды.
В эти дни, полные напряжения и стремления во что бы то ни стало достичь цели, я не мог ни спать, ни есть; пища буквально становилась у меня поперек горла. Каждый нерв был напряжен до крайности…
— Парусник! Парусник! — этот крик, принес мне облегчение.
Цель была достигнута. Душевное напряжение, длившееся три недели, вмиг рассеялось, и вернулся аппетит…
На снастях у нас висело несколько тюленьих туш. Я набросился на них с ножом в руках и как бешеный стал отрезать и проглатывать куски сырого полузамерзшего мяса. Голод требовал
этой варварской жратвы, но желудок не принял ее, и меня стошнило… Пришлось наесться еще раз, и тогда я ощутил приятное благодушие, которого не знал в продолжение трех ужасных недель. Все пережитое наложило на меня такой отпечаток, что мне стали давать от 59 до 75 лет, хотя на самом деле мне было лишь 33 года.Однажды, к нашему величайшему удивлению, мы встретили судно. Это было китобойное судно; оно называлось «Чарльз Гансен». Шло оно из Сан-Франциско (САСШ) и встретилось с нами 26 августа 1905 года. Навестив капитана, мы тронулись дальше на запад, надеясь в скором времени закончить путешествие. Но льда вокруг нас становилось все больше. Не прошло и недели, как мы окончательно застряли в нем прямо против Кинг-Пойнт на северном берегу Канады. Нам стало ясно, что нужно готовиться к зимовке. Началась полярная ночь. Мы доползли до первого более или менее удобного места— до примерзшей к берегу ледяной горы, и под ее защитой стали на якорь. Оказалось, что мы остановились всего в нескольких милях от китобойных судов, тоже застрявших и готовившихся зимовать во льду близ острова Гершиль.
У Кинг-Пойнт также стояло китобойное судно «Бонанза». Вместе с его капитаном мне пришлось пережить событие, о котором я и хочу рассказать. Ему очень хотелось добраться до Сан-Франциско сушей, снарядить там новый корабль и к весне вернуться на север, иначе он лишался обычного летнего улова.
Я со своей стороны сгорал от нетерпения добраться до телеграфной станции и сообщить миру о том, что мы открыли, наконец, Северо-Западный морской путь. Ближайшая телеграфная станция находилась приблизительно в 900 километрах от нас, по ту сторону горного хребта в 2700 метров высотою, и это расстояние надлежало преодолеть. Тем не менее, мы решили предпринять это путешествие.
Само по себе оно меня нисколько не страшило, меня смущало только, как я отправлюсь в путь с таким человеком, как капитан Могг с «Бонанзы». В физическом отношении он был мало пригоден для такой поездки: он был маленького роста, толстый и не был способен бежать рядом с санями и собаками; пришлось бы все время тащить его. Но у него были деньги, которых у меня не было.
Когда мы стали обсуждать, какой провиант возьмем с собой, сердце мое упало. На борту «Гойа» были целые ящики пеммикана в жестянках. Пеммикан — это смесь жира и сушеного мяса; он является самым питательным и ничем не заменимым продуктом в холодном климате. Когда я предложил капитану Моггу взять с собой эти жестянки в качестве основной пищи, он с презрением возразил, что они годятся разве только для собак. Решено было взять с собой мешки с вареными и замерзшими бобами. При малой питательности, они занимали очень много места и были нам мало пригодны хотя бы потому, что содержат огромное количество ненужной влаги. Но я ни за что не хотел упустить случая побывать на телеграфе, и 24 октября 1905 года мы с капитаном Моггом покинули остров Гершиль.
У нас было двое саней и двенадцать собак, принадлежавших нашему проводнику Джиму. Его жена Каппа была четвертым членом нашей маленькой экспедиции.
Наш путь шел вверх по реке Гершиль, переваливал через горы и по их южному склону спускался к реке Юкону, где мы и подошли к ближайшей торговой станции.
Джим бежал перед одной собачьей упряжкой, я — перед другой: так мы пролагали собакам дорогу по глубокому снегу. Сначала после долгих недель, проведенных на борту «Гойа», мне приходилось довольно трудно, но через неделю я вошел в норму, и мы легко пробегали от 30 до 40 километров в день. Было бы, пожалуй, совсем недурно, но недостаточное питание ослабляло нас всех, за исключением капитана Могга. Ведь вся его работа заключалась в сидении на санях! Для нас же троих горсть бобов в сутки была недостаточна и не могла восстановить ту затрату мускульной силы, какую мы производили за день. С каждой милей мы все больше худели и слабели…