Всемирный следопыт, 1928 № 08

Пошел я раз на охоту к заливным лугам, где, как мне сказали, показались, чибисы. Подкрался к бугру, за которыми открывалась река. У закраины льда, близ, воды стояли два чибиса. Только собрался я выстрелить, благо до чибисов было? шагов тридцать, как вдруг услышал издали курлыканье. Прямо на меня летела стая журавлей; они описали несколько кругов и снизились невдалеке. Признаться, меня охватило волнение, п я плохо целил. Не знаю, как это случилось, но вместо чибисов передо мной лежал раненый журавль.

Со своим трофеем, который отчаянна защищался, я вернулся домой. «Красавку», как мы прозвали журавля, скора все полюбили. Журавль — очень понятливая, умная и храбрая птица. Я аккуратно его кормил, и он регулярно являлся давая о себе знать трубным звуком [44] ). Среди домашних птиц журавль быстро освоился и взял на себя роль блюстителя порядка. Своим длинным клювом он прекращал драки, при этом с индюками и гусями поступал более круто, чем с курами и утками. Доставалось от него также и лошадям и коровам, а несколько раз с видом заправского пастуха гонял он телят на пастбище, в поле, и возвращался с ними обратно. Особое уважение перед гордым видом журавля испытывали жеребята.

44

Горло журавля имеет до трехсот костяных колец, которые служат мощным резонатором.

_{Красавка гонит телят…}

Дел у него было более чем достаточно, и везде он совал свой нос. Однажды к нам приехал сосед. Молодая лошадь его обладала горячим нравом и нетерпеливо стояла на привязи. Наш Красавка остановился перед ней и пристально начал смотреть в глаза. Потом растопырил крылья и закричал. Но лошадь не хотела стоять смирно. Тогда Красавка сильно клюнул ее в нос, отчего у лошади показалась кровь. Когда в следующий раз лошадь была у нас во дворе, журавль спокойно занял свою позицию, а лошадь повернула голову, чтобы спрятать нос. Тогда Красавка вдруг стал ей кланяться и всяческими ужимками выказывал свое расположение, а в заключение даже протанцовал. Словом, старался загладить свой прежний поступок.

Весенними зорями, после прилета журавли очень смешно танцуют. Мне пришлось видеть, как в поле стая журавлей штук в двадцать забавно отплясывала, стараясь показать свое уменье, пока вожак не возвестил об опасности.

В другой раз в наш сад зашли два быка. Проходя мимо плетня, я был невольным зрителем геройского подвига Красавки. Журавль, который в это время усердно поедал в саду насекомых, пришел в ужас от вторжения быков и постарался немедленно прогнать их из сада. Однако быки выразили свой протест. Рассерженный Красавка не сдавался, и пошла потеха: разъяренные быки прыгали, как молодые телята, пытаясь проткнуть, его рогами, но журавль ловко отскакивал в сторону. При удобном случае он храбро наносил быкам чувствительные удары клювом в голову. Я хотел уже поспешить на помощь, но в это время быки с позором покинули поле битвы и, задрав хвосты, кинулись вон из сада. Видно, не смогли отвечать на его удары и потеряли последнее мужество. Только издали доносилось беспокойное мычание побежденных…

_{Разъяренный бык пытался проткнуть Красавку рогами, но журавль ловко отскакивал в сторону…}

— Неужели Красавка ни с кем не дружил из животных? Ведь, журавли— общительные птицы, — спросил Виталий.

— Как же — дружил, — ответил старик, и лицо его расплылось в довольную улыбку от приятных воспоминаний. — Главное то, что его симпатией оказался потом один из быков. Отношение к быку изменилось, и журавль стал обращаться с ним чрезвычайно почтительно. В хлеву он навытяжку стоял перед быком и миролюбиво отвечал на раздраженное мычание, как бы пытаясь его успокоить. Во дворе Красавка превращался в настоящего адъютанта. Нельзя было без смеха смотреть, когда он отвешивал быку церемонные поклоны и неотступно следовал га ним, словно в ожидании приказания.

Под вечер Красавка летал в поле встречать рогатого друга. При возвращении стада с пастбища журавль шел несколько позади быка, потом забегал вперед и вежливым поклоном провожал своего приятеля. Особенно трогательно они прощались на ночь. Ни с кем Красавка не вел такой дружбы, как с этим быком. К остальным животным и птицам относился свысока.

Он хорошо помнил, кто из людей с ним хорошо обращался, и тем же платил, хотя. и обиды скоро забывал. Чужих он всегда отличал от своих. Раз в кладовую пытался забраться вор, и мы его поймали благодаря тревожным крикам Красавки.

Эх, и привязался я к журавлю, сказать по правде! Знаете, он мне, можно сказать, спас жизнь. Дело было так.

Я шел по делам в соседнее село. Путь лежал около реки, и меня всегда с удовольствием сопровождал Красавка, да и на селе крестьяне хорошо его знали. Идя тропинкой, густо заросшей травой, я вдруг остолбенел от неожиданности и почувствовал, как зашевелились волосы на голове. С ближайшего дерева— от меня рукой подать — свешивалась серая гадюка и со злобным шипением раскрывала пасть. В ту же минуту появился мой Красавка. Он мгновенно схватил, клювом змею, поперек туловища, несколько раз подбросил ее вверх, потом клюнул в голову. Однако есть ядовитой твари он не стал.

Много лет прошло с того времени, но и теперь, когда с заоблачной выси раздадутся трубные призывы или покажется стая «ключом», я всегда вспоминаю погибшего своего разумника Красавку…

Наступило, молчание.

— А как погиб ваш Красавка?

— Да… Случайно это вышло… На хутор привезли партию поросят. Их несмолкаемый визг возбудил в Красавке— любителе тишины и спокойствия — законное любопытство, и он близко подошел к телеге. Лошади испугались и рванули вперед. Бедный Красавка не успел, отскочить, и ему переехало колесом ноги. Он захромал, и вскоре затем Красавки не стало…

Снаружи по шалашу глухо барабанили дождевые капли. На реке по временам вскидывалась крупная рыба.

— Вот если погода пасмурная или дождливая, то журавли летят очень низко и неуверенно, а при хорошей погоде их не увидишь, так высоко они забираются. Часто стая парит в воздухе, совсем не двигая распластанными крыльями…

Я вспомнил, как низко летели сегодня журавли, — вероятно, предчувствовали перемену погоды.

В ЛЕСАХ БРАЗИЛИИ (к рисунку на обложке)

«Брэзиль XIV», летевший из Рио-де-Жанейро в Буэнос-Айрес, потерпел аварию в глухих дебрях девственного леса, вдоль горного хребта Серра-де-Мар. Я узнал об этом от Клифтона, который принял радиограмму дирижабля в 9.40 вечера и в 12.20 уже погрузил экспедицию в прицепленный к экспрессу товарный вагон. Была безлунная ночь, монотонно трещали цикады, порт засыпал, лишь лоцманский катерок изредка посвистывал между громадами трансатлантических судов, уронивших в море неподвижные отражения цветных сигнальных огней. Поезд задержали отправлением; немногочисленные пассажиры давно уже заняли места. На асфальтовой платформе вокзала было пустынно; синие занавесы спальных вагонов пропускали мягкий ослабленный свет электрических лампочек; лишь в хвосте поезда, под дуговым фонарем, где грузили экспедицию, шла нервная, напряженная работа.

Клифтон перехватил меня у подъезда Оперы. В моих ушах еще звучали ритмы прокофьевских маршей, когда Джемс предложил мне сопровождать экспедицию в качестве врача. Экспедиция в девственный лес Бразилии! Упоительные, влекущие ритмы новых, неслыханных маршей зазвучали в моем сердце… Я не колебался ни минуты, и через полчаса такси мчал меня по спящим улицам вдоль лавровых и пальмовых аллей, к освещенному зданию вокзала…

В 12.30, плавно скользя на стрелках, минуя прозрачно-зеленые огни семафоров, экспресс погрузился в ночную тьму…