Всеобщая история искусств. Искусство эпохи Возрождения и Нового времени. Том 2
Шрифт:
На протяжении своей долголетней жизни Микельанджело неоднократно брался за такие грандиозные художественные задачи, ставил себе целью выразить такое небывалое душевное напряжение или страстный порыв в человеческой фигуре, что ни его темперамента, ни пластического чутья не хватало, чтобы избежать впечатления мучительного напряжения, насилия над камнем, выстраданного и потому не радующего глаз совершенства. Это особенно бросается в глаза в тех случаях, когда мастер стремился к полной отточенности форм (Христос, Рим, Санта Мария сопра Минерва) или ставил свои фигуры в особенно сложные позы («Победа», Флоренция, палаццо Веккио).
Микельанджело создавал свои лучшие, совершеннейшие произведения, когда несбыточные задачи не выводили его из душевного равновесия, когда болезненнострастное влечение к идеальному не заглушало в нем привязанности к земному миру, не нарушало чувства меры. Прирожденное дарование
В одной из его поздних групп на тему «Снятие со креста» (77) могучие тела как бы не вполне освободились от каменного покрова; необработанный камень местами окутывает их и вместе с тем питает их мощь своей естественной первозданностью. В поникшем, бездыханном теле Христа меньше движения, чем в ранней скульптуре Микельанджело (ср. 74); оно не так богато объемом и более плоскостно развернуто. Зато фигуры образуют могучую группу, объединенную ритмом проходящих линий и цельностью каменного массива. С гениальной простотой мастер воссоздал трагедию человеческой муки и сострадания. Представлено всего три фигуры: мертвый Христос с его великолепно переданным мускулистым телом, покинутым жизнью, склонившаяся над ним, окутанная тенью и поддерживающая его тело сильной рукой Мария и юный Иоанн, единственный из всех трех обращенный к зрителю. Эта трагедия материнской скорби так же общечеловечна и понятна, как образ счастливого материнства у Рафаэля (ср. 7).
В старости Микельанджело отдавал свои главные силы работе над оставшимся недостроенным из-за смерти Браманте собором св. Петра (начат с 1546 года). Вопреки предложениям некоторых преемников Браманте, Микельанджело придерживался центральнокупольного решения. Но спокойное равновесие масс Браманте (ср. стр. 55) претворяется им в более напряженное господство купола над маленькими примкнувшими к нему куполами (67). Он объединяет два нижних этажа большим ордером, которому отвечает мощь купола; третий ярус приобрел значение тяжелого аттика. Самый купол несколько более вытянут кверху; на нем сильно подчеркнуты нервюры; парные колонны, членящие барабан, выступают как вздувшиеся мышцы архитектурного тела.
Восточная часть собора до сих пор сохранила величественные формы, которые ей придал Микельанджело. Здесь напряженный диссонанс капеллы Медичи, сухость и даже какофония ее форм превращаются в композицию мощных объемов, нарастающих масс и плавного парения, в образ величавого душевного подъема. Купол св. Петра осеняет своим силуэтом панораму Рима. Он послужил прообразом для мастеров XVII–XVIII веков (ср. 186, 193), многие архитектурные приемы Микельанджело стали достоянием потомства. Но ни один из архитекторов позднейшего времени не достиг равной сосредоточенности, мощи, героизма. Будучи свидетелем глубоких перемен в художественной жизни Италии, пережив свое поколение, Микельанджело до конца дней оставался человеком Возрождения.
8. Джорджоне. Спящая Венера. Ок. 1508 г. Дрезден, галерея (до 1941-45 гг.).
В то время как вся Италия погружалась в сумерки реакции, только одна Венеция сохраняла жизненный уклад Возрождения. Правда, и ее торговля неуклонно падала, но в течение XVI века накопленные ею богатства были еще настолько велики, что венецианская знать могла беззаботно доживать свой век, пользуясь жизненными радостями, к которым в течение двух веков призывали гуманисты. Последние отблески зари нового времени загораются в Венеции особенно ярким светом. Здесь в течение всего XVI века сохраняется свобода вероисповедания, развиваются просвещение, школы и книгопечатание. Вся жизнь Венеции носила открытый характер. Венецианцы любили всенародные пышные празднества и часто устраивали их на главной площади города, перед собором св. Марка. Венецианки славились любовью к красивым цветным платьям, искусственным золотом своих волос и непринужденной свободой нравов. Все это создавало среду для искусства, блестящего, полнокровного, радостного и красочного. Традиции венецианской живописи, ее исконная высокая культура цвета подготовили почву для того, чтобы венецианская школа XVI века стала самой чуткой к вопросам колорита, то есть к той стороне живописи, которую можно назвать ее музыкальностью. Недаром современниками великих венецианских живописцев были замечательные венецианские музыканты. Венецианская музыка, как инструментальная так и вокальная, отличалась своеобразной красочностью.
Полнокровное, красочное восприятие мира озаряло и литературное творчество Аретино, его яркие бытовые зарисовки в драматической форме. Венецианские мастера, особенно Джорджоне и Тициан, претворили это восприятие мира в великое искусство живописи.Творческая личность рано умершего Джорджоне, первого из великих венецианских мастеров XVI века, остается до сих пор загадочной, а представление о нем очень отрывочным (около 1478–1510). Его Мадонна в Кастельфранко (1504) с ее просторно расставленными фигурами полна нежного, мечтательного настроения, и этим отличается от простодушно праздничных мадонн среди нарядных святых у Джованни Беллини. Своеобразие Джорджоне еще яснее проявляется в ряде его картин, лишенных определенного сюжета, точнее литературной фабулы. Ими открывается новая ступень в истории мировой живописи. Они обычно не имеют прямого отношения ни к церковной легенде, ни к современности, ни к истории.
В картине «Гроза» (Венеция, дворец Джованелли, около 1506–1508) представлен далекий город, покрытое тучами небо, два высоких густых дерева, на пригорке полуобнаженная женщина, кормящая младенца, поодаль от нее стройный воин с алебардой. В луврском «Концерте» (около 1508–1510) мы видим играющих на лютне двух кавалеров; полнотелая полуобнаженная женщина черпает из колодца воду; вдали круглятся пушистые кроны деревьев. Что означают эти обнаженные фигуры и нарядные кавалеры? Что соединило их вместе? Возможно, что этого не смог бы объяснить и сам художник. Но эти сопоставления рождают смутные воспоминания о чем-то виденном или слышанном. Джорджоне задевает какие-то струны в душе зрителя, которые до него затрагивал разве только один Джованни Беллини.
Картины Джорджоне звучат как нежная симфония, содержание которой почти невозможно передать словами, хотя она имеет глубокий человеческий смысл. Вся жизнь этого мастера, по выражению Вальтер Патера, была исполнена чуткого прислушивания к невнятным звукам. Цвет с его мягкими переходами от синего к зеленому, от зеленого к оливковому, от желтого к малиновому заставляет трепетать картины Джорджоне особенным красочным богатством. Живопись Джорджоне основана на мягких оттенках и плавных переливах тонов, каких не знали более ранние мастера и даже Беллини. Мы находим их разве только в поздне-античной живописи и в некоторых византийских миниатюрах.
Наиболее зрелое произведение Джорджоне — его Венера (8). Несмотря на то что ее заканчивал Тициан, она хранит на себе печать Джорджоне. За исключением ныне не сохранившегося амура, в картине нет никаких атрибутов древней богини, которыми сопровождается ее появление в картине Ботичелли (ср. 57). Мы видим всего лишь прекрасное, нежное тело спящей женщины на фоне очаровательного пейзажа. Этот мирный сон и мирный вечерний пейзаж сливаются в музыкальную гармонию. Согласию образов отвечает и согласие форм и красок. Плавные линии мягко круглящегося тела богини и золотистые оттенки ее тела звучат как слабое эхо в плавных линиях далеких холмов и в озаренных заходящим солнцем облаках.
В истории искусства трудно назвать другой столь ясе прекрасный женский образ, как Венера Джорджоне. Начиная с доисторических Венер (ср. I, стр. 41) и кончая Буше (ср. 179) или мастерами салонной живописи XIX века, в образах обнаженных женщин более или менее откровенно проглядывает чувственность, взгляд на них как на предмет желания. Правда, рядом с этим в римском и византийском искусстве создаются образы женщины-повелительницы, царицы (ср. I, 136) или образы женщины-хозяйки, служанки, светской дамы, как, например, в Танагре (ср. I, 98), у голландцев или у Шардена. Порой женщина предстоит как предмет мечты и поклонения, как Лаура в поэзии Петрарки. В Венере Джорджоне мы находим редкое и счастливое сочетание чувственно-полнокровной наготы и возвышенного целомудрия. Даже Тициану впоследствии не всегда удавалось слить эти два качества воедино.
Безвременная смерть Джорджоне сделала Тициана (около 1480–1576) главным представителем венецианского искусства XVI века. Его творчество заполняет собой почти весь XVI век. Судьба даровала ему долголетие, жизнь, богатую радостями, полную неутомимой и плодотворной деятельности. Он пользовался всеевропейской славой: князья добивались его внимания; самый могучий из государей того времени император Карл V был его поклонником. Он был близок к сильным мира, но сохранял внутреннюю свободу, хотя государи мало интересовались им как человеком и ценили в нем только художника. Он не испытал в своей личной судьбе того разлада, который с такой остротой переживал Микельанджело. Но к концу своих дней в безмятежном празднике жизни он все же с прозорливостью гения постиг глубокие жизненные противоречия, которые волновали и других его современников.