Всерьёз

— Узнаешь на месте. Самолёт через полтора часа. Вернёшься только с моего позволения. Я дам знать. — стягиваю все прощальные речи в тугой узел и сочтя, что маменьке этого хватит сполна, устало кладу трубку.

— Согласилась? — взыскательно смотрит Ян.

— Рано делать выводы. Самолёт взлетит, тогда и порадуемся. — нервно зачёсываю чёлку и подыхаю от желания вновь почувствовать на волосах мягкие прикосновения Алисы.

— Предупреди охрану. — поручает Марк Миронович. — Гарантирую, что те парни из кафе, сели на хвост и к твоей маме. Алису с Милой удалось прикрыть, осталась Елена.

— Рудову тоже внёс в список? — хмыкает от глупости положения Ян.

— Нет. — бурчу я, проверяя время. — Стеллу никто прикрывать не будет. Не мне нести ответственность за её тягу к авантюризму. Я в ответе только за свою семью.

Прикидываю в уме время посадки самолёта мышонка и тихо радуюсь. Остался час и я услышу самый родной на свете голос, который отзовётся эхом в сердце и мигом залечит все глубокие раны.

Как там мой малыш? Врач сказала, что никакой угрозы от полёта нет, но я всё равно не могу прогнать холодок в груди, что тягостно бродит среди тепла, который предназначен моему ребёнку.

— Выключи сердце. Оно отвлекает. — по-отечески советует Барсов-старший, видя муки на моём лице. — Нельзя в тюрьму ехать с таким настроем. Он сразу раскусит и начнёт манипулировать.

— Я готов. — блокирую любые устрашения, что могут разрушить построенную годами защиту и мужественно распрямляю спину.

— Тогда выдвигаемся. — даёт знак остальным мужчина и положив мне на плечо ладонь, добродетельно заглядывает в глаза:

— Ты не один. Мы все рядом с тобой.

На секунду прикрываю глаза, воюя с накатывающими эмоциями и глухо отвечаю:

— Знаю.

ИГОРЬ.

— Нет, Игорь Олегович, задержки быть не должно. — по прибытию в колонию уверяет меня наш адвокат, уважительно переглядываясь с Левановым. — Сегодня его точно выпускают. Комиссия прошение одобрила, иск суд удовлетворил. Никаких подводных камней.

— Долго ждать? — не нахожу себе места я, брезгливо морщившись от нахождения на зоне.

— Процедура не быстрая, но уже подходит к концу. Сейчас его проверяет отдел безопасности и уже после вы сможете с ним увидеться. — ровным тоном произносит адвокат, предлагая мне примостить задницу на один из стульев, где без любых проявлений отвращения восседает Богатырёв.

Мотаю головой и для собственного успокоения отхожу в другой угол помещения, словно эти стулья каким-то магическим образом могут навлечь на меня беду и примагнитить к этой тюрьме навечно.

Я обычно не такой мнимый, но сейчас происходит что-то из разряда вон выходящее.

Даже дрожь в коленях не могу удержать, не говоря уже о том, что в ушах звенит с такой громкостью, что хочется зажмурить глаза и вырубиться.

Встречаюсь с обеспокоенным взглядом Яна и мигом отворачиваюсь. Жалость сейчас только ещё больше усугубит моё волнение.

— Он предупреждён о нашем визите? — спрашивает генеральный, наблюдая за мной издалека.

— Нет, я посчитал нужным заранее его не осведомлять. — с деловым видом сообщает адвокат.

Значит, застану его врасплох. Неизвестно к чему это приведёт. Возможно нарвусь на защитную реакцию и получу от ворот поворот. Столько лет меня мучают вопросы: Он вообще помнит, что у него есть сын? Считает ли он меня предателем или таит надежду о нашем воссоединении?

Я был подростком. Ведомым мальчуганом, что смотрел на отца и поражался его авторитетом. Чувствовал его жёсткость и безрассудность в одном ключе, и пытался подражать. По мелочи, но всё же хотел выглядеть в его глазах значимым. Хотел, чтобы он гордился. Чтобы не смеялся надо мной, а ободрял ту силу, что во мне крепла. Не теми жестокими методами, когда во мне специально убивали детство и растили бесчувственную тварь, а словом, взглядом, советом и подставленным плечом. Меня же хвалили редко и за то, что делать нормальному человеку не позволено. Помню критику, наказания и эмоциональное насилие. Без сочувствия. Без понимания, что я был ребёнком. Я рос среди бандитов. Я смотрел на этих людей своими наивными глазами и брал пример. Сильные. Грубые. Неумолимые.

Цель сформировалась сама собой и мне нужно было лишь переступить через себя и остальных, чтобы стать таким же лидером, как и мой отец. Как и его приближённые.

Как бы я не старался ненавидеть собственную мать, но стоит всё же отдать ей должное. В те времена она приложила все свои силы, чтобы почаще закрывать мне глаза на ту жестокость, что нас окружала и незаметно прочерчивала границы в моей голове. Она была против насилия. Всегда. Потому что сама попадала под раздачу психованного мужа. Но не нужно её жалеть. Она знала с кем живёт. Знала от кого рожала ребёнка. Знала и терпела. Это её выбор. Взрослый и осмысленный. Власть, вседозволенность и деньги вскружили голову и затмили весь ущерб, что ей приходилось выносить.

Я же был большей жертвой. Я был беззащитным ребёнком, которому определили путь, не задумываясь о риске и моральном истощении. Если маменька убегала от проблем, заводя интрижки на стороне и в случае конца по крупицам собирала гарантию своей неприкосновенности, то мне некуда было бежать. Мне ломали психику, управляли умом и закаливали твёрдость характера. Меня учили жизни последние подонки. О таких вещах, как любовь, дружба и доверие, и речи не могло быть.

Женщины — это предметы потребления.

Друзей нет, есть только враги.

Верить никому нельзя, если не хочешь подохнуть с ножом в спине.

Мне даже не приходило в голову проанализировать эти наставления. Я просто слепо верил, пародируя отца.

Прошло много лет. Вот-вот я увижу его снова и только сейчас я чувствую, что моё самоуважение обострилось до предела.

Я не стал таким, как он.

Я нашёл свою любовь. У меня самые лучшие друзья. И я знаю, что все они будут со мной до конца.

— Заходи, Вальков. К тебе посетители. — доносится чей-то голос и дверь позади меня открывается, заставляя своим мерзким скрипом собрать последние силы воедино.

— Кто? — эхом отдаётся в ушах знакомый металлический тон.

Прячу глубоко внутри всё то, что мне дорого и тех, ради кого я дышу, натягиваю на лицо маску безмятежности и уверенно оборачиваюсь:

— Я.

Глава 39

ИГОРЬ.

— Личной стражей обзавёлся? — без единого проявления чувств подначивает отец, обводя считывающим взглядом каждого из моих людей.

В то время, как я смотрю только на него и невольно впитываю каждую чёрточку его лица. Изменился. Очень.

Постарел. Осунулся.

И ещё сильнее обозлился.

Нет того ядрёного, полного сил, здоровенного мужика.

Тюрьма сделала своё дело.

Передо мной стоит настоящая бандитская рожа.

Бритый череп, глубокие морщины, серого оттенка кожа, перебитый нос, клочковатая борода.

Одно осталось мне знакомым — волчий взгляд.

На меня в упор смотрят горящие от ненависти глаза. Мои собственные глаза.

Если в голубых глазах маменьки застыла просто замёрзшая вода, то у отца они вобрали в себя всю ущербную темноту подвала, в котором он находился.