Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
«Почему?»
«Потому что знаешь мало слов. Дедушка говорит, это — плохо».
«Почему?»
«Надо знать много слов. Мы каждый день учим новые».
«Каждый день?!» — Он делает большие глаза, а я не могу удержаться и говорю:
«Красиво».
«Что красиво?»
«Твои глаза. Они зеленые—презелёные!»
«А
«Что такое какетка?»
«Неважно. Забудь. Так какие слова ты выучила сегодня?»
«Сегодня мало, — делюсь я и начинаю перечислять, загибая пальцы: 'Офис, гипертонический криззз, командировка, усидчивость, дважды, трижды, одинжды… ой нет, неправильно…»
«Единожды», — подсказывает Разноволосый.
«Единожды, — повторяю я негромко, и, взглянув на свои загнутые пальчики, выдаю: — Восемь».
«А норма?»
«Что это „норма“? А, знаю! Вспомнила! Норма — это тарелка каши на завтрак!»
«Можно и так сказать», — смеясь, соглашается он.
«Почему ты смеешься? Дедушка утром говорит: „Это твоя норма, Катерина“. И показывает на тарелку „сопливой каши“».
«Сопливая каша — это овсянка что ли?»
Я пожимаю плечами и заявляю:
«Не люблю ее и название учить не хочу».
«А ты с характером!»
«Дедушка тоже так говорит. И мама, и папа, и бабуля. Все так говорят», — разочарованно вздыхаю я.
«Так это же хорошо! Иметь сильный характер — это круто!»
«Круто? Это как яйцо?»
«Точно! Главное — чтоб не всмятку» — смеется он.
Мне еще больше нравится, как он смеется. По-доброму так. Как друг. Совсем не обидно.
«Я люблю яйцо всмятку», — делюсь с ним я, приложив ладошку к губам, словно по большому секрету.
«Да я тоже иногда ими балуюсь, — сквозь смех пытается сказать он. — Но характер не должен быть всмятку».
«Думаешь?»
«Знаю! — отвечает он, пытаясь взять себя в руки и перестать смеяться. — Давненько я так не смеялся. Ты не обижайся, ладно? Просто ты такая забавная, потому и смеюсь», — добродушно заявляет он.
«Надо говорить „от того и смеюсь“».
«Правда? Не знал».
«Так дедушка говорит».
«Ясно. Так сколько новых слов в день ты учишь?»
«Десять. Как ты сюда вошел? Меня же заперли! Ты что, шпион?!» — вдруг догадываюсь я.
Он усмехается и отвечает:
«Нет, я разведчик».
«Я тоже разведчик!»
«Ясно… А ты прыткая! Ловко меня провела. И указала на недочёт».
«Что это „недочёт“?»
«Это когда вроде всё в образе продумал, а потом: бац — и случается форс-мажор. Непорядок. Но я решу эту проблему».
«Ты говоришь… совсем непонятно. Что такое фокс…мажор?»
«Форс-мажор. Это что-то неожиданное. Что-то такое, что ты не можешь изменить, понимаешь? Например, ты стянула с меня парик и разоблачила».
«Как это — „разолачила“?»
«Ра—зо—бла—чи—ла. Это значит указала на провал, понимаешь. Мой провал. В данном случае — с маскировкой. Это плохо…»
«Слово „маскировка“ я знаю. Знаешь, как я запомнила?»
«Как?»
«Маски— ровка. Эта маска такая. Ты как будто прячешься, чтобы не узнали».
«Что-то вроде, да…»
«И слово „провал“ тоже знаю. Так папа мне говорит, если я неправильно выполняю его задание».
«И часто он тебе это говорит?»
«Нет. Я хороший агент. Ценный. Так он часто говорит. Ты не переживай, — вдруг решаю его приободрить, — Ты тоже станешь хорошим агентом. Ценным».
«Думаешь, стану?»
«Ага… Ой… то есть, да. Дедушка не разрешает мне говорить „ага“. Только „да“ говорить можно. Потому что это правильно. А „ага“ — неправильно».
«Думаю, он прав».
«Он всегда прав. Он очень умный. Такой же, как ты. И почти такой же, как папа».
«Почему почти такой же, как папа?»
«Потому что папа умеет читать стихи. По памяти. Один раз взглянул — и запомнил. Я тоже так могу. А дедушка — не может».
Глава 9 Один секрет на двоих
«Ясно. Слушай, а давай договоримся, что никому не скажем о том, что ты стянула с меня парик».
«А что это — „парик“?»
«Вот эта штуковина», — поясняет он, вертя у меня перед носом своими вторыми волосами.
«Аааа поняла. Не скажем даже маме?»
«Ни—ко—му! — говорит он по слогам. И спрашивает: А, кто у нас мама?»
«Ее зовут Ольга Громова. Она здесь работает».
«Вот как! Ей — в первую очередь! Так ты и есть Котёнок?»
«Так меня только мама и бабушка называют. Иногда — дедушка. Только совсем иногда—иногда».