Вслепую

— Профессор, но в описании сказано, что Просачивание может случиться только после трех-четырех применений, — побочное свойство сохранять особенности чужого тела Элис смело проигнорировала, потому что оно никогда не проявлялось после первого приема эликсира.

— Верно, — он шуршит бумагами. — Но мы с вами допустили ошибку, не подумав о том, что в книге речь идет о взрослых волшебниках, а не юных школьниках с неокрепшим организмом.

Шарп говорит «мы», будто не может обойти тот факт, что сам дал на это разрешение, не остановил, не отговорил. Но даже, если бы они смогли предвидеть эту неприятную оплошность, все равно Элис не отказалась бы от затеи.

— К счастью, хотя бы Мракс избежал вашей участи.

С этим она согласна, хотя, казалось бы, что способность видеть еще несколько дней была бы для Оминиса лучшим исходом. Но Просачивание всегда проявляется по разному: он мог получить её вечную жажду выплескивать силу, мог не справиться с древней магией. И Элис рада, что побочный эффект — может и нежелательный, но временный — обнаружился только у нее. Теперь остается убедить в этом самого Оминиса, ведь он, снедаемый сожалениями о случившемся, наверняка винит во всем себя.

— Самое большее к понедельнику вы сможете различать световые пятна, к пятнице полностью восстановите зрение, до тех пор прошу не распространяться другим ученикам да и преподавателям о вашем недуге. Это в ваших же интересах.

Она понимает. Неожиданная слепота вызовет вопросы, привлечет ненужное внимание, а Шарп разрешил использовать эликсир, только на условиях неразглашения до конца эксперимента, и предполагалось, что все пройдет без последствий. Одно только упоминание обмена телами способно вызвать тысячи сплетен, которые, несомненно, помешают их дальнейшей научной работе в области нестандартного применения зелья.

— Как декан факультета я попрошу некоторых преподавателей освободить вас от занятий, но на остальных предметах вам придется проявить чудеса изобретательности, чтобы не выдать себя, — Шарп в последний раз осматривает Элис и шумно захлопывает свой блокнот. — Вы все еще должны мне отчет, теперь включая и подробности последствий. Мистер Мракс, проводите Элис и присмотрите за ней эти несколько дней, полагаю, вы многим ей обязаны.

Почти всю дорогу Оминис молчит, он и у Шарпа ни слова не сказал, и эта тишина впивается в кожу больнее его самых колких замечаний. После недолгих минут счастья меньше всего хочется, чтобы он страдал из-за её ошибки.

— Этот день не должен был закончиться так, — Элис удерживает его, когда они оказываются по ту сторону Слизеринской двери и начинают спускаться.

— Потому что ты должна была мне сказать о возможных последствиях, — он не упрекает её, и, к великому облегчению Элис, в голосе нет больше той горечи, будто он виновен во всех грехах мира.

— Ты бы не согласился.

— А ты бы не ослепла из-за меня, но дело ведь не в этом, Элис, — он останавливается на ступеньке ниже, оборачивается, в который раз оказываясь в непозволительной близости. — Ты хоть понимаешь, как я испугался?

Вопрос не в том «насколько», а в том «почему». И ответ она читает так же легко, как если бы до сих пор была в его теле. Он в его дыхании, звучит на коже тревожными отголосками, шелестит в мантиях, которыми они с Оминисом соприкасаются. И вот уже буря внутри нее похожа на ту полуденную, с томящим привкусом на губах.

— Прости, — все, что она может выдавить из себя, спешно сбегая по лестнице и стараясь не упасть.

Голова кружится от темноты и резких поворотов, от щемящих чувств, что просто не могут принадлежать ей. «Всего лишь Просачивание», — пытается успокоить она себя, пока нечто необъяснимое заставляет её собственное сердце отчаянно трепетать.

***

До среды они доживают почти без приключений, Оминис садится с ней рядом на общих парах, встречает с тех, что проходят раздельно, незримо присутствует каждый раз, когда ей нужна помощь. И есть что-то большее в том, как он удерживает её за мантию, чтобы не упала с лестниц, как протягивает свое самопишущее перо для конспектов, как молчит чаще обычного. Порой ей нет нужды использовать магию, чтобы ориентироваться почти вслепую: она идет следом за запахом стылого леса, слушает его дыхание, угадывает движения. Вне тренировок Элис наконец понимает, насколько мучительно-сложно не тянуться к нему, не искать во тьме его руки, не представлять перед собой его лицо. Светло-русые волосы, две очаровательные родинки на левой скуле и темные брови, по которым так и хочется провести пальцем — стоило Элис потерять зрение, как черты Оминиса лезут в голову с навязчивой регулярностью.

Еще сложнее не думать, как её воспринимает сам Оминис. Помня о том, как влияет на него простыми прикосновениями, она старается изо всех сил избегать неловкости, проводит невидимые границы и каждый день проигрывает в этой маленькой битве, вынужденная прибегать к его помощи, более того, отчаянно грезя вновь оказаться в плену его запахов и прохладных пальцев.

Кажется, пока Элис думает о чем-то совершенно неважном, теоретическая часть лекции по защите от Темных Искусств заканчивается. Профессор Гекат освобождает место в центре аудитории, раздвигая столы. Сегодня они должны отрабатывать щитовые чары, предчувствуя оппонента и анализируя его стиль боя.

— Морган? Сэллоу? Не хотите попробовать? — профессор давно привыкла, что они первые выступают на дуэли, за это никогда не начисляются баллы, иначе Слизерин побеждал бы каждый год — все давно знают, что в поединках им нет равных даже среди седьмого курса.

Отказать Гекат невозможно, и не важно, что Элис едва различает ступеньки ведущие на дуэльную площадку — зрение вернулось, но фокусироваться все еще сложно, неважно, что Себастьян злобно ухмыляется, что никогда не сулит ничего хорошего. Они нехотя кланяются друг другу, наставляют палочки. Элис старается дышать спокойно: если полностью слепой Оминис справляется с поединками, то и она должна.

Себастьян начинает активно, пробует поднять её в воздух, притянуть, бросить вниз, но щит выдерживает. Тогда он принимается за более сильные заклинания, взрывные, что так хорошо ему даются. Сквозь мутную пелену она едва ли может следить за его руками.

— Мисс, Морган, неплохо бы вам тоже атаковать, — говорит профессор Гекат, и Элис пытается осторожно последовать её рекомендациям.

Использовать атакующие заклинания — не лучшая затея. Внутри слишком много древней магии — она течет отовсюду, скапливается в пальцах, бежит по венам. Из-за побочного действия зелья, тело решило «восстановиться», беспорядочно всасывая серебряные крупицы, оставшиеся после людей, выскребая их из самих стен Хогвартса. Элис давно не собирает древнюю силу кроме как для небольших опытов в трансфигурации, тщательно контролирует её количество. Всего два простых заклинания в сторону Себастьяна, и магия начинает кипеть, требуя выхода, с ней всегда так, стоит только начать, и эта жажда не уймется. Пространство вокруг вибрирует энергией, палочка дрожит в руках, и Элис поспешно убирает её — она слишком усиливает удар, и если это произойдет, пострадает не только любимый скелет профессора Гекат под потолком, но все, кто стоит позади Сэллоу.

— Себастьян, хватит, я проиграла, — кричит Элис, пытаясь удержать в себе готовый взорваться в любую минуту сгусток древнего волшебства.

— Достаточно, мистер Сэллоу, — строго говорит профессор Гекат, но он не слушает — не останови Элис себя, с ней было бы тоже самое; сквозь туман и гудящую голову она с трудом понимает, как ей защититься.

— Депульсо, — Себастьян пробивает защиту, и Элис отбрасывает к стене, она ударяется головой, спиной, сносит какие-то учебные предметы. — Конфринго.