Вспомнить Все

— Ерунда. Переусердствовал, — кинул он в ответ, белым платком стирая алую жидкость возле носа.

Весь обратный путь конь шел шагом, но накопившееся напряжение, подпитанное смущением, никак не хотело уходить. Когда я ступила на крыльцо дома, казалось, болело все тело, хотелось только упасть на кровать и пролежать неподвижно до самого утра.

Оставшиеся дни до конца недели Алекс в доме не появлялся, а если и приходил, то я с ним не встретилась. Энджил в задумчивости молчал, иногда кидая на меня странные взгляды. Я не решалась заговорить первой. К моему сожалению, за это время Глория больше не приезжала. Я была предоставлена сама себе, и это одиночество, бесцельные прогулки и невозможность с кем-то нормально поговорить начинали сводить с ума. Случались дни, когда общение с Энджилом шло размеренно и будто само собой, но потом вдруг резко все обрывалось и, отвернувшись, он замыкался в себе. Я вновь начинала злиться на себя, на него и на весь мир.

Этой ночью спала урывками и проснулась в мокрой насквозь рубашке и прилипшими к лицу волосами. Распахнув ранним утром окно, сразу же пожалела об этом. Душный и жаркий воздух вплыл в комнату, окутав меня давящим покрывалом. Подобная жара установилась со вчерашнего дня, а я не теряла надежды на спасительный дождик. Мои мольбы, увы, до сих пор оставались без ответа. Погода не щадила никого, становясь нестерпимо удушающей днем.

Желая освежиться, попросила налить в ванну воды, позволив себе немного расслабиться. Если честно, я крайне удивилась, обнаружив на первом этаже ванную комнату, в центре которой стояла оцинкованная ванна. Воду в ней подогревала крепившаяся к краю небольшая дровяная печь. В «родительском» доме сидячую ванну наполняли ведрами служанки, и остывала она довольно быстро.

Одевшись в чистое платье, поспешила к столу. Энджил, как чаще всего было, сидел за столом и о чем-то напряженно думал, нахмуренные брови и отсутствующий взгляд были тому ярким подтверждением.

— Доброе утро, — поздоровалась я после минуты созерцания и, так не получив никакой реакции, села на ближайший стул.

Наконец мое негодование достигло пика и, игнорируя его нежелание общаться, выдала:

— Пойдем сегодня погуляем на улицу, — не дождавшись ответа, встала и подошла к нему вплотную. — Мы сегодня идем гулять.

— Я не люблю прогулки, — он даже не поднял головы.

— Не говори ерунды! От духоты в доме невозможно находиться, а там хотя бы ветерок, — и неожиданно для самой себя осознала, что ведь действительно не видела, чтоб он выходил из дома. — С чего ты вдруг решил запереть себя в четырех стенах?

— Я — калека, — его слова были до краев полны презрением к себе.

— И что? На этом свет не сошелся клином. В мое время инвалиды борются за свои права, участвуют в соревнованиях. Они берут от жизни все, а ты себя заживо хоронишь. Многие даже не считают себя «другими». Хватит молчать, скажи что-нибудь!

— Да.

— Не поняла?

— Давай погуляем… только по саду.

Я улыбнулась, довольная внезапно проснувшейся упертостью.

Перекусив, мы направились по тропинке вглубь сада, стараясь держаться в тени густо переплетенных ветвей. Энджил был погружен в задумчивое молчание, я искоса поглядывала на него, пытаясь по лицу понять, о чем он думает. Но оно было по-прежнему прекрасным и отрешенным, будто все происходящее вокруг его не касалось.

— Сюда забредают люди? — наконец решилась я нарушить тишину.

— Что? — он вздрогнул, выйдя из оцепенения. — Нет, то есть да. Редко. Это ведь частные владения. Если и заходят, то я их выгоняю, нечего им тут делать.

— Ты? — изумилась я, резко остановившись.

Он грустно улыбнулся:

— Я чувствую, когда кто-то рядом, даже если не вижу его. Ощущаю его энергию, внутреннюю силу, настроение. Правда для этого нужно прикладывать некоторые усилия и быть сосредоточенным. Ты понимаешь?

Я кивнула — скорее из вежливости, хотя не понимала я ни черта.

Энджил продолжил:

— Я могу повлиять на решения людей и могу принять за них решение, что делать, — и вдруг поднял голову и улыбнулся. Его волосы перебирал ветер, и они напоминали расплавленное текучее золото. — Не бери в голову. Пойдем покажу мое любимое место.

Наконец мы добрались до озера. Его голубая гладь сверкала на солнце тысячами золотых рыбок.

— Здесь так красиво, даже дух захватывает.

Он лишь кивнул. Его глаза заблестели, должно быть, вспомнил что-то хорошее, все лицо преобразилось, черты стали мягче и прекраснее. Он убрал с лица пару непослушных прядей, которые тут же вернул на прежнее место озорной ветерок. Энджил медленно обводил взглядом живописную местность, стараясь ничего не пропустить. В этот момент он больше чем когда-либо напоминал Ангела.

— Все так преобразилось, даже не верится, что это то самое озеро, — изумился мой спутник.

Вдруг я осознала, что улыбаюсь, просто так, глядя на его необыкновенную внешность, но совсем не такую, как час назад.

Мы просидели в тишине минут десять. Это было такое время, когда не нужно ни слов, ни действий, ты просто чувствуешь, что не один, а большего и не надо.

— Как ты развлекаешься? — спросила я как бы невзначай.

— Читаю книги.

— Ну, а кроме книг?

— Любуюсь природой.

— А кроме? — допытывалась я.

Он посмотрел на меня своими светло-голубыми глазами. Когда такие глаза обращены на тебя, то невольно вздрагиваешь.

— Что ты хочешь услышать?

— Слушаю музыку, играю в карты, домино, подшучиваю над кем-нибудь.

— Нет.

— Ничего такого?

— Нет.

— Как скучно, так можно и умереть с тоски.

Энджил ничего не ответил. Солнце поднялось достаточно высоко, и жара душила, каждый вдох начал даваться с трудом. Но как глубоко ни старалась дышать, кислорода по-прежнему не хватало, как будто его количество в разы уменьшилось в воздухе. И нестерпимое желание освежиться не покидало меня уже несколько минут.

— Давай поплаваем! — воскликнула я, стараясь разрядить обстановку.

Не веря в услышанное, собеседник поднял брови: невзирая на изумление, голос прозвучал монотонно и бесцветно:

— Я калека, урод.

Я возмущенно нахмурилась. Вот, значит, как он воспринимает себя.

— Во-первых, ты далеко не урод (при этих словах мое сердце екнуло), а во-вторых, если бы ты сказал, что не умеешь плавать, это прозвучало бы более веским основанием, чем то, которое привел ты.

— Я не умею плавать.

— Тоже мне, нашел причину. Да ты можешь плавать не хуже меня, правда, я плаваю не блестяще, но это другая проблема. Так что, пойдешь?

— Одежда намокнет.

— Рубашку можно вообще снять, и обувь тоже, и штаны.

— Ты не шутишь? — он внимательно посмотрел на меня, усмехнувшись услышанному.

— Ну пойдем, пожалуйста, так охота, но одна я не стану.

— Похоже, не шутишь, но штаны я оставлю.

Я, не желая понапрасну терять время, стала расстегивать застежки и расшнуровывая корсет платья.