Вставная челюсть Щелкунчика

Когда разговор закончился, я на маму с вопросами налетела, она объяснила:

– Алла попросила меня об услуге. Если все по-ее получится, ты в короне. А если бы я отказалась, плавать тебе за бортом, первое место получат Соня или Алиса. Тебе даже жалкого диплома не дадут. Ну я и согласилась. Алка попросила подлить в чай, который пьет Алиса, слабительное и сделать так, чтобы ее бабка его выхлебала. Потом флягу вымыть.

Я удивилась:

– Зачем ей это, мама?

Она ответила:

– Не знаю, не спрашивала. Наверное, старуха Миронову и всех тут достала, небось бегает к владелице журнала по сто раз на дню, за свою Лису кособокую просит. Галина Сергеевна противная, доставучая. Вот Алла и решила ее к толчку приковать, усядется срать, мешать не будет.

Это правда. Бабушка Алисы такая вредная была, мне ей каждый день вмазать хотелось, постоянно замечания делала, повешу на спинку своего стула колготки, она снимет их и давай зудеть: «Чулкам положено в ящике лежать». Я один раз спросила: «И кто так велел?» Петрова чуть от злости не лопнула: «Как я сказала, так и должно быть», в коридор выбежала, хлобысь дверью о косяк. Алиса старухе вслед посмотрела и проговорила: «Марина, не спорь с ней. Бесполезно. Лучше промолчи». Я, когда про слабительное узнала, развеселилась. Так Галине и надо, пусть к унитазу прилипнет. А потом спросила у мамы: «Вдруг чай не бабка, а Лиса выпьет? Напиток для нее приготовлен». Мамуля меня поцеловала.

– Не переживай. Первое место наше. Я так разговор поведу, что старуха залпом запузырит свой хреновый настой.

И у мамочки получилось, она скандал устроила, Вера Яковлева его сразу подхватила. Я обрадовалась, супер, первое место мое. И… Галина Сергеевна упала…

Послышался тихий плач, потом снова прорезался голос Марины:

– Мама так испугалась… и я тоже… все подумали, что у бабки инфаркт, но в бутылочке было слабительное, так Миронова сказала… оно не могло на сердце повлиять… Мамуля дождалась, пока мне корону наденут, и… начала вино пить. Я ее останавливала, но она глушила бокал за бокалом… потом ее совсем развезло, мне стало стыдно… я пошла дедушке звонить…

– Во время разговора с полицией Татьяна сообщила, что налила слабительное и в воду Сони, – сказал незнакомый мужской голос. – Это тоже ей велела Миронова?

– Нет, – прошептала Марина, – когда полиция разрешила нам одеться для последнего конкурса, я то же самое у мамы выяснить решила. Она сказала:

– Нет, доча, ничего у Сони в воде не было. Я вспомнила, что она бутылку грохнула, и приврала. Не выяснишь теперь никак, что вода Яковлевой была чистая.

Я маму за руку схватила:

– Надо было про слабительное молчать. Не признаваться.

Она меня по голове погладила.

– А что мне делать оставалось? Ключ нашли. И в морге будут тело изучать, а в нем средства для поноса море. Лучше самой признаться. На конкурсах участницы друг другу часто гадят, соль в туфли насыпают, каблуки подпиливают. Никого слабительное не удивит. Хорошо, что у Веры Яковлевой тоже ключ нашли и она про чесоточный спрей растрепала. Я молодец, догадалась соврать, что Соньке капель подлила, а то странно получится: Алиске решила сифон организовать, а второй мымре нет. Я же не могу никому про просьбу Мироновой рассказать, у нее такие связи! Перекроет тебе кислород. А теперь все в порядке. Не волнуйся, Марина, я умная, детективные сериалы смотрю, знаю, как себя вести. И полицейские ленивые, тупые. Кому эта бабка нужна? Что она, жена олигарха? Знаменитость? Пенсионерка убогая. Никто в ее смерти копаться не станет. И я не виновата, разве кишечные капли могут сердце остановить? От инфаркта Галина на тот свет убралась. Со злюками всегда так, бац, и конец им! Давление от вредности у них шарашит.

Марина снова заплакала.

Степан выключил диктофон. Алла Константиновна молчала.

Глава 38

Я не выдержала.

– Не хотите прокомментировать услышанное? Я отлично вас понимаю, что тут сказать? Вы обманули Татьяну, поняли, как ей нужно, чтобы Марина получила корону, и сделали предложение, от которого она не могла отказаться. Вы ловко манипулировали полубезумной мамашей, обманули ее, соврали, что жидкость, которую надо подлить во фляжку, обычное слабительное. И вам удалось обмануть меня. Услышав рассказ Тани про лекарство, усиливающее перистальтику кишечника, я вычеркнула ее из списка подозреваемых в убийстве. Я решила, что мать Марины просто совершила некрасивый поступок, а потом в раздевалку вошел кто-то еще и налил во фляжку яд. Мне и в голову не пришло, что Татьяну обманули, вручили ей средство от крыс, сказав, что это простое слабительное. Одного не пойму, зачем вы на самом деле смешали «Гранат» с кишечными каплями?

– А я вот никак не возьму в толк, зачем нужно было убивать Галину во время конкурса? – подхватил Степан.

Алла Константиновна сидела, глядя перед собой.

– Вы узнали старуху, – предположила я, – поняли, что перед вами бывшая жена покойного брата. Что она вам сделала? На момент развода Михаила с Галей вы еще в школу не ходили. Чем вам Петрова досадила?

– Что она мне сделала? – повторила Алла. – Что? Лишила отца, брата, любимой тети, уютного дома. Мы с Лаурой очутились в интернате, а там у сестры даже имя отняли. Когда пришло время получать паспорт, директриса детдома заявила: «Советская девочка не может называться Лавременсией. Давай запишем тебя Леной». Целую неделю не отставала, в конце концов сестру зарегистрировали Лаурой. Директриса была страшно недовольна, ей прямо мечталось, чтобы в паспорте у Кузнецовой стояло имя Елена. Клопин не очень большой город, плюнь, попадешь в знакомого. Глава детдома дружила с начальником милиции, когда сестра пришла заполнять всякие анкеты на получение паспорта, мент ей сказал:

– Деточка, Роза Павловна настаивает, чтобы ты стала Еленой. Оборвала мне телефон с этой просьбой. Но решать тебе, если скажешь «нет», значит, нет. Редкое имя тебе мама придумала?

– Да, – ответила Лаура, – оно означает «самая счастливая и богатая». Мамочка еще в школе прочитала книгу про имена и решила: когда у нее родится девочка, она будет Лавременсией. Она говорила, что в этом имени заключена магия. Дочь будет жить лучше всех.

Мент начал сестру уговаривать:

– Какой будет жизнь, зависит от характера человека, а не от того, что у него в паспорте значится. Ну, подумай, неужели у всех Татьян или Иванов одинаковая судьба? Роза Павловна тебе добра хочет, кое в чем она права. Лавременсия звучит сильно на иностранный лад, соберешься на работу оформляться, кадровики заподозрят, что у тебя есть родственники из-за бугра, и на всякий случай откажут в приеме на приличную службу. Ты повзрослеешь, люди будут к тебе обращаться по отчеству, ну-ка попробуй, выговори с первого раза: Лавременсия Станиславовна. Язык сломаешь. Поверь, тебе будет очень неудобно. Небось в школе тебя дразнят?

– Лаврушка зовут, – призналась девочка.

– Похоже на приправу для супа, – улыбнулся начальник милиции. – Предлагаю компромиссный вариант. Ни Елена, как хочет директриса, ни Лавременсия, как в метрике записано, давай нарисуем: Лаура. Получится оригинально, как хотела твоя мама, но не вызывающе. И волки сыты, и овцы целы. Все довольны.

Алла подняла голову:

– Сестре пришлось согласиться, но она себя Лаурой не ощущает, я ее Лавриком зову. И все эти унижения из-за Галины, потому что она город сожгла и медали украла. Столько людей погибло, мои папа и тетя в их числе. Лаура замуж не вышла, она до сих пор шрамов на теле стесняется. Когда сестра в одежде, она выглядит прекрасно, а когда раздевается… жуть! Я в юном возрасте за старика выскочила, чтобы нам с Лавриком с голоду в Москве не подохнуть! И во всем виновата Галина! Статью написала! Мишу оболгала. Моего брата до сих пор люди проклинают. Мы с сестрой каждый год ездим на могилу к родным. Тьма лет после той трагедии прошла. Почти пятьдесят. Но всякий раз, когда на кладбище приходим и в конторе лейку-грабли берем, сторож говорит: «Снова прикатили? Когда сюда таскаться перестанете? Из-за Мишки-пьяницы моя доченька маленькая погибла». Каково нам это слышать? Нам, кто правду знает? Миша ни при чем. Город Петрова погубила! И мы с сестрой погибнуть могли, спаслись только благодаря волшебнице Чжу.

– Волшебница Чжу? – повторила я. – Это кто такая?

Алла Константиновна вдруг улыбнулась:

– Папа очень гордился своим китайским происхождением. Он хотел меня назвать Ксингджуан, в переводе это означает изящество. Его приятель отговорил, спасибо ему. Отец знал множество китайских сказок, в музее он создал экспозицию, посвященную Поднебесной, там хранилась главная ценность семьи: перламутровые медали. А на стене висела картина, изображающая пожилую китаянку. Константин Михайлович часто с ней разговаривал, мне он объяснял: «Доченька, это твоя прапрабабушка, волшебница Чжу. Тело ее умерло, а дух заключен в полотне. Если очень-очень о чем-то ее попросить, Чжу поможет. Только желание должно быть хорошим». В сентябре мы с Лаурой пошли в школу. Это сейчас первоклашкам отметки не ставят, хвалят их, а во времена нашего детства иначе было. Сестричке в первую неделю кучу двоек наставили. Лаврик левша, поэтому не могла писать правой рукой, но директрису это не волновало. «Советские дети не обезьяны, они работают в тетради как положено». Эту фразу я навсегда запомнила. Наша учительница Лариса Николаевна Дубонос была не злой, наоборот, она женщина добрая. Когда мы в интернате очутились, она очень нам помогла. А вот директриса оказалась монстром, велела левую руку сестры к талии привязать, пусть девочка учится правильно писать. Такие времена тогда были, не полагалось из общей массы выделяться.

Я внимательно слушала Аллу.

Красиво выводить буквы правой рукой у бедной Лауры никак не получалось, она плакала, но от слез лучше не становилось. У девочек были спальни в двух домах, и когда мама Лауры уходила в ночную смену, они укладывались у Чашкиных. В ночь пожара они лежали в мансарде над музеем. Лаура рыдала, она не хотела утром идти в школу, где ей опять привяжут руку. И тут Аллу осенило.

– Пошли в китайскую комнату, попросим волшебницу Чжу о помощи.

– Дядя Костя не разрешает ночью по залам ходить, – напомнила послушная двоюродная сестра, – если он нас поймает, в субботу не отпустит гулять!