Встречи на Сретенке

– Мне, командир, хотелось угостить вас в хорошем месте, чтоб посидеть можно было, а тут...
– он брезгливо махнул рукой.

– Не будь фрайером, Гоша. Сойдет и это, - усмехнулся Володька.

– Нет, лейтенант... "Бабки" у Гоши есть, такая встреча и... в забегаловку. Не пойдет. Я вас в ресторан поведу, а пока поговорим где-нибудь.

Они отошли от пивной и направились к бульвару... По дороге поговорили о делах минувших, о ребятах, которые неизвестно теперь где, живы ли, покалечены ли или уже и косточек не сыщешь, потому как война долгая еще была после того, как расстались они. Выйдя к Сретенским воротам, присели на скамеечку. Гоша развалился, небрежным жестом вынул пачку "Беломора", протянул Володьке.

– Теперь о деле, командир. Ты только не брезгуй. Дело чистое. Ни обмана, ни воровства - одна солдатская находчивость... Я же завязал, хватит! Надоело по тюрягам сидеть, да и война мозги прочистила. Я себя на ней только человеком и почувствовал - нужным, знаменитым даже. Сам знаешь, полковники за ручку здоровались... А за того обера сам комбриг расцеловал. Помнишь?

– Помню, - улыбнулся Володька, которому было хорошо с Гошкой.

– Так что дело чистое, командир... Ну, конечно, временно все это. Вот распишусь я с дивчиной этой, получу прописку и на работу буду устраиваться, а пока и погулять можно. Можно, командир? Разве не заслужили?

– Заслужили... Девчонку-то хорошую нашел?

– Любовь закрутил настоящую, командир. Поздравь...
– в его голосе была нежность и даже какое-то удивление.

– Поздравляю, Гоша...

– Засохли мы, командир, без баб на войне... Ведь она, женщина, не только для тела нужна - и для души тоже. Я баб с пятнадцати лет знал, да что толку, не то все это...
– Гоша задумался, а для Володьки внове были Гошины рассуждения. Таких разговоров в разведвзводе не вели. Там не до лирики.
– Ну, пойдем, - стряхнул с себя задумчивость Гошка.

– Куда?

– К трем вокзалам. Время есть?

Володька кивнул - чего-чего, а времени у него вдосталь.

От Казанского вокзала они взяли вправо и вышли к военному продпункту, расположенному в деревянном домишке. У окошечка толпилась очередь из военных командировочных, демобилизованных, раненых из госпиталей... Гоша, бесцеремонно растолкав всех, пробрался к окошку, таща за собой Володьку, и кого же он там увидел?! Надюху!!!

Она, сразу узнав Володьку, посмотрела на него расширенными, растерянными глазами, потом заулыбалась.

– Лейтенантик... Живой... Не зря, выходит, молилась я вроде за тебя, сказала она, стараясь за небрежной шутливостью скрыть волнение и радость.

– Знакомы вы, оказывается, - нахмурился Гоша, и недобрый огонек зажегся в его глазах.

Он как-то резко вынул пачку, рванул папиросу и задымил.

– Что же проститься тогда не зашел?
– спросила Надюха.

– Неожиданно я как-то уехал... раньше срока...

– И подо Ржев свой? Говорил мне Егорыч.

– Да, туда... к своим.

– Как же живым остался?
– покачала она головой.

– Остался... Вот только, - показал глазами на пустой рукав.

– Не горюй, лейтенантик. Не такими возвращаются, это ерунда. Тебе руками не работать. Учиться же пойдешь?

– Наверно, - ответил Володька.

– Гошку-то откуда знаешь?
– наконец спросила Надюха, поглядев на жадно курящего, насупившегося Гошу.

– Так он из моего разведвзвода, - сказал Володька.

– Я же говорил тебе, Надюха, - сумрачно вступил Гошка.
– Он мне жизнюгу спас. Ребята на поле оставили, думали, убитый начисто, да и немец их в такой перехлест взял, еле ноги унесли. А он сам пошел за мной и ребят заставил, приволокли меня...

– Вот какие дела, надо же... И встретились, - протянула она.
– Выходит, лейтенантик, спас ты для меня Гошку, - и стала вытирать глаза.

Сзади загудела очередь:

– Хватит трепаться... Давай работай... На поезда мы... Заговорились.

– Сейчас, мальчики, сейчас, - захлопотала Надюха.
– Потом, ребята, поговорим. Я закроюсь скоро. К нам пойдем. Купи, Гоша, в коммерческом для встречи.

– Кому говоришь? Будто сам не понимаю...

К магазину шли молча... Гоша все так же часто затягивался папиросой, какой уже по счету, и Володька понял, что рассказала Надюха про него и Гошка переживает. Неожиданно Гоша остановился.

– Значит, так, командир. С Надюхой больше ни-ни. Что было, то было, но все. Понял?
– Гошка в упор взглянул на Володьку.

– Конечно, Гоша... Случайно у нас было, по пьянке...
– смутился Володька.

– Случайно не случайно, а поминала она тебя часто, все уши прогудела. Так что слово, командир?

– Слово, - подтвердил Володька и протянул ему руку.

В магазине Гоша легко и небрежно выложил двести рублей за бутылку водки, столько же за закуску и за ослепительно белый батон. Володька с некоторым удивлением смотрел, как просто выкладывал Гоша купюры, суммой больше половины материнской зарплаты. На обратном пути тот посвятил его в "дело", которое проворачивал вместе с Надюхой. Оно было простым. Демобилизованным, командировочным и прочему дорожному люду выдавались талоны на продукты. Они имели определенный срок действия, просроченные были уже простой бумажкой, которую можно выкинуть. Вот эти-то талоны и скупал Гоша за бесценок, обменивал на махру или вообще выпрашивал. Надюха же отоваривала их задним числом. Буханка черняшки на рынке стоила двести, за полтораста отрывали с руками, и таких буханочек у Гоши выходило в день около десятка.

– Вот видишь, командир, никакого мошенства, даже ловкости рук не треба. И никакого обмана. И никто не внакладе, потому как, не просрочь талон солдат, он эту буханочку съел бы... Кумекаешь?

– Да.

– Талоны будем вместе раздобывать, - как решенное, заявил Гошка, а когда заметил колебание на Володькином лице, добавил уверенно: - Голодуешь же сейчас.

– Почти.

– Сколько пенсии положили?

– Триста пятьдесят...

– Гроши!

– В институте стипендию дадут, рублей двести.

– Все это не деньги, командир, по нынешним временам. Мусор!
– резанул рукой Гошка.
– Ну, решили?

– Не знаю пока... Противно все это, - промямлил Володька.

– А лапу сосать не противно?! Ты, лейтенант, это фрайерство брось! Четыре года под смертью ходили. Расею, можно сказать, своей кровушкой спасли! И голодовать после этого! Нет уж...
– горячился Гошка.

– Так все сейчас неважно живут, Гошка, - сказал Володька.

– Нет, не все! В коммерческом народа сколько? Некоторые гады разбогатели, пока мы с тобой жизни ложили, кровью заливались. Не хочу к старому возвращаться, а то бы копнул кой-кого. Видал же, осетрину берут, балычок, икру... А мы что с тобой на передке лопали? Пшенку-жидню! Помнишь, как я перед каждым поиском пятак бросал - орел-решка?

– Зачем, кстати?
– спросил Володька.

– Мы, урки, в приметы верим. Три орла выходило - иду в дело спокойно... Да сам знаешь, мандража никогда не давал. А в тот раз три решки, ну и схлопотал две пульки...
– Гошка призадумался, вспомнив, видать, безнадежные глаза склонившихся над ним врачей.
– Не жил я, Володька... Не жил... Многое мы не добрали в жизни, так хоть теперь...
– мечтательно закончил он.

Когда они подошли к продпункту, окошечко было уже закрыто. Гоша постучал в дверь, Надюха открыла, сказала: "Сейчас я..." - и вскоре вышла в нарядном платьице, подкрашенная, взяла их обоих под руки, и тронулись они к Домниковке.