Встречный ветер
Шрифт:
Но тут же вернулась Настя и поставила на стол, рядом с чистым стаканом, крынку молока. Присев на скамью, вкрадчиво, сквозь зубы спросила:
– Значит, и Петенька Пыжиков тут? Выпейте, товарищ капитан, холодненького молочка, полезно.
– Вы меня извините.
– Я, конечно...
– запинаясь, хотел оправдаться Михаил, чувствуя, как блестят его глаза, а к щекам приливает кровь. Но затем он решительно подошел к столу, налил в стакан молока и нарочно сел рядом с ней. Отступать было нельзя: - Простите, Настя, вы меня о чем-то спрашивали?
– О Пете Пыжикове. Вы совсем невнимательный...
–
– А повидать его можно?
– с усмешкой спросила Настя.
– Разумеется, можно. Отчего же нельзя, - неопределенно ответил Ромашков.
– Я обязательно хочу его видеть. Я давно с ним не встречалась и соскучилась. Он славный парень. Много знает стихов и, кажется, сам пишет!
– в один дух выпалила Настя.
– Да, он начитанный, - пораженный таким оборотом дела, подтвердил Михаил. Он выпил молока и напомнил: - Но вы тогда говорили о нем другое...
– Мало ли что я могла говорить... Я тогда наговорила вам всяких глупостей. Стоит ли обращать внимание? С Петей мы друзья. Сколько раз вместе по горам лазали, в море купались. Помню, один раз дождик нас застал, пришлось под кустик сховаться...
– колко продолжала наговаривать на себя Настя.
– Вот как, - удивился Михаил, принимая ее слова за чистую монету.
Чуткое ухо девушки уловило тон, в котором слышалось недовольство и скрытая ревность. "Признался бы сразу во всем начистоту, а то пришел, молочко попивает - и ни то и ни се", - с обидой и гневом думала она.
– Хотели мы с Петей вместе отпуск провести, - не унималась Настя, - да вот не пришлось. А когда его можно и где встретить? Вы далеко расположились? У вас там лагерь или как? Надо к нему сходить или написать записочку... Вы передадите ему?
– теребя в руках скомканный платочек и повернув лицо к Михаилу, ласково и настойчиво спросила Настя.
Ошарашенный ее вопросами, Ромашков отодвинул недопитый стакан и сделал руками какой-то неопределенный жест. В обращениях с женщинами он был не искушен и наивен. Переписка, а потом встреча в Москве с Наташей оставили в душе нехороший след. Все как-то вышло грубо и пошленько. После было мучительно стыдно. А сейчас он по-настоящему страдал, не знал, как подавить разбуженную ревность.
– Вот и добре, - продолжала Настя.
– Я сейчас напишу записочку и приглашу его к нам в гости. Он, наверно, бедненький, устал. Попрошу маму, чтобы баню вытопила, пусть Петенька помоется. Вы ему разрешите у нас погостить? Можно, да?
– Не знаю...
– А кто же знает? Разве это запрещено? У нас недавно был ваш полковник и просил дружить с пограничниками. С мамой нашей беседовал...
– Да разве в этом заключается дружба? Бани топить и молочком угощать? Что вы, милая Настя!
– Но вы же пришли и молочко попиваете... А почему нельзя Пете Пыжикову? Может, я за него хочу выйти замуж... не знаете? Настя поджала губы и отвернулась.
– Нет. За него вы, Настя, никогда не выйдете, - с неожиданным упорством и твердостью в голосе проговорил Ромашков.
– Это почему же?
– Потому что...
– Михаил взглянул на нее в упор.
– Потому что я сам на вас женюсь.
От напряжения Ромашков покраснел, как перец на грядке, опустил голову.
– Как вы сказали? А ну-ка, повторите!
– почти выкрикнула
– Что сказал, то вы и слышали, - ответил Михаил, поражаясь в душе своему упрямству. В эту секунду он был уверен, что именно так и должно случиться. Теперь, после сказанного, он был способен на все.
– Замуж? За вас?
– Да, Настя. За меня, и ни за кого больше...
– Да какой же вы жених!
– Настя громко рассмеялась.
– А мне думается, что вы меня боитесь. Еще сбежите от невесты в день свадьбы.
Плохо соображая, Михаил, как в тумане, взмахнул руками, обнял ее за шею и несколько раз невпопад поцеловал в губы и широко открытые удивленные глаза. А потом, схватив фуражку, бросился к двери. Обернувшись у порога, задыхаясь, напряженно сказал:
– Уж если я решил, так решил! И прошу больше ни о ком не думать.
Настя осталась сидеть с опущенными руками и ничего не могла сразу понять.
Вошла Лукерья Филипповна. Остановившись в дверях, строго поглядела на дочь, спросила:
– Уж не этот ли твой офицер?
Зажав горящие щеки ладонями, Настя молчала. Она еще не опомнилась и не пришла в себя.
– Чего это он выскочил, будто его здесь кипятком ошпарили?.. Чуть меня не сбил с ног... А ты что, язык откусила? Что у вас тут вышло?
– Ой, не знаю, мама!
– покачивая головой, прошептала Настя.
– Кто же знает? Доколе ты мне будешь морочить голову! Зачем он тут был?
– Значит, нужно...
– Говори толком. Чего щеки прижала?
– Мамочка моя родная!
– глубоко, с тревожной радостью вздохнула Настя.
– Ну что?
Лукерья Филипповна присела рядом и потрясла дочь за плечо:
– Сколько еще тебя пытать?
– Пытай, мама, пытай...
– Ты, сдается мне, сошла с ума.
– Нет еще... Скоро сойду... Я замуж выхожу, мама...
Настя подняла на мать наполненные слезами глаза и чего-то ждала.
– Час от часу не легче!
– За то мне легче, улететь хочется...
– Настя обняла мать и прижалась к ее щеке.
– Улететь-то можно, вот где сесть, - задумчиво проговорила Лукерья Филипповна.
– Так это тот самый?
– Он, мамочка...
– И давно ты его знаешь?
– Сейчас это уже не имеет значения. Может, всю жизнь.
– Твоя жизнь еще коротенька, но только раньше времени не шуми. Не обманись.
– Я еще ничего не знаю, мама.
Обе они притихли и замолчали. Комнату наполнили вечерние сумерки, хотя на горных вершинах лежали еще солнечные лучи. Лукерья Филипповна выглянула в окно.
– Туча поднялась, дождь будет. Надо Миколку разбудить, а то потом уснет до полночи. Гляди ж ты, какая туча!
– Пусть будет туча, пусть гром гремит, а у нас, мамочка, что будет?
– подняв голову, спросила Настя.
– Вот этого, дочка, я и сама не знаю, - ответила мать и нагнулась к люльке.
Над высокогорьем клубилась черная туча. Ветер рванул стройные пихты, они качнулись, словно кланяясь заходящему солнышку, и замерли в трепетном ожидании.
Глава тринадцатая
Еще не успело стемнеть, как в горах хлынул ливень. Ливни здесь бывают неожиданные и бурные. Крутобокие лощины с протекающими на дне ключами начинают тогда взбухать, наполняться темной от грязи водой, которая смывает все, что попадается на ее пути.