Встретимся у Ральфа

— Ну?

— Я это сделал!

— Сделал — что?

— Стал хорошим мальчиком. — Улыбка превратилась в ухмылку от уха до уха. — Начал разбираться со своей жизнью.

— Да ну? А именно?

— А именно — порвал с Клаудией.

— Что?! — взвизгнула Джемм. — Как это — порвал с Клаудией?!

— «Как это, как это». Взял и порвал. Проще простого.

— Боже, не могу поверить! Ну-ка, давай разберемся. Ты встретился с Клаудией, длинноногой Клаудией, ангелочком Клаудией, блондиночкой Клаудией, которая любезно пускает тебя к себе в постель, ты встретился с ней и сказал: «Прости, все кончено. Нам не стоит больше встречаться»? Так?

— Точно. — Ральф ухмылялся, скрестив руки на груди.

— И никаких тебе «Между нами все кончено, но я не прочь время от времени перепихнуться»?

Он покачал головой.

— И даже никаких тебе «Между нами все кончено, но ты, надеюсь, не против, если я буду спать с твоей лучшей подругой»?

Тот же жест. Джемм обняла его:

— Чертов истукан! Я горжусь тобой. А она как?

— Как и следовало ожидать. Реакция в стиле Клаудии: «Тебе приспичило перед самой свадьбой моей сестры, эгоист проклятый, с кем мне теперь идти, все сестры с приятелями и мужьями, одна я явлюсь монашкой, ненавижу!» — Ральф завершил сцену драматичным тычком кулака самому себе под нос. — И расплакалась. Честно говоря, не ждал я таких рыданий от старушки Клод. По-моему, она здорово расстроилась.

— И что теперь? — спросила Джемм. — Как будешь справляться с сексуальными порывами? Как проводить вечера по пятницам? Кого назначишь в новые подружки?

— С чего ты взяла, что грядет новая подружка? Нет уж, побуду наедине с собой, — добавил он гнусавым тоном психотерапевта-янки. — Я не был один со времен… со времен… Всемирного потопа. Я никогда не был один! Думаю, мне не повредит. А секс… сколько-нибудь протяну и без секса. На крайний случай средство найдется.

— Что ж. — Джемм подалась вперед, чтобы встать. — Что ж, это уже кое-что. Начало положено. Ты молодец. Теперь нам нужно найти, в кого тебе влюбиться…

Что-то промелькнуло между ними в этот момент. Джемм вздрогнула и замерла, глядя в глаза Ральфу. Тот стер с лица довольную ухмылку — секундное напряжение не ускользнуло и от него, но, в отличие от Джемм, обрадовало.

Не так давно он догадался, что вызывает у Джемм жалость; та думает, что он страдает, встречаясь с нелюбимой подружкой исключительно ради секса. Отсюда и возник замысел нового плана под кодовым названием «Сознательный и свободный». Однако решение отправить Клаудию в утиль не было столь уж рациональным. В последнее время Ральфу и впрямь трудно давались свидания — глядя на Клаудию, он ежесекундно сравнивал ее с Джемм и злился от каждого сиропного слова, от идиотской «женской» логики.

И все-таки порвать с Клаудией он решился из-за того, что этого хотела Джемм. После велосипедной катастрофы он много думал и пришел к выводу, что в мечтах о Джемм, попытках поразить ее воображение икебаной из пионов или открытием нового тайского блюда нет никакого смысла. Джемм уже двадцать семь — возраст, когда женщина, пусть и неосознанно, начинает ценить в мужчине несколько иные качества; возраст, когда одной мужской харизмы уже недостаточно, когда солидный счет в банке, стабильное будущее и практицизм начинают привлекать не меньше стильной стрижки, эксцентричного остроумия и романтического шарма неудавшегося художника.

Вот вам еще одна причина, почему Джемм выбрала Смита; и можно ли ее за это винить? Ральфа самого всегда привлекала мысль о связи с состоятельной женщиной. Почему бы и Джемм не потянуться к человеку, способному оплачивать жилищные расходы, а в случае появления третьего содержать жену с ребенком; к человеку, легко вписывающемуся в образ папаши на родительском собрании; к тому, наконец, кто ради сборки книжного шкафа не станет вызывать бригаду плотников? Следовательно, решил Ральф, чем скрипеть зубами и костерить Смита за якобы случайное везение, поднимись-ка, приятель, до его уровня и стань достойным соперником. А вот тогда посмотрим — кто кого. Девушка наверняка предпочтет звезду в мире искусства звезде в банковском мире, разве нет?

Следуя плану, Ральф связался со своим «спонсором», Филипом, неожиданно восторженно воспринявшим явление своего протеже из небытия. Обсудили планы на будущее, нынешний рынок, нынешних фаворитов, прежние заслуги Ральфа и его настрой. Ральф ушел вдохновленный и с зудом в больной руке — поскорее бы снять гипс и взяться за кисть! Совершил он и еще одну, уже не столь безрассудную, поездку в студию, потоптался там немного, смел паутину, крысиный помет, окаменевшие кисти и засохшие тюбики краски.

Тише едешь — дальше будешь, решил он и зачастил к друзьям, стараясь не попадаться Джемм на глаза, даже когда наверняка знал, что она дома одна, «забывал» поливать чили, манкировал обязанностями поставщика цветов и комплиментов. И что же? Чем больше он отстранялся, тем очевиднее тянулась к нему Джемм. Впрочем, частично тому было причиной ее чувство вины. По-прежнему считая себя ответственной за его отдых на больничной койке, Джемм носилась с ним как с ребенком, приглядывала, чтобы ему было удобно, готовила специально для него. Но ей явно недоставало прежней близости с Ральфом, при любой возможности она докладывала, как растут высаженные перчики, — совсем как расстроенная мамаша непутевому муженьку, которому нужно регулярно напоминать про отцовский долг. Нередко возвращалась с работы с какими-нибудь совсем уж экзотическими приправами, «случайно» обнаруженными в супермаркете.

Убедившись, что он очень, очень небезразличен Джемм, Ральф приступил ко второму этапу операции «Сознательный и свободный» — разрыву с Клаудией. А тут как раз и подвернулся удобный случай: Смит отчалил на все выходные, на целых два дня и две ночи. Ральф представления не имел, что произойдет за эти двое суток, но был уверен — что-то точно произойдет. Он это кожей ощущал.

Джемм тоже что-то ощущала кожей. Она лишилась покоя с того самого утра, когда Ральф попал в больницу, а последние две недели провела в борьбе с совершенно незнакомыми чувствами. Джемм всегда была чертовски разумна в любви, по вошедшему в моду выражению, «убежденно моногамна». Два года с одним, год — с другим, но всегда это был единственный парень, и разрыв всегда окончателен.

Если до сих пор ее романы, увы, и заканчивались разбитыми мужскими сердцами, то вовсе не по причине природной жестокости Джемм или внутренней неприязни к мужскому полу. Она не хотела причинять боль, ее вынуждали обстоятельства. Своим возлюбленным она никогда не изменяла, как и они ей — насколько могла судить сама Джемм. «Неудачных» романов у нее тоже не было; были романы без будущего, потому что мужчины требовали от нее больше, чем она могла дать.

Джемм не принадлежала к тем злосчастным особам, что вечно связываются «не с теми», страдают от «неразделенной любви», «не способны к серьезным отношениям» или «слишком сильно любят». Она не впадала в безумство, не сходила от любви с ума. Непреодолимая страсть тоже не значилась в ее жизненном опыте. Она просто любила — или по меньшей мере относилась с симпатией — того, с кем встречалась, и ей отвечали тем же. Одним словом, ее романы были репетицией к большой и светлой любви. И вот теперь, когда чудо свершилось, когда ОН наконец нашелся и открылась дорога в долгое и счастливое будущее со Смитом, ее вдруг страшно потянуло к другому мужчине. К Ральфу. Нелепость.

Она ведь далеко не дура и давно поняла, что Ральфа к ней тоже тянет. До чего трогательно он воспринял ее похвалу за цветы как руководство к действию. А внимание к ее внешности? Никогда не забудет похвалить новое платье или новую прическу. Когда Смита нет дома — Ральф тут как тут, вертится вокруг, развлекает разговорами о всяких милых пустяках, которые стали «их» секретами, — огород на окне, к примеру, музыка ретро или рецепты огненных блюд. Поначалу она отмахивалась от этих знаков внимания, считая их плодом своего тщеславия. С какой стати Ральфу, любителю тонких блондинок из высшего общества, интересоваться такой, как Джемм? Быть этого не может. Но потом… потом случилось то утро… знаменательное и трагическое утро, когда она вдруг изменила всем своим принципам. Словно у нее крыша поехала. Знала ведь прекрасно, что Ральфа будоражит ее голое тело под коротенькой футболкой, и подсознательно чувствовала умысел в его просьбах достать то одно, то другое из верхнего шкафчика: дураку понятно, хотел полюбоваться ее задницей. Знала — и подчинялась, сама возбужденная его очевидным влечением.