Встретимся вчера

«Первопричина неизвестна, – объяснил он, – однако многие это перерастают. Вполне возможно, перерастешь и ты».

Мое триггерное ощущение – запахи. То есть, если я чувствую запах, связанный с неким воспоминанием, я перемещаюсь во времени именно в тот момент. Нет-нет, не каждый раз. Когда это случится, предсказать невозможно. Я могу в одну секунду исчезнуть из настоящего посреди фразы, посреди поедания сэндвича, посреди какого угодно занятия. Раз – и я в прошлом. Как только воспоминание заканчивается, я, как по щелчку, переношусь обратно.

Иногда (например, вчера) я пропадаю ненадолго. Самое длительное исчезновение – десять минут.

Аппа ухватился за слова доктора как за спасательный круг. С тех пор он называет это «таким периодом» и напоминает мне, что я перерасту синдром – это вопрос времени. Я долго ему верила. Исчезновения случались так редко, что их можно было воспринимать как мелкое неудобство. Но потом я стала пропадать чаще, и тогда появились сомнения. А если не перерасту? А если эта штука со мной навсегда?

Выбегаю из дома под мелкий дождь. Натягиваю капюшон ветровки и прикрываю ладонью фотоаппарат. Одновременно сканирую глазами улицу в поисках Никиты. А, вот же она, выезжает из-за угла на своем «МИНИ Купере», сигналит и широко улыбается.

«МИНИ Купер» – краса и гордость Никиты. Она любовно называет свою машинку Карамелькой. Это ей родители подарили в начале года, когда она сдала юношеский водительский экзамен. Когда у меня тоже появятся права? Вот уж не знаю. Я даже теорию сдавать не решаюсь. Как представлю себе, что исчезаю из-за руля и устраиваю какую-нибудь жуткую аварию… Не говоря уже о том, что людям со СЧИВ требуется официальная справка с печатью от врача о допуске к вождению. Какой же доктор мне ее выдаст с учетом всех недавних исчезновений? Но Никита, добрая душа, подбрасывает меня до школы каждое утро. С чувством благодарности забираюсь на пассажирское сиденье – как хорошо внутри. Тем временем дождь усиливается. Типичный Ванкувер: один ливень за другим, и это в начале марта.

– Доброе утро! – говорит Никита. На ней оранжевый сарафан и сандалии на танкетке, потому что Никита Лай-Сандерс посылает погоду к черту и всегда одевается как в середине лета. – Как твой разговор с папой?

– Доброе утро. Норм. – Я, кажется, защелкиваю ремень безопасности чуть более агрессивно, чем надо.

Она поднимает бровь:

– Норм или НОРМ?

Норм – это норм. А НОРМ заглавными – это наш акроним, расшифровывается как Непреодолимое Ощущение Расширяющегося Мрака. Может, звучит немного пафосно, но когда мы его выдумали, нам было по двенадцать и мы считали себя гениями.

– Заглавными, – вздыхаю в ответ.

– А-а. – Следя за дорогой, Никита успевает стрельнуть в меня быстрым сочувственным взглядом. – Все-таки не слушал? Даже после рассказа о вчерашнем?

– Да я, если честно, толком ничего не сказала.

Она качает головой в такт дворникам:

– Ну как так-то? Если бы я путешествовала во времени, моих предков интересовало бы все. Что за воспоминание? Были ли там они? Как они выглядели? И все такое.

– Ну ты же знаешь моего папу, – говорю я.

Она задумывается.

– Да вообще-то не очень. Я только знаю, что должна называть его мистер Ро и что он намного моложе моего папы. Около сорока, да?

– Тридцать шесть будет, вроде.

– А моим родителям по пятьдесят семь стукнуло. И они вечно говорят: «У Эйми такой молодой папа». Но, честно, во всем остальном твой отец – просто загадка.

Не знаю, как реагировать. Никита смотрит на меня так, словно ждет дополнительной информации. Вместо этого я включаю радио.

– Твоему папе, может, и не интересно знать, куда ты возвращаешься, но, если захочешь поговорить об этом, – Никита бросает мне улыбку, – у тебя есть я.

– Спасибо, – улыбаюсь в ответ.

Дело не в отсутствии доверия. Если я кому-то в мире и стала бы рассказывать о воспоминаниях, в которые возвращаюсь, это точно была бы Никита. О некоторых я ей уже рассказала. Взять, например, исчезновение номер четыре – путешествие в тот момент, когда мы подружились. Мы были в шестом классе, и нам задали делать в паре арт-проект о китах из папье-маше (запах: газеты и клей для слаймов). Или исчезновение номер три: летние каникулы в Корее. Мне было семь, я уплетала сладкие корейские лепешки хотток вместе с сыном друга семьи (запах: корица и мед). Это был первый мальчик, в которого я втрескалась. Мой краш любил рисовать на себе фальшивые татуировки, и я разрешила ему нарисовать грушу на моем запястье и не стирала ее несколько недель. Никита до сих пор меня на эту тему подкалывает.

Просто об одних воспоминаниях говорить легче, чем о других. Я еще не придумала, как рассказать обо всех. Особенно о вчерашнем.

Никита добавляет, смущенно кашлянув:

– А еще напоминаю: если когда-нибудь вернешься в наш первый год старшей школы, пожалуйста, умоляю, не давай мне встречаться с Дэвидом. Он опять шлет сообщения. Не понимает парень намеков.

– Это так не работает. Ты же знаешь, там нельзя ничего менять.

В воспоминаниях я даже не могу ни с кем взаимодействовать. Я возникаю привидением, невидимкой для всех. Застреваю там и наблюдаю за происходящим, как в кино, пока не придет время возвращаться. Невозможность вмешиваться определенно снижает потенциальную привлекательность путешествий во времени. В жизни все не так прикольно, как изображают в разных фантастических фильмах.

– Ну просто держи в голове. Вдруг правила поменяются, – настаивает она.

– Заблокировать Дэвида любой ценой. Замётано, – киваю я. – Так зачем он тебе пишет?

– Ой, вот только не заводи меня, – говорит Никита, готовясь рассказывать.

Я откидываюсь на сиденье, слушая вполуха. Мои мысли блуждают. Я обдумываю утренний разговор с аппой и замечание Никиты. Вдруг правила поменяются.

А серьезно, есть ли они вообще – правила? Я чувствую запах, исчезаю, возвращаюсь. Время не останавливается: то, что я пропустила в настоящем, уже не наверстать.

Все мои источники знаний о синдроме чувственного искривления времени – та памятка, интернет и маленький онлайн-форум для людей со СЧИВ, который я откопала несколько лет назад. Еще в прошлом году я сходила на групповую встречу в Ванкувере, но это мне мало что дало. Остальных ресурсов мне хватало. Но теперь… Я опускаю голову на ладонь, вспоминаю тот первый поход к врачу, когда мне было девять. Мне делали анализ крови, рентген, полное обследование организма. «Абсолютно здорова, никаких патологий, – заключил доктор. – И тем не менее».

И тем не менее.

– У меня еще не было пациентов с этим синдромом, – заметил доктор, метнув взгляд на аппу. – Не могли бы мы переговорить наедине? Я хочу пригласить Эйми в больницу для некоторых исследований.

– Нет, – отрезал аппа, – никаких опытов над моей дочерью.

– Да нет, мистер Ро, вы не так поняли. Эти исследования помогли бы нам лучше понять природу такого состояния. Ничего инвазивного. И все только с вашего согласия, естественно.

Но аппа и слышать не хотел. Он встал и взял меня за руку: