Встретимся вчера
Шрифт:
– Это натяжка, Эйми.
А по-моему, для экспромта недурно. Я улыбаюсь, машу ему и пропадаю в темной комнате. Коротко стучу в дверь, чтобы предупредить тех, кто может быть внутри. Хотя первая дверь не ведет прямо в темную комнату, сразу за ней есть вторая, то есть между ними небольшой тамбур, чтобы комнату не залило светом, если кто-то входит. Жду, пока первая дверь полностью закроется, прежде чем войти во вторую. Внутри никого.
Я тяжело вздыхаю. Вспоминаю слова Расселла, и улыбка сползает у меня с лица.
Куда подевалась та Эйми Ро?
Даже не знаю, что ответить. Отчасти в этом-то и загвоздка. Когда выставляешь работу, люди ждут, что ты скажешь о ней хоть пару слов. А я в последнее время только и думаю о том, что будет, если я исчезну во
В конце четверти мисс Феррис устроила художественную выставку учеников. Я, как обычно, ухватилась за шанс поучаствовать. Я тогда как раз закончила один проект – воссоздание кадров из «Алисы в Стране чудес» – и очень гордилась всеми своими фотографиями, большими и четкими, в рамках на стене. Народу пришло много: школьники, учителя, родственники, друзья. Для гостей были готовы вазочка с конфетами и рассказ о том, как я работала над фотосессией.
И все шло отлично, пока я не уловила запах духов кого-то из посетителей, подошедшего ближе, чтобы рассмотреть мои работы.
Так неожиданно. Впрочем, как всегда. Грейпфрут и мускус. Я рассказывала о подборе костюмов – и вдруг исчезла на полуслове на глазах у всей толпы.
Это было исчезновение номер шесть: коротенькое воспоминание из детства. Библиотека. Мама тянется через меня, чтобы взять книгу с верхней полки. У нее были такие же духи. Недолго. Она тогда экспериментировала с парфюмерией. Дома все время пахло очередным брендовым ароматом, который она на себя примеряла. Потом мама решила, что они все как-то не про нее, и разом от них избавилась. Этот грейпфрутовый растаял последним – время шло, а он продолжал упрямо держаться на всех ее вещах.
Когда я вернулась спустя полторы минуты, никого уже не интересовали мои фотографии и рассказы. Всем хотелось только смотреть на меня и расспрашивать о том, что это было. Некоторые даже просили проделать это еще разок – хотели снять видео. Мисс Феррис разогнала толпу одним спасительным взглядом, в котором сияла вся энергия кикбоксинга.
До этого мне не приходилось исчезать перед зрителями. Пережить подобное снова? Мне дурно от одной этой мысли. Как бы я прежде ни любила делиться своим творчеством, теперь предпочитаю залечь на дно, пока не выясню причину своих исчезновений.
Иногда мне кажется, что разговоры с людьми, даже такими близкими, как Никита и Расселл, отнимают у меня все силы. Особенно в последнее время, когда есть о чем подумать. Я даже не осознаю, сколько энергии уходит на то, чтобы выжимать из себя улыбку, смех, разговор, пока не окажусь одна. Тогда мою грудь накрывает утяжеленное одеяло оцепенения. Речь не о притворстве. Улыбка вполне искренняя, да и смех тоже. Но в тишине и уединении я словно сбрасываюсь до заводских настроек.
А в темной комнате оцепенение немного отступает, и удается вдохнуть свободнее. Может быть, приходя сюда, я уверена, что не исчезну. Пахнет здесь всегда одинаково. Реактивы, полоски негативов – их запахи никогда не выбрасывали меня в прошлое, и я не жду от них подвоха.
Здесь безопасно.
Я включаю обычный свет и начинаю готовить реактивы. Наливаю в разные ванночки проявитель, стоп-раствор и закрепитель. Напротив каждой аккуратно выкладываю чистый пинцет. Подготавливаю фотобумагу и заряжаю негативы в один из увеличителей. Выключаю обычный свет и включаю красную лампу. Комната становится тускло-багровой, и я даю глазам привыкнуть, прежде чем приступить к работе.
Пленочную фотографию я открыла для себя в восемь лет. Спустя два года с того дня, как мама покинула нас с аппой, не сказав ни слова. Без объяснений и прощаний. Все, что она оставила, был пленочный фотоаппарат Canon AE-1, и он меня словно околдовал. Сначала мне нравилось просто смотреть на него со стороны. Но потом я разобралась, как им пользоваться. Я посмотрела на «Ютубе», как заряжать пленку, наводить резкость, устанавливать диафрагму и выдержку. Перейдя в старшие классы, я ухватилась за возможность освоить фотопечать на школьном факультативе по фотографии.
Интересно, печатала ли мама свои фотографии,
как я?Интересно, что она любила снимать?
Сейчас у меня нет какого-то большого проекта. Просто захожу напечатать случайные фотографии с негативов, чтобы расслабиться. Я выдерживаю лист белой глянцевой фотобумаги под светом увеличителя, затем опускаю его в ванночку с проявителем.
Это мой любимый момент. Наблюдать, как что-то появляется из ничего.
Изображение начинает медленно проступать.
Снимок того момента, каким он мне запомнился, – аппа за работой в автосервисе. Машинное масло и грязь, стук инструментов, пятно на его лице, которое вызвало у меня улыбку, потому что в этот момент он казался ближе – менее отстраненным, более реальным, с этой полосой грязи прямо возле носа. Просто пятно. Просто грязь. Но было в этом что-то такое, что тронуло мое сердце и осталось в нем.
Снимок, который на самом деле появляется на бумаге: аппа всматривается в открытый капот машины, немного не в фокусе, бирка с именем на его темно-синей форме автомеханика начала отклеиваться. На ней написано: «Джеймс Ро». Это для работы. Его настоящее имя – Хюн У.
Я смотрю на его лицо, возникающее в ванночке с проявителем. А ведь раньше между нами не было такой дистанции. Когда я пропала впервые, он бросил все и примчался за мной в школу, как только директор позвонил и сообщил о случившемся. Аппа во всех деталях выслушал, как запах свежеиспеченного хлеба, который принесла учительница, переместил меня в тот момент, когда мы стояли в очереди за булочками в «Пушистом Пекаре». Каждую неделю в пакеты с булочками клали новые коллекционные наклейки с эмблемой этой пекарни – кроликом в поварском колпаке в виде ломтика хлеба для сэндвичей. Аппа меня туда водил каждую субботу, потому что я мечтала собрать все.
Он тут же записал меня к врачу. Там я и узнала, что у меня СЧИВ, но скоро я его перерасту. Как же мы попали в эту реальность из той, где он спешил мне на помощь, когда был нужен? Перемены происходили постепенно, и к тому времени, когда стало понятно, что он больше не спешит на помощь, я уже не помнила, как с ним разговаривать.
Куда подевалась та Эйми Ро?
Куда подевались те мы?
Я проделываю все остальные положенные в темной комнате процедуры: опускаю фото в стоп-раствор, потом в закрепитель, затем промываю фотоотпечаток под струей воды и вешаю сушиться – как раз с первым звонком.
Фотография слишком размытая – пятна на лице аппы не разглядеть.
Три
Мне почти удается пережить день без вызова в кабинет мистера Раяги, но сразу после литературы он ловит меня на пути к шкафчику. Пробивается ко мне через толпу в коридоре, подняв палец вверх, чтобы привлечь мое внимание. А то вдруг я не услышу, как он орет на весь холл:
– Эйми! Эйми Ро! Есть минутка?
Мои щеки вспыхивают, когда все оглядываются на меня. Мистер Раяга – добрый дядька, но тактичность – не его фишка. Забавно, ведь он однажды сказал, что предпочитает вызывать к себе учеников лично, а не через систему оповещения, чтобы не привлекать лишнего внимания. По крайней мере, приятно, что у нас есть школьный психолог, который искренне беспокоится о своих учениках, о криках в коридоре и обо всем остальном.
– Я как раз надеялся на тебя наткнуться, – говорит он, приближаясь с теплой улыбкой. – Есть минутка поболтать в кабинете?
– Конечно, мистер Раяга, – отвечаю я. – Но вообще-то, если вы специально ищете кого-то и выкрикиваете его имя на весь коридор, то слово «наткнуться» не очень подходит.
– Если это намек, то я не понял.
Иду за ним в кабинет. Я тут завсегдатай с самого начала обучения в старшей школе. Директриса Келлер хотела, чтобы я наладила контакт с нашим психологом, из-за моего редкого диагноза и возможной потребности в дополнительной поддержке, – так она выразилась. После каждого исчезновения мистер Раяга разыскивает меня в коридоре, чтобы узнать, как дела. Я же говорю, очень мило, что он беспокоится, хотя едва ли от этого есть польза.