Вступление в должность

— Да с чего ты взяла, что я должен заделаться ученым? — улыбнулся Павел. — Я учитель истории в старших классах, и с меня этого вполне достаточно. Что тебе взбрело в голову, Иришка?

— И тебе не хочется преподавать в институте? Защитить диссертацию, получать хороший оклад? — с нескрываемым раздражением спросила Ира.

— Ириша, не надо… Я все понимаю, — Павел положил ей на плечо худую руку и повторил: — Я все понимаю.

Позабыв о всяких улыбках, Ира вдруг заплакала.

— Не надо… перестань… — Павел гладил ее плечо. — Что-нибудь придумаем, выкрутимся… Вот выйду из больницы напишу брошюру; мне в роно предложили. За брошюру что-то заплатят… Ну, ну, возьми себя в руки. — Несколько минут они молчали. Павел все время легонько гладил Ирино плечо. Она нагнула голову и теребила кончик носового платка, который держала в руках. Кисти рук у нее были некрасивые: широкие, со вздувшимися венами (может, от тяжелых сумок?). И лицо ее — заплаканное, с крупным носом и криво закушенной губой тоже было некрасиво.

— Ну что… беги домой? — сказал после продолжительного молчания Павел. — Света уже дома… Отдохни, выспись. У тебя усталый вид.

— Да… сейчас, — вздохнула Ира, — Знаешь, я завтра, наверно, не приду. Стирка накопилась…

— Конечно, — немедленно согласился Павел. — К чему эта обуза — каждый день сюда тащиться?

— Не в этом дело… Просто надо кое-что сделать дома.

— Конечно, я ведь понимаю, — снова охотно согласился с нею Павел.

Любила ли Ира Павла, любил ли ее Павел? Ира давно уже не думала об этом. Об этом она думала до замужества, когда была по уши влюблена в него. Когда-то Люська Бакланова (бывшая Люська Пастухова), узнав, что Ира выходит за Павла, сказала ей: «Помяни мое слово, он тебя бросит. Павел красивый, а ты серенькая. Или будет бегать налево». Павел не бегал ни налево, ни направо. Он оказался домоседом. И вообще оказался со всех сторон положительным: привязанность к дому, привязанность к работе, привязанность к дочери. Постоянная привычка проводить лето в деревне, где рядом лес и рыбная река… Любит ли она и теперь его, любит ли он и теперь ее — над этим Ира давно не задумывалась. А если бы задумалась, то, наверно, решила бы просто: да, тогда была любовь, а теперь… теперь жизнь. Но если даже и тогда любовь, и теперь — любовь, то это совершенно разная любовь. «Тогда» и «теперь» — это совершенно разные чувства, мысли, эмоций, поступки и оценка их.

Хотя кто не хочет жить в полном достатке? Кто не хочет, чтобы муж имел хороший оклад? «Сто тридцать в месяц — не заработок для мужчины» — это Примадонна о Павле. «Ну, у Яшки Бакланова теперь солидный окладец» — это сам Яшка о себе… Почему же ее муж, бывший эрудит, повышенный стипендиат, получает почти втрое меньше Яшки Бакланова, бывшего тупицы?

«Почему, почему же? Потому что такие Яшки с помощью ножниц и клея делают диссертации?. — мысленно твердила себе Ира, возвращаясь из больницы. — Потому что в школе три преподавателя истории и у Павлика минимум часов?..»

Она злилась на себя за то, что не сдержалась, расплакалась, расстроила Павла, которому и без ее слез тошно находиться в больнице и которого ей бесконечно жаль. А все проклятые деньги — деньги, которых не хватает.

Но Ира была везучая. Во всяком случае, сегодня ей везло. На лавочке возле подъезда сидел сосед с первого этажа: здоровый загорелый дядя. Кто он и как его зовут, Ира не знала. Как-то слышала краем уха, что он шофер, а кроме того — спекулирует коврами. Однажды она сама видела, как он вносил в подъезд большой ковер, туго скатанный и перевязанный веревкой.

Сосед сидел на лавочке и покуривал. Смуглые руки его, от пальцев до коротких рукавов шелковой тенниски, украшали зеленые татуировки: пронзенное стрелой сердце, орел с распростертыми крыльями, курносый женский профиль, какие-то неразборчивые надписи. Сам он тоже был курносый, мордатый, с выпученными глазами.

— Здравствуйте, соседка, — сказал он Ире и щелчком стряхнул пепел с папиросы. — Что это вашего мужа давно не видать?

— Здравствуйте. Муж болен, он в больнице, — ответила Ира, тронутая вниманием соседа, с которым никогда прежде не разговаривала.

— А-а… То-то, я смотрю, у вас такой вид придавленный.

И вдруг Иру снова осенило (как с Динкиной коробкой).

— Вы знаете, все одно к одному, — убитым голосом сказала Ира. — Поехала к нему в больницу и там вспомнила, что забыла на работе кошелек с деньгами. Вернулась, а дверь уже опечатана. Завтра воскресенье, надо бы что-то купить… Не представляю, как я обойдусь.

— А сколько вам надо? — сосед не спеша опускал в карман руку с, зеленым орлом на запястье.

— Нет, нет, что вы… Нет, зачем же? — нерешительно запротестовала Ира.

— Двадцать, тридцать? — сосед уже раскрыл плоский кожаный кошелек.

— Нет, нет… Я вполне обойдусь десятью рублями, — поспешно сказала Ира.

— Держите двадцать, мало ли что. — Он протянул ей две красные бумажки.

— Спасибо, — облегченно выдохнула Ира, беря деньги. — Вы меня просто спасли. Я вам в понедельник обязательно верну.

— Да хоть через год. У меня не горит, — ответил сосед, пряча в карман бумажник.

Ира почти бегом взбежала с тяжелой авоськой и сумкой на третий этаж. Позвонила. Света отворила дверь.

— Доченька, голодная? — весело спросила Ира. — Сейчас королевский ужин закатим! Есть колбаса, сырки, яички, помидоры — все есть!

6

Утро пришло веселое, красивое, будто — праздничное. Квартиру заливало солнце, на балконе ворковали голуби. Света прикармливала голубей размоченными корками, и они уже лет пять выводили птенцов в цветочном ящике на балконе. В первые дни появления на свет птенцы были ужасно уродливы: большеголовые, с длинными черными клювами, смотреть на них было неприятно. Недавно в ящике, где увядали астры, вновь появилась двойка птенцов (запоздалые), но мать-голубиха повела себя в высшей мере подло: выбросила из-под себя одного детеныша и каким-то образом откатила его к самой кромке неглубокого ящика, откуда он мог в любую минуту свалиться вниз. Света подсаживала птенца к голубихе, называла ее «бессовестной», но птенец вновь оказывался у кромки ящика. Сегодня они пересадили птенца в большую миску, подстелив ему старое платьишко, накапали ему в рот молока аптечной пипеткой. Ира позвонила в зоомагазин, спросила совета, как быть с птенцом, но толком ей ничего не ответили. Попробуйте, мол, сказали, давать молоко, а будет птенец жить или нет — мы не гарантируем.

Сейчас Света занималась приборкой (у них двухкомнатная малогабаритка): мыла полы, вытирала пыль. Ира готовила на кухне завтрак и драила наждаком закопченные кастрюли.

— Мама, где наша выбивалка? — спросила из коридорчика Света и тут же сказала. — Нашла, нашла!

Ира выглянула из кухни, увидела, что Света выносит на лестницу ковровую дорожку, пошла к ней:

— Давай вместе, она тяжелая…

— Что ты, мамочка! Я сама, — ответила Света и побежала, подхватив дорожку вниз по лестнице.