Всячина
Шрифт:
И упали двое оставшихся. А он подхватил Лизу на плечо и куда-то побежал. Она не могла идти сама - ноги подкашивались.
Теперь он ее спрашивает...
– Э! Теперь ты немая совсем, да? Зоя, да?
– Нет, Лиза, - почему-то она назвала свое имя.
– Вах, Лиза!
– кажется, он даже чуть-чуть пережимал своим наигранным кавказским акцентом.
– Лиза, э! Скажи, как другу - что ты сделала?
Она уже не знала, что страшнее. Те трое, худые и длинные, какие-то нервные и дерганые, наверное, старшеклассники, или вот этот огромный, который только что при ней...
Убил. Да, он - убил их. Это понимание
Лизу вырвало. Прямо вперед, между коленями. Стыдно... Стыдно и противно. И рот не вытереть.
– Э! Зачем так? Это не моя квартира - зачем так делать? Ты мне скажи только - что сделала? И сразу пойдешь домой. Хочешь, я тебя сам провожу? Где живешь, скажешь, да?
Она ничего не хотела. Болезненный страх, холодный ужас накатился, как волна, утаскивающая с собой в море с песчаного берега, накрыл, отбил разум. Лиза даже закричать не могла. Внезапная судорога перехватила горло. Остались слезы, побежавшие тонкими ручейками по щекам. Остался кислый вкус во рту. И только одна мысль, как на испорченной пластинке: "Зачем, зачем, зачем, зачем, зачем"...
Она молча дергалась на старом деревянном кресле, примотанная за руки и поперек туловища толстым коричневым малярным скотчем. Он даже рот ей не заклеил - Лиза могла только сипеть что-то, никак не похожее на крик.
В прихожей, где-то сразу за ее спиной, с грохотом рухнула дверь. Вздрогнул пол. Метнулись в комнату какие-то тени, нечетко видимые сквозь заливающие глаза слезы. И задававший вопросы мужик тоже превратился в тень. Какой-то нутряной стук, страшный хруст, взметнувшиеся маленькими смерчами сквознячки - и вдруг снова настала тишина.
Лиза проморгалась, потерлась правым глазом о плечо, вытирая слезы.
Над лежащим навзничь хозяином квартиры стояли, замерев, как прислушивающиеся звери, трое в серой милицейской форме. Одутловатые красные лица, потертые брюки, животы, выпирающие над ремнями. Они были похожи на родственников - три милицейских сержанта.
– Ну, и что у вас тут?
– раздался голос от порога.
– Вот, товарищ капитан, - вытянулся один.
– Сопротивление, стало быть, оказал. Девчонку вот...
– Девчонку, говоришь? А дверь-то ведь наружу открывается, - непонятно откликнулся из-за Лизиной спины невидимый ей капитан.
И тут же длинно загрохотало над ее головой. Посыпалось твердое и горячее. Одна гильза стукнула ее по кончику носа, вызвав опять слезы.
А когда она снова смогла видеть, перед ней, встав на корточки, и заглядывая в глаза, покачивался с пятки на носок и обратно капитан. Четыре звездочки на погонах - это она помнила. Такая же серая форма, лоснящиеся от постоянной глажки брюки, и автомат, лежащий на коленях, короткий автомат со стертым от регулярной чистки до белого металла стволом.
– Ну, девочка, так что же ты такое сделала?
– медленно и задумчиво спросил капитан.
Слезы снова хлынули из глаз. Теперь, наверное, от облегчения. Так в книжках пишут - слезы облегчения.
– Они... А он их... А я..., - пыталась она что-то сказать, задыхаясь.
–
Да-да. Все правильно. Они. А он - их. А мы, значит, его.Капитан встал и отошел куда-то за ее спину. Лиза увидела прямо перед собой четыре тела. Красные пятна показывали место, куда вошла пуля. Темная кровь тяжело и медленно разливалась по ковру, не желая впитываться в синтетику. Лизе стало смешно. Синтетика - это же такое смешное слово. Она даже хихикнула тихонько.
– Да-а... А дверь-то - наружу открывается, - повторил те же странные слова вновь появившийся перед ней капитан.
– Не понимаешь? Тут ведь дверь стальная. Настоящая - пуля не возьмет. И открывается она наружу, на лестничную площадку. А мужички мои, сержантики алкогольные, - он мотнул головой в сторону трупов, - просто уронили ее внутрь. Вместе с коробкой. Пузанчики. Так, что же тут такое происходит? А?
Лиза смотрела на него и не понимала. Он же из милиции? Он должен ее освободить, потом напоить чаем, долго расспрашивать, а после отвезти домой, к бабушке.
– Ты немая, девочка?
– капитан наклонился и заглянул ей в глаза.
У него были очень маленькие зрачки, как точки. Черные точки на светло-коричневом фоне. И эти точки кололись. Лиза попыталась отвести глаза, но капитан взял ее за лицо холодной рукой и рывком повернул так, что глаза снова были перед глазами.
– Нет, ты не немая. Зачем иначе ты ему была нужна?
– он указал стволом автомата на огромного - лежа он казался еще больше - ее похитителя.
– Так как, будем говорить, красавица?
Лиза вдруг поняла, что он не будет ее освобождать. Он будет ее спрашивать, пока она не ответит. А потом этот капитан ее убьет, потому что она видела, как он стрелял в своих. Он стрелял в своих. Это, красное, пахнущее, - кровь. Лизу снова затрясло. Она молча открывала и закрывала рот, а капитан медленно и спокойно несколько раз больно и очень обидно шлепнул ее ладонью по лицу справа-слева, справа-слева...
– Ой!
– Не ой, а что ты сделала? Как у тебя это получается? Ты что, ведьма какая-то? Я ведь фантастику читаю, в курсе..., - и снова так же спокойно и медленно - справа-слева, справа-слева.
Лизу накрыло ужасом от понимания: она больше никогда не увидит свою бабушку. Она никогда не пойдет в школу. И мусор она больше никогда не будет выносить. И компьютер, совсем новый компьютер, кредит за который еще не выплатили... И друзья, и подруги... И все-все-все... Ничего больше, наверное, не будет.
– Я просто испугалась, - почти прошептала она. И повторила:
– Я просто испугалась...
– Так тебя, значит, пугать надо?
– непонятно чему улыбнулся капитан и потянул из-за спины откинутый туда автомат.
Улыбка его была страшнее недавнего спокойствия.
У Лизы потемнело в глазах.
Что-то щелкнуло. Капитана отбросило в угол. Звякнуло и разлетелось стекло в приоткрытой форточке. Снова замелькали быстрые до головокружения тени. А когда все успокоилось, Лиза увидела коротко стриженных плечистых парней с длинными пистолетами в руках и в клетчатых рубашках с закатанными рукавами, стоящих по углам комнаты. Один смотрел в окно. Из прихожей, аккуратно ступая, пришел еще один - в пиджаке. Он молча огляделся, шагнул к столу, с треском оторвал от лежавшего рулона скотча кусок с ладонь величиной и споро заклеил Лизе рот.