Вторая армия
Шрифт:
— Для надежности, — недовольно пояснил Наполеон, прекрасно понимая, что у него не хватает знаний для спора со специалистами. — Видите, плоский киль? Вода давит на него слева и справа — и такое судно не опрокидывается. Обтекаемый корпус, острый нос разрежут воду, как нож. Судно станет быстро двигаться в воде, легко маневрировать…
— Ты уверен, генерал Ли? — прищурился лохматый мастер. — Мы всегда строили корабли с широким дном. Вода давит на него снизу — и судно просто проскакивает воду поверху. Разве не легче провести ладонью по поверхности водной глади, чем разрезать ее в глуби? Попробуй сделать это сам.
— Если волна выше дома, то запрыгивать на нее смертельно опасно.
— Если волна выше дома — надо ждать на берегу в тихой гавани.
—
— Верно.
— А как же тогда туда попадут люди? Как поместить туда грузы, сиятельный?
— В гаванях нужно строить причалы. Ну, или перевозить всё лодками.
— Ты считаешь, что это удобно, господин? Корабль вечно будет стоять в воде, на глубине. Ко многим берегам он просто не сможет подойти. А как его чинить?
— Нужно строить специальные доки…
— Везде, где он получит повреждение?
— Мой господин, — тут подал робкий голос и чосонский мастер. — А почему ты считаешь, что твой корабль будет быстрым? Ведь он так глубоко в воде сидит — он же завязнет в ней почти, как в песке! Я не представляю, сколько весел надо, чтобы сдвинуть его с места!
— Зато на такое устойчивое судно можно поставить много больших парусов! — тут Наполеон нашелся, что сказать. — Сила парусов значительно выше, чем у маленьких гребцов на веслах.
— Верно, — кивнул мацууровский корабел. — Когда этот ветер есть. А если ветра нет? Если ветер дует не туда? Или вот как кораблю выйти из гавани, в которую тот зашел на стоянку?
— Лодки могут отбуксировать его на открытую воду… — Наполеону уже самому не нравились его ответы.
— Сиятельный, ты предлагаешь нам построить корабль, который сможет сам передвигаться только при удобном ветре, который не сможет сам выйти в открытое море, не может подойти к любому берегу… Но зато он режет волну?
— Да! — с последними остатками убежденности ответил генерал «Ли». — И это важно! Такой корабль не боится штормов и может ходить на дальние расстояния.
— Он пройдет пять морей и в итоге не сможет подойти к берегу, — хмыкнул мацууровский корабел, явно ставший главным зачинщиком тихого протеста. — Сначала надо обустроить глубокие гавани с пристанями, уходящими в море. И только потом строить твои корабли… которые смогут ходить лишь между ними.
Наполеон все-таки продавил начало постройки килевого корабля. Небольшого — раза в полтора длиннее тех же «черепах», но заметно меньшего, чем былой мэнсон-флагман. Новый корабль, при этом, должен стать ощутимоУже кобуксона, но иметь более высокие борта. И намного большую вместительность. Обговорили постройку двух мачт и цельной палубы… Хотя, генерал уже и сам сомневался в своей задумке. Какой корабль они построят? Он ведь не сможет толком контролировать рабочий процесс и поправлять. Он даже не знает, как правильно оснастить судно — только общие принципы. Какую площадь парусов выдержит этот корпус… Как их разместить на мачтах… Где ставить мачты на продольной оси судна… Там ведь тоже своя математика — как и в его любимом артиллерийском ремесле. А потом появятся вопросы управления судном! Что он сможет объяснить Белому Кую и его людям?
«Попробуем, — Наполеон осадил сам себя. — Ресурсы невелики. Но, если получится, то мы и во флоте устроим настоящую революцию, как до того, в армии. За первым „уродцем“ последуют фрегаты! Нескоро… Здесь могут годы уйти. Но мне и не надо спешить: ведь на первый же фрегат потребуется сразу 30–40 пушек. Боги милостивые! У меня сейчас во всей Южной армии столько нет. А это потребуется только на один фрегат. И порох с ядрами — соответственно. И канониры в положенном количестве…».
Никто никогда не видел сомнения в глазах «старого генерала Ли Чжонму». Наполеон точно знал, что его люди убеждены в абсолютной уверенности командира
в будущем… Но он часто сам ужасался своим замыслам. Даже, когда отливали первую полевую пушку по его чертежам. А сколько дней он боялся решиться на идею похода на Ниппон…— Сиятельный! — перед затуманенным взором генерала материализовался вестник. — Сообщение из Дадзайфу: убийство.
— Что? — Наполеон всё никак не мог перестроиться на то, что в его землях уже несколько месяцев царит мир; а смерть перестала быть рутинным событием. — Какое еще убийство?
— В новом полку, господин. Стрелок зарубил мечом своего ротавачану.
Новый полк. Гениальная (как казалось когда-то) задумка приносила лишь огромное количество проблем. Пять провинций, четыре сюго, десятки крупных даймё — всё это как-то надо было контролировать. Единственным рабочим вариантом быстрого приобретения лояльности являлась система заложничества. Только она имеет и обратный эффект: вызывает острую неприязнь к тем, кто заложников держит. Тогда-то в штабе и родилась мысль пригласить в Дадзайфу младших родственников из всех влиятельных семей — и обучать их воевать по правилам Южной армии. Поделиться опытом, так сказать.
Нет, это правда казалось прекрасной идеей. Чудеса Южной армии на поле боя у всех вызывали восхищение и зависть. Все мечтали научиться также. А значит, не будут чувствовать себя пленниками. Кто-то даже проникнется идеалами «Южного двора», станет искренними сторонниками. Но ни Наполеон, ни, тем более, сами самураи не осознали в полной мере, насколько последним придется изменить свой образ жизни. Изменить свои принципы.
«Ли Чжонму» лично выступал перед прибывавшими отрядами волонтеров-заложников. Лично объяснял всем, что прежнюю жизнь придется забыть.
«Теперь вы служите по законам Южной армии, — твердо говорил Наполеон. — Забудьте о своих традициях. Здесь вы познакомитесь с наиболее эффективным управлением, поймете, что такое дисциплина, что руководить должны не знатные, а достойные».
Конечно, они кивали. Но, сталкиваясь с «несправедливостью» в их понимании, тут же принимались всё ломать.
Более тысячи знатных аристократов с приближенными сбили в семь рот. Новый полк (который стоило назвать полком Щеголей) решили делать мушкетерским, только вместо мушкетов у воинов оставались луки. Именно поэтому знатные чаще всего становились стрелками, а их стража — копейщиками. Поначалу полки Стены и Бамбука выделили им своих офицеров, но, по плану, со временем командовать ротами должны лучшие из местных.
И вот тут начались главные проблемы. Потому что слишком уж по-разному понимали слово «лучшие» в Южной армии и в Ниппоне. Ротавачаной мог стать простой самурай или вообще асигару, а ему приходилось подчиняться сыновьям даймё. И вот тут никакие слова не помогали.
— Ты знаешь подробности? — спросил Наполеон у вестника. — Кто и кого убил?
— Убитый — ротавачана Сакаи Сатио. Самурай из свиты племянника князя Годзё. Убийца — Хироси Сагара. Второй сын князя Сагара.
«Проклятье, они еще и из разных провинций, — закрыл глаза генерал. — Сагара служат дому Кикучи из провинции Хиго, а Годзё, кажется, из провинции Тикудзен. Тут вообще может развернуться бойня между сторонниками Сёни и Кикучи».
Он уже принял решение, но понимал, что нельзя просто послать его через гонца. Нужно ехать самому. В любом случае, не помешает и замок заодно проверить.
Закатное красное солнце светило ему в спину, когда Наполеон въехал в западные ворота Дадзайфу. Укрепления замка внушали всё большее уважение. Несмотря на предостережения местных, он приказал укреплять деревянные стены камнем. Несколько невысоких бастионов уже прикрывали все ворота, но работы только начались.
Генерала встретили комендант Ли Сунмон, казначей Даичи Ивата и командир полка Щеголей Мочитомо Кикучи. Старший сын главы провинции Хиго оказался если не самым талантливым, то уж точно самым старательным. И недавнее его назначение полковником было наименее спорным — знатность Мочитомо трудно переплюнуть. Кикучи-младший смотрел на генерала исподлобья.