Вторая любовь

— Привет, — поздоровалась Венеция, потягивая кофе из маленькой чашки, расположившись на диване в противоположном конце комнаты.

Дороти-Энн взглянула на нее:

— Я заметила, что «доброе утро» уже не в чести, — с кривой улыбкой заметила она, стягивая с пальцев черные лайковые перчатки.

— Да, детка. И все потому, что в нем нет ничего доброго. Твоя подруга тонет в водовороте связей с общественностью. Да. Я на самом деле терплю бедствие.

Дороти-Энн указала рукой на одно их двух кресел из карельской березы, стоящих перед ее письменным столом из розового дерева. И пока Венеция с чашкой и блюдцем в руке перемещалась в указанное кресло, Дороти-Энн безостановочно ходила по кабинету, словно возбужденная, придирчивая хозяйка дома, инспектирующая свои пенаты перед приходом гостей.

В обычном состоянии она бы получила огромное наслаждение от этой просторной комнаты, одобрительно рассматривая эклектическую пышность ее убранства.

Не для нее холодное совершенство прилизанного рабочего интерьера. Совсем наоборот. Вощеный ситец с цветочным рисунком от Ли Джофы на стенах и диванах, он же роскошными складками спадает по обеим сторонам окон. Под ногами, от стены до стены по покрытию из сизаля [18] россыпь вышитых ковриков девятнадцатого века. Весело потрескивает огонь в мраморном камине, переплетенные в кожу тома заполняют встроенные книжные полки, лампы под зелеными шелковыми абажурами проливают озерца мягкого света.

18

Обработанные волокна американского алоэ.

Вокруг множество фотографий в серебряных рамках. Они стоят на полках, рассеялись по изящно отполированным столикам вперемешку с книгами и безделушками. Ее собственные снимки с президентами, премьер-министрами и знаменитостями. Фотографии детей в разном возрасте. Дети вместе с Фредди. И снимки, причиняющие наибольшую боль — Дороти-Энн и Фредди.

Как будто желая противостоять печальным воспоминаниям, воздух волшебно благоухает и завораживает. В горшках из терракоты цветут азалии, в массивных вазах расположились ветви цветущей айвы, и повсюду расставлены изящные сосуды с ветками, усыпанными бутонами роз.

Неоклассические кресла, небрежно брошенные кашемировые шали, засушенные цветы в рамках, странный марокканский стол с инкрустациями из кости — эти вещи собирались здесь ради того, чтобы создать иллюзию случайности, впрочем хорошо продуманной, придать офису этот часто используемый дизайнерами, но редко удающийся вид английского загородного дома. И все с такой легкостью и уверенностью, что не хватало только своры собак, дремлющих у огня.

И действительно, единственной уступкой последнему десятилетию двадцатого века стали портативный компьютер и многоканальный телефон на изящном столике времен Регентства. Факс скромно поставили подальше от глаз. И лучший друг служащего — эргономический монстр с высокой спинкой — вертящееся, обитое кожей кресло председателя.

Именно к нему и направилась Дороти-Энн, обойдя комнату.

— Итак, — пробормотала она, вцепившись пальцами в спинку кресла и глядя в пространство. — Я полагаю, что этому причиной вспышка инфекции.

— Точно так же как и вспышка болезни легионера тогда в декабре, разница только в бактерии и месте действия. — Сидящая в русском кресле Венеция поставила чашку и блюдце и кивнула. — Федеральный центр по контролю за болезнями и их предупреждением называет это, я цитирую, «симптомами отравления сальмонеллой». Четыре частных независимых лаборатории, в которые мы обратились за консультацией, утверждают то же самое, только они опускают слово «симптомы». — Ее голос смягчился. — Детка, это настоящая катастрофа, допускаю. Двести сорок девять случаев, все проживающие в отеле «Хейл» и в «Бич Ризорт» в Хуатуско, Мексика.

— Проклятье! — Дороти-Энн резко оттолкнула кресло в сторону и шлепнула рукой по столу. — Как может какая-то… — Она замолчала и подняла глаза. Дверь офиса распахнулась.

Вошла Сесилия Роузен с серебряным подносом. Только что сваренный кофе-капуччино, грейпфрутовый сок и блюдо с тоненькими ломтиками нежирного датского кекса. Привычным движением бедра она захлопнула за собой дверь.

— Надеюсь, что не помешала вашему веселью, — сухо произнесла она.

Тонкой как струна, невозмутимой и суховато-шикарной без всяких усилий Сесилии Роузен перевалило за пятьдесят, и треть своей взрослой жизни она провела в качестве личного секретаря Дороти-Энн.

«Секретарь старой школы», — с гордостью фыркнула бы она с высоко поднятой головой, стоило ей столкнуться с менее исполнительными легионами «административных помощников» или теми, кто в разговоре с ней назвали бы себя «коллегами».

— Лучше попробуйте это, — посоветовала Сесилия своему боссу, ставя поднос на стол. — Вам необходимо подзаправиться. — Она многозначительно взглянула на Дороти-Энн. — Но я бы не стала засиживаться за завтраком слишком долго. Конференц-зал битком набит, и позвольте мне заметить, эти ядовитые перья на грани.

— Желаю и вам доброго утра, — кисло отозвалась Дороти-Энн.

— И чего в нем доброго? — парировала Сесилия. — Этот кабинет — просто тихий оазис во всем этом комплексе зданий.

— Неужели?

— Побудьте-ка там, — секретарь дернула подбородком в сторону двери. — По тому, как все себя ведут, вы бы решили, что началась третья мировая война. Телефоны просто с цепи сорвались. Если это не из Центра федерального округа Колумбия, значит, репортеры. Если не они, то адвокаты или родственники пострадавших, или турагенты и туроператоры, отменяющие заказ. И это если не принимать в расчет всяких психов, которые тоже звонят. Все и каждый просто осаждают нашу АТС.

— Точно как тогда в декабре, — негромко напомнила Венеция.

— А что, конечно! — Глаза Сесилии заметно расширились. — Если подумать, то это и есть почти точная копия событий в Сингапуре!

Дороти-Энн уставилась на нее.

— Может быть, все слишком идентично? — громко произнесла она, задумчиво постукивая пальцем по губам. — А что, если…

— Милая, мы уже это проходили, — мягко напомнила ей Венеция. — Все эти двести сорок девять постояльцев не изображают болезнь. Поверь мне. У них действительно сальмонеллез.

— Я этого и не отрицаю. И ради всего святого, прекрати так на меня смотреть.

Дороти-Энн замолчала, принимая чашку с кофе из рук Сесилии. Она сделала быстрый глоток, и капуччино обжег ей язык. Она так заработалась, что забыла, каким горячим подает его Сесилия. Глава корпорации аккуратно поставила чашку на стол.

Венеция покосилась на подругу.

— Я не говорю, что у тебя навязчивая идея. Но несчастные случаи имеют место, детка. Они происходят постоянно.

Ощущая себя так, словно из нее выпустили воздух, Дороти-Энн утомленно опустилась в кресло и потерла лицо.

— Извини. Я не хотела выходить из себя.

— Знаю, малышка.

— Это просто потому, что я отчаянно цепляюсь за соломинку.

— Ты не одинока, дорогая. Мы все ведем себя так же. Теперь допивай свой кофе, съешь кусочек кекса…

Словно понявшая намек Сесилия, только что повесившая в шкаф пальто Дороти-Энн, подвинула ей под нос тарелку с выпечкой.

Дороти-Энн отмахнулась.

— Нет, спасибо. У меня нет аппетита.

— Тебе на самом деле стоит кинуть что-нибудь в желудок, — решила уговорить ее Венеция. — В особенности перед пресс-конференцией.