Вторая мировая война. Ад на земле
Шрифт:
Производительность германской промышленности оставалась на удивление высокой: только за сентябрь было выпущено 3538 самолетов всех типов, в том числе 2900 истребителей. Но общее количество выпущенных для люфтваффе за 1944 г. военных самолетов – 34 100 – не шло ни в какое сравнение с 127 300 у союзников, в том числе 71 400 у американцев, а потери среди летчиков стали для немцев настоящей катастрофой. Американская авиация вскоре принялась за заводы синтетического топлива – главный немецкий источник горючего, после того как русские в апреле 1944 г. захватили румынские нефтяные месторождения, – и это немедленно сказалось на снабжении горючим: люфтваффе пришлось оставить многие самолеты на земле и сократить программы подготовки летных экипажей. В июне, когда наступил День «Д», сократившиеся эскадрильи Геринга не смогли оказать вермахту необходимую поддержку. Поскольку потери английской и американской авиации уменьшились, то воздушные бомбардировки Германии
Деморализующее воздействие дневных рейдов ВВС США было огромным: напуганные граждане рейха глядели, как огромные соединения вражеских самолетов безбоязненно пролетают над их родиной, исчеркивая все небо инверсионными следами. «Белые полосы медленно двигались от края горизонта, – писал очевидец полета бомбардировочных групп Восьмой воздушной армии, – медленно, неторопливо, прямым курсом. Они подлетели ближе. Когда наши глаза пригляделись к ярким лучам, мы увидели окутанные солнечным светом яркие точки на острие полос; аккуратными эскадрильями они двигались вперед – одна, через несколько минут вторая, потом третья, четвертая, пятая… Люди рядом с нами стали считать эти маленькие серебристые точки. Вскоре они дошли до четырех сотен. А им все не было конца»37.
158 немецких городов испытали налеты союзников различной силы. Типичным примером является Брауншвейг, который подвергся двенадцати налетам, разрушившим треть его строений и убившим 2905 человек. С сентября 1939 г. по декабрь 1943 г. в Эссене, центре сталелитейной промышленности, воздушная тревога объявлялась 635 раз, а за последующие девять месяцев – еще 198. После каждого сигнала тревоги испуганные горожане часами прятались в убежищах и бункерах. Воздушные налеты на сельское население Германии начались лишь в 1945 г., но крестьяне и прежде не чувствовали себя в безопасности: так, ночью 17 января 1943 г. в маленькой сельской коммуне Нойплётцин в Бранденбурге (к западу от Берлина) от случайной бомбы погибло восемь человек. Рядом с их могилами был воздвигнут крест с такими словами: «Жестокая смерть похитила их посреди обыденной жизни. Вера в победу превозмогает скорбь»38.
С ростом разрушения возрастала и ненависть нацистов к летчикам, которые их несли: Мартин Борман, секретарь и приближенный Гитлера, 30 мая 1944 г. разослал местным властям приказ не наказывать за убийство экипажей сбитых вражеских самолетов. Зафиксировано около четырехсот случаев, когда британских и американских летчиков, выпрыгнувших с парашютом или совершивших аварийную посадку, убивали при поимке. Особую ненависть вызывали пилоты истребителей-бомбардировщиков, которые на последнем этапе войны почти не несли потерь над Германией. Задокументировано, в частности, убийство четырех членов экипажа 24 марта 1944 г. в Бохуме; 26 августа семеро американцев убиты в Рюссельсхайме; 13 декабря в Эссене разъяренной толпой забиты до смерти три члена экипажа Королевских ВВС. В феврале 1945 г. застрелен гестаповцами член заводской пожарной команды, активно протестовавший против жестокого обращения с пойманными летчиками.
Немецким горожанам приходилось проводить в подвалах и убежищах до 12 часов в сутки. Всеобщее недовольство вызывало то, что нацистские чиновники укрываются в самых надежных убежищах. В одном из донесений отмечалось, что члены нацистской партии «устроились с несколькими ящиками пива» в общественном бомбоубежище в Бохуме, в то время как менее удачливые горожане оставались под бомбежкой. Гитлер выделил огромные ресурсы на обеспечение собственной безопасности: на строительстве его берлинского бункера и штаб-квартиры в Восточной Пруссии работали 28 000 человек, уложившие миллион кубометров бетона – больше, чем ушло на все общественные бомбоубежища Германии в 1943–1944 гг. Двадцатидвухлетняя женщина из службы обеспечения ВВС с отвращением описывает ночь, проведенную в общественном бомбоубежище Крефельда в ноябре 1944 г.:
«Ближе к входу разновозрастные мужчины и женщины наливаются шнапсом… Из-за густых облаков табачного дыма невозможно уснуть. Из одного угла доносятся истерические женские взвизги и пьяное бормотание мужчин… Дети и старики спят вперемежку со взрослыми на дощатых нарах и стульях, укутавшись в шерстяные одеяла и изодранные тряпки. Повсюду измученные опустившиеся люди, изможденные лица… ужасная духота от запаха грязного белья, пота и спертого воздуха, так что почти невозможно дышать. Где-то в другом конце бомбоубежища тихо плачет ребенок, с другой стороны доносятся
стоны и храп»39.Суровые кары ожидали мародеров, пойманных в разрушенных домах. 5 марта 1943 г. на развалинах разбомбленного Эссена полицейский поймал Казимира Петролинаса, шестидесятидевятилетнего литовца, укравшего три покореженные железные миски стоимостью 1 рейхсмарку. Он был осужден особым трибуналом, и через считаные часы расстрельная команда привела приговор в исполнение. В марте 1944 г. восемнадцатилетняя Илзе Митце предстала перед судом за кражу восьми ночных рубашек, пяти пар панталон и тринадцати пар чулок после налета союзников на Хаген в октябре 1943 г. В ее защиту было сказано, что прежде она помогала откапывать людей из-под развалин. Ее работодатель, упомянув о ее «сложном характере» и «любви к сладкому», добавил, что она была «работящей и добропорядочной». Врач из Хагена, давая показания, охарактеризовал Илзе как «глупую, наглую и лживую психопатку»40. Девушка была приговорена к смертной казни – приговор вызвал протесты даже у городского руководства службы безопасности. Митце тем не менее в мае 1944 г. была гильотинирована в Дортмунде, и расклеенные на стенах домов плакаты в назидание другим рассказывали прохожим о ее горестной судьбе.
Немецким горожанам выпало на долю гораздо больше ужасов и разрушений, чем британцам во время налетов люфтваффе в 1940–1941 гг.: каждое успешное бомбометание представляло собой адское зрелище. Матильда Вольф-Монкебург описывала огненный вал в Гамбурге в июле 1943 г. «Целых два часа длился этот раздирающий барабанные перепонки кошмар, и вокруг было сплошное пламя. Никто не разговаривал. При каждом колоссальном взрыве потрясенные люди готовились к самому худшему. Когда раздавался грохот, головы автоматически опускались, а лица искажались от ужаса»41.
Гротескные картины разрушений выходили за границы воображения. Урсула Гебел пишет о налете на Берлин в ноябре 1943 г., когда разбомбили городской зоопарк: «Еще вчера вечером… я была в слоновнике и смотрела, как шесть слоних и слоненок выделывали трюки под руководством своего дрессировщика. В ту же ночь все семеро сгорели заживо… Гиппопотам-самец спасся в своем бассейне, [а] все медведи, белые и бурые, верблюды, страусы, все птицы, хищные и остальные, сгорели. Все аквариумы высохли; крокодилы уцелели, но замерзли в ноябрьском холоде, и змеи тоже. Слон по имени Сиам, гиппопотам и несколько обезьян – вот и все, что осталось от зоопарка»42.
Марта Грос жила в Дармштадте неподалеку от Франкфурта. В ночь на 12 сентября 1944 г. этот крупный промышленный город подвергся налету Пятой группы бомбардировочной авиации; погибло не менее 9000 человек.
«Мы стояли в самом дальнем конце убежища, – рассказывает она. – Там были капитан Р. в парадной форме, я, Г. и фройляйн Х., державшиеся за руки и слушавшие гуденье [самолетов] над нами. Один из первых взрывов был где-то неподалеку. Мое сердце затрепетало, раздался ужасающий треск, стены затряслись. Мы услышали, как что-то затрещало, обрушилось, а потом зашипело пламя. На нас полетела штукатурка, и мы думали, что сейчас обрушится потолок. Через полминуты раздался второй страшный взрыв, дверь распахнулась, и я увидела, как падает лестничный пролет, объятый ярким пламенем, и сверху льется моря огня. Горели противопожарные экраны.
Я крикнула: “Бежим наружу!” – но капитан Р. схватил меня: “Стойте здесь, они еще над нами”. В этот момент обрушился дом напротив. К нам рванулся пятиметровый язык пламени; в нашу сторону полетели комоды с распахнутыми дверцами и другая мебель. Чудовищное давление вжало нас в стену. Теперь Р. завопил: “Выходите и держитесь за руки!” Приложив всю свою силу, он вытащил меня из-под деревянных обломков. Я бросила свой денежный ящик, потянула за собой фройляйн Х., а она уцепилась за г-на Г. Мы пролезли в дыру, ведущую во двор. Наш дом горел. Я видела, как падают лестницы, видела, как огонь охватывает мои кровати. В центре сада было ужасно жарко и так дымно, что мы встали на колени и опустили головы как можно ниже, временами зачерпывая землю и прижимая ее к своим пылающим лицам»43.
В подвалах и убежищах под расположенной неподалеку больницей, при тусклом аварийном освещении, пострадавшим (большинство из них потом умерли) прикладывали к ужасным ожогам листы бумаги, смоченные растительным маслом. Водопровод отключился. Воздух был насыщен зловонием горящей плоти. Доктора оперировали часами, совершенно выбиваясь из сил. Некоторые трупы остались неповрежденными – эти люди погибли от удушья или внутренних повреждений, вызванных взрывом. Многие ослепли из-за едкого дыма и кружащихся в воздухе горящих частиц. Отти Белл описала, как рядом с ними раздался взрыв: «Послышался грохот, свет погас, радио умолкло. Мы все опустились на колени, широко раскрыв рты. Моя невестка громко молилась о спасении наших жизней. Наш щенок, которому едва исполнилось полгода, в ужасе лаял»44.